– К сожалению, я не занимаюсь таким Ремеслом. Я могу немножко шить – чинить прорехи, что-то такое, – но я не портниха.
Жаворонок выпрямилась и вытаращилась на меня непонимающе. Большие, широко посаженные голубые глаза делали ее похожей на какого-то любопытного воробушка. Если бы не зубы, ее лицо показалось бы мне очаровательным.
– Фейри ведь владеют разными типами магии, не так ли? – попыталась я объяснить. – Магии, на которую способны только они или немногие из вашего народа. Как, например, Грач может менять свое обличье.
– Да! – воскликнула она. – Или как Овод предвидит события, прежде чем они происходят.
Я отложила эту информацию на потом.
– В общем, у смертных с Ремеслом все то же самое. Моя специальность – изображать на картинах лица. У меня получается что-то делать с едой и совсем немножко – с одеждой, но я, например, совсем не умею делать оружие.
– Да кому нужно это оружие! Если бы я была смертной, я бы использовала Ремесло только для того, чтобы делать платья. Пожалуйста, можешь поскорее надеть это?
Я смерила розовую ткань мрачным взглядом.
– Наверное. Подержи, пока я разденусь.
Я отдала новое платье Жаворонку и начала снимать свое. Не зная, куда еще его положить, я бросила его на землю, а потом принялась напяливать другое. Жаворонок «помогала» мне, периодически тыкая и пихая. Все это время я вспоминала о железном кольце, спрятанном у меня в кармане, и жалела, что не догадалась засунуть его в чулок.
– Так гораздо лучше, – серьезно сказала Жаворонок, когда мы закончили. – Но тебе не идет розовый цвет. Снимай! – И она снова полезла в шкаф.
Я как раз вылезала из пышных юбок, когда из угла послышался шорох. Я обернулась и увидела между веток вороний клюв. Ворон наклонял голову и так и сяк, срывал листья, пытаясь протиснуться, и требовательно буравил нас взглядом фиолетового глаза. Я почувствовала несказанное облегчение, тут же, впрочем, осознав, что стою перед ним в нижнем белье. Я успела обхватить грудь руками, прежде чем Грач, наконец, до конца просунул голову между веток. И застрял. Из его горла вырвался раздраженный клекот.
Я не сдержалась и рассмеялась. Было очень трудно стесняться из-за того, что на тебя смотрит птица.
– Хорошо, не шевелись, – сказала я. Подойдя к стене, просунула ладонь рядом с его перьями и отодвинула ветки в сторону. Он спорхнул на пол, потом важно зашагал по комнате и потянул Жаворонка за подол платья.
– Перестань! – цыкнула она. – Я занята. Не сломаю я ее, обещаю.
Мы с Грачом переглянулись. Девчонка только что дала слово, случайно или нет; хотя я и задумалась, значило ли это обещание что-нибудь, учитывая, как мало она, должно быть, знала о том, что конкретно может сломать человека.
Она развернулась.
– Вот это! – Ее личико сияло от удовольствия.
О боже. Это было платье от «Фирта и Мейстера». Я взяла его в руки неохотно, как какое-нибудь бриллиантовое ожерелье королевы, и прижала к себе. Присутствие Грача всего в паре метров заставило меня непроизвольно стиснуть колени.
– Жаворонок, это платье… я не знаю. Когда мы закончим, мне нужно будет пойти в лес за ягодами, а я не хочу его испортить.
– А какая разница?
– Ну… потому что тогда его уже нельзя будет носить. Разве Овод не расстроится, если ему придется покупать новое?
– Глупая! Смотри!
Она выхватила из-за штор еще одно платье. Я невольно поморщилась. Должно быть, очень давно это было свадебное платье, но белая ткань посерела, запачкалась и была изъедена молью. Бантики на поясе буквально сгнили – до того, что один из них отвалился, когда Жаворонок притянула платье к себе. Но едва соприкоснувшись с ее кожей, ткань преобразилась, засияв белоснежностью атласа. Кружево расцвело, как дивные бутоны, и бантики снова были безупречны. Теперь платье казалось совсем новым – ни следа тлена.
Увидев мое лицо, Жаворонок визгливо расхохоталась, показывая сразу все свои острые зубки. Потом она вдруг разом умолкла, как будто кто-то закрыл музыкальную шкатулку.
– Вот что он имел в виду, когда сказал, что тебе будет нужно новое платье, – пояснила она. – Но мы можем только вернуть им прежний вид. То есть я не могу изменить фасон, если захочу, или добавить что-нибудь.
Она смерила меня взглядом. Я догадывалась, что она вот-вот снова спросит меня о моих навыках портнихи, а потому решила поскорее нацепить на себя платье «Фирта и Мейстера», пока она этого не сделала.
Оно было сшито из роскошного сочно-зеленого атласа. На корсаже серебряной нитью были вышиты крошечные птички, и бежевый атласный бант обрамлял слегка приподнятую талию, от которой поверх зеленой юбки был нашит еще один слой муслина. В нем я чувствовала себя прозрачной и сверкающей, как крыло стрекозы. В обычной жизни я бы ни за что не надела и вполовину менее нарядное платье, да еще и без нижней юбки. Гладкая ткань незнакомым прикосновением скользила по моим голым ногам, шелковистая и мягкая, как вода. Оно смотрелось странно в сочетании с моими крепкими кожаными ботинками, торчащими из-под подола, но эту часть своего гардероба я менять была не намерена. Никогда не знаешь, когда придется от кого-нибудь убегать.
– Идеально для сбора ягод, – слабо пошутила я.
– Ну а ты? – вопросила Жаворонок, обращаясь к Грачу, который смотрел на меня, слегка наклонив голову. Мои щеки порозовели, и я еле сдержалась, чтобы снова не обхватить себя руками, хотя прикрывать было уже нечего. – Овод заставил тебя переодеться из тех жутких осенних лохмотьев?
По Птичьей Норке пронесся порыв ветра, и перед нами возник Грач в своем привычном обличье. Вид у него был сердитый и помятый.
– Да, как и следовало ожидать, это был его первоочередной приказ. Но эти цвета мне совсем не подходят.
– Не будь занудой! Черный и коричневый – или во что ты там был одет – как раз никому не идут. По мне, ты выглядишь шикарно.
– Полагаю, нам следует сойтись на том, что у нас разные представления о моде, – с достоинством ответил он. – И это был медный, а не коричневый.
– Медный! – повторила она, снова расхохотавшись. Причина ее веселья оставалась для меня загадкой.
Если уж говорить начистоту, Грач мог завернуться в простыню и по-прежнему выглядеть сногсшибательно. Его старая одежда, впрочем, действительно шла ему больше: ярко-зеленый пиджак, который ему выдал Овод, не особенно подходил к его волосам и более смуглому оттенку кожи, да еще и в плечах был узковат. На затянутом галстуке были складки и даже царапины, как будто кто-то нервно мял его: я сомневалась, что носить его будут долго. «Ну, зато наши наряды сочетались», – криво усмехнулась я про себя.
– Вы закончили? Мне велено привести Изобель обратно, чтобы представить ее остальным, как только она оденется. И ты, конечно, можешь мне помочь, – добавил он, пока Жаворонок не успела надуться.
– О, хорошо! – Она схватила его под руку.
Грач многозначительно приподнял второй локоть. Я улыбнулась и покачала головой.
– Мы ни за что не проберемся по тем коридорам, если будем ходить под ручку. В итоге я просто напорюсь на вешалку.
– Просто сделай это, Изобель! – вскричала Жаворонок. – Мы пойдем не там.
А где же мы еще могли пойти? Уверенная, что мне предстоит вот-вот испытать на себе еще какое-то странное волшебство, без которого точно можно было обойтись, я взяла Грача под руку. Мои пальцы на его рукаве казались такими изящными, что я начала понимать, почему фейри становились настолько тщеславными: что им еще оставалось, если они постоянно расхаживали в шелках от «Фирта и Мейстера» и обсуждали, какие цвета им больше всего к лицу?
Грач опустил взгляд, и я увидела его насквозь.
Он и правда был влюблен в меня. Мое сердце вскинулось, как испуганный олень. Видеть любовное признание в его глазах было совсем не так, как слышать произнесенные им слова. Это был взгляд, который остановил бы время, если бы мог: мягкий и острый одновременно, болезненная нежность с оттенком грусти, обнаженная правда разбитого сердца. Я стояла перед ним в своем стрекозином платье, держала его за руку, и он знал, что наше время почти на исходе.
Внутри меня затрепетали тысячи крыльев. Я погналась за ними, пытаясь утихомирить их, затолкать обратно, на глубину, где они не причинили бы мне вреда, но с тем же успехом могла бы стоять в вихре из бабочек, пытаясь поймать каждую голыми руками. Я отчетливо почувствовала жар его кожи через тонкую ткань пиджака… и легкую дрожь собственной руки.
В присутствии Жаворонка он не мог ничего сказать мне, но ему и не нужно было. Все, что мне надо было знать, я прекрасно видела в отражении его глаз.
Что я чувствовала? Могла ли я быть уверена?
Любовь между нами была невозможна. Я заставила себя задуматься о том, что неизбежно случится, если я позволю этому чувству отправиться в полет. Было лишь два исхода: испить из Зеленого Колодца или обречь нас обоих на смерть. Я посмотрела на него с решительностью. Нельзя было позволить ни одного, ни другого. Я была сильнее своих эмоций. Даже если бы жила тысячу раз, ни в одной из своих жизней не стала бы ради любви разрушать ни свою, ни чужую. Грозовые тучи сгустились в моей груди; бабочки, слабо трепещущие, попадали на землю.
Резко втянув воздух, Грач отвернулся.
Головой я понимала, что приняла правильное решение. Но мое сердце зияло темной безжизненной бездной; отведенный взгляд принца оставил на его месте пустоту. Я задумалась, настанет ли когда-нибудь время, когда мои разум и сердце наконец примирятся, или же я только что обрекла себя переживать этот момент снова и снова до конца своих дней: чувствуя уверенность, что сделала единственно возможный выбор, напополам с мучительным сожалением, повторяющим «Если бы…».
Птичья Норка заскрипела. Пол под моими ногами дрогнул, и переплетенные ветви стен зашевелились, как нитки на ткацком станке, свиваясь, ворочаясь, изгибаясь наружу. Я рефлекторно стиснула локоть Грача. Увидев мое лицо, Жаворонок залилась глумливым хохотом. Комната вокруг нас преображалась до неузнаваемости, и страшная мысль вдруг охватила меня. Та единственная секунда эмоциональной близости, которую мы с Грачом разделили… Было ли этого достаточно, чтобы нарушить Благой Закон?