нная железная дверь. В 1894 году кто-то рассказал академику А. и. Соболевскому о том, что один из соборных сторожей спускался в подпол собора и обнаружил там коридор с запертой дверью. Спустя некоторое время, по сообщению журнала «Археологические известия и заметки…», н. С. Щербатов «наводил справки у сторожей, которые жили много лет в подклетах Благовещенского собора, о коридоре с железными дверями в конце его, но никто ничего подобного не видал. Фундамент нижнего этажа собора, древнейшей белокаменной кладки, заложен на 1,5 аршина ниже Соборной площади, а кирпичной кладки (времен Грозного) – на 2 аршина с небольшим ниже того же уровня».
Рассказ сторожа о тайной железной двери Кремля был стерт из памяти свидетелей, а сама дверь стала невидимой для непосвященного глаза и недоброго умысла. В газетной статье в «Новом времени», опубликованной в 1894 году и посвященной подземному Кремлю, эта дверь еще фигурирует. Когда думный дьяк Щелкалов по приказу Ивана Грозного велел вынести несколько книг из Либерии, изумленный Веттерман увидел их, пришел в восторг и заявил, что готов отдать все, лишь бы книги стали доступными для европейских лютеранских университетов.
В хранилище оказались сочинения, которые либо совсем не были известны западным ученым и монахам, либо были известны только по ссылкам на них других авторов древности. Думные дьяки Щелкалов и Висковатый от имени царя предложили Иоанну Веттерману начать перевод древних фолиантов на русский язык, пообещав жалование, хороший стол, помещение для работы и помощь со стороны ученых Толмачей Московии. Но немцы были людьми рассудительными и, прекрасно понимая, с кем имеют дело, отказались от предложения хлебосольного Ивана Грозного. На просьбу одолжить одну из книг на шесть недель Веттерман, естественно, получил отказ. После этого книги снова были упрятаны, как говорят хроники Ниенштедта, под тройные замки и двойные своды.
Конечно, могилу Веттермана нам уже не найти, да и вряд ли он ушел из жизни по своей воле – царь Иван свидетелей не оставлял.
Следующие сведения о библиотеке относятся лишь к началу XIX столетия, когда в том же городе Юрьеве (Тарту) была найдена записка, возможно, ее автором является Веттерман, представлявшая собой список некоторых книг царской библиотеки. неизвестный автор XVI века сообщал, что перевел Ливия и должен был перевести Светония. исследователи полагают, что Либерия исчезла еще в XVI веке, при пожаре 1571 года, когда в царском дворце от жара ПЕРЕГОРАЛИ и рушились даже железные связи, а в городе крошились и рассыпались каменные церкви. но это не так, через десять лет после пожара, в 1581 году, шпиону Джерому Горсею, работающему под прикрытием посла ее величества, царь Иван Грозный дарит в подарок Библию из своей библиотеки, которая сегодня хранится в национальном музее Лондона. Подарок Джером Горсей получил в Александровской слободе – одной из резиденций царя.
Историк и археолог Эдуард Тремер знал, что в 1837 году под слоем мусора и бочек с дегтем была открыта древнейшая часть Благовещенского собора – небольшая каменная нижняя церковь Святого Лазаря. А.Ф. Вельтман в своем сочинении «Достопамятности Московского Кремля» (1843 год) представляет дело таким образом, что церковь находилась как бы в подземелье, впоследствии заваленном землей и мусором. В действительности же церковь была в подклетном, то есть нижнем этаже теремного дворца, в ряду древних белокаменных погребов. В таком виде храм оставался до начала 40-х годов XIX века, времени постройки нового Кремлевского дворца, когда Благовещенский собор и церковь Святого Лазаря были восстановлены по древним чертежам и образцам. Вообще, в Кремле неоднократно в результате провалов и ремонтных работ открывались подземные каменные своды, стены, погреба, тоннели, остатки древних построек. Например, при рытье котлована для нового дворца был найден медный сосуд с жалованными грамотами великого князя Дмитрия Донского. А в 1882 году недалеко от места, где стоит Царь-пушка, от дождей образовался провал, в котором открылся белокаменный древний погреб. Он был настолько сух, что рукописи, будь они там, вполне могли бы сохраниться в идеальном состоянии. Подобные открытия разнесли в народе молву, что в подземном Кремле существуют особые потайные ходы, которые пролегают по периметру внутри двойных стен и опоясывают по кругу, тайно связывая между собой, все строения древней цитадели. Монахи рассказывали, что такой ход идет от Архангельского собора к Боровицким воротам, другой от Чудова монастыря (разрушен) к Троицким воротам.
Дьяк Макарьев
Дьяк Макарьев – худой, с козлиной бородой отрок – случайно обронил медный пятак, который закатился в щель под Тайницкой башней. Не спеша дьяк принес факел, лопату, стал расчищать полузасыпанную древнюю кладку, и его взгляду открылся некий колодец, из которого пошел гул ветра, повеяло сыростью. Колодец оказался узким лазом. Макарьев запалил факел, обвязал себя льняной веревкой, спустился в неизвестную темноту, где ему всюду мерещились черти, и оказался в сухом тоннеле примерно на три метра под землей. Тоннель этот был сложен из белокаменных плит с плоским потолком. Макарьев сопел, кряхтел и чихал, любопытство брало верх над страхом. Дьяк, придерживая одной рукой полы старой, протертой до дыр рясы, легко шел по узкому сухому проходу, отмахиваясь от потревоженных светом летучих мышей. Так он в страхе и душевном смятении добрел до Успенского собора. «Свят, свят, свят», – все время повторял трусливый дьяк. Макарьев туда подниматься не стал, а двинулся под землей к Кремлевской стене, которая располагалась вдоль речки Неглинной, самотеки, откуда повеяло сыростью, гнилью и вековым смрадом. Дальше тоннель шел параллельно этой стене, дьяк, тряся от страха бородой, обнаружил здесь несколько белокаменных камер примерно шесть на девять метров. Одна из таких камер в районе Троицкой башни оказалась закрытой массивной железной дверью с висячими замками и свинцовыми царскими печатями. Единорог смотрел на дьяка с печати, предупреждая безумца об опасности. Над дверью Макарьев заметил два оконца с железными решетками, окутанные паутиной. Забравшись повыше, он через окошко осветил факелом внутренность тайника: паутина, плесень, битый кирпич. Помещение до самого потолка было заставлено большими, окованными железом сундуками.
Вдруг из мрака столетий вылез маленький чертенок. Ругаясь и чихая, мохнатик весело крутил хвостиком, поглядывая на испуганного дьяка. Макарьев стал хаотично креститься, размахивать факелом и читать ОТЧЕ НАШ. Чертенок протянул дьяку медный пятак, сказал: «Ты это ищешь? Бери и уходи, пока беды не накликал». Дьяк двинулся дальше по белокаменному тоннелю и попал наконец в круглое помещение со сферическим сводом. Это оказался самый низ Собакиной башни (Угловая Арсенальная). Через узкое отверстие потайного лаза в стене он выбрался на белокаменную лестницу и вышел на первый этаж Собакиной башни. А дальше через нишу вылез в крепостной ров и оказался на Красной площади. Его взору предстал лубочный храм Василия Блаженного, дьяк трижды перекрестился. Обо всем, что видел, Макарьев подробно, на ухо, рассказал царевне.
А та взяла с него слово – больше туда не ходить, молчать обо всем, вплоть до смертного часа. Дьяк на иконе ей в том поклялся, плакал и целовал руки. Царевна Софья, видимо, не успела добраться до загадочных, окованных железом сундуков. Осенью 1689 года она лишилась власти и была заточена в Новодевичий монастырь. Дьяк же Макарьев в 1697 году на смертном одре рассказал обо всем увиденном приятелю своему, пономарю церкви Иоанна Предтечи Конону Осипову. Тот решил молчать до поры до времени.
В 1702 году по указу Петра I в Кремле начали строить огромное здание Арсенала. Часть тоннеля, которым прошел Макарьев, была перерезана фундаментом нового здания. Но тайник, замеченный дьяком, строители не обнаружили. Об этом Конон Осипов знал, поскольку часто бывал в Кремле и скрытно следил за работами. Только в 1718 году он решился сообщить о тайнике царю. В декабре 1724 года в Петербурге бывший пономарь Московской церкви Иоанна Предтечи, что за Пресней, Конон Осипов подал доношение в Канцелярию фискальных дел, в котором сообщал, что «есть в Москве, под Кремлем-городом тайник, в том тайнике есть две палаты, полны наставлены сундуками до стропу» (т. е. до сводов).
На них «замки вислые превеликие, печати на проволоке свинцовые; и у тех палат по одному окошку, а в них решетки без затворок». На допросе Осипов показал, что узнал все это от дьяка Василия Макарьева, бывшего при смерти. Макарьев наткнулся на хранилище во времена царевны Софьи, тайники были возле Тайницких ворот, и выходил Макарьев к реке Неглинной в круглую Собакину башню. В доношении Осипов указывал приблизительное положение тайника. В таком виде записка дошло до Петра, и тот собственной рукой написал резолюцию, дающую делу ход и отправляющую пономаря к московскому вице-губернатору. Конон Осипов немедленно выехал в Москву, но уже через месяц ведение работ практически остановилось. 28 января 1725 года Петр умер. Вторично Конон Осипов обратился в Сенат только через десять лет, в 1734 году. В новом доношении он писал, что отыскал вход в тайник, но не смог попасть внутрь; проход оказался полностью завален и замурован. Разрешения же пробить ход он у вице-губернатора Москвы Воейкова так и не получил. Упрямый пономарь снова просил разрешения у сената направить его в Москву для продолжения поисков, обещая не причинить вреда стенам Кремля. Сенат выслушал доношение, но вместо письменного сообщения Осипову был сделан словесный допрос, во время которого он указал места тайников, по этой схеме начали работать царевы люди. Поиски производились у Арсенальной кремлевской стены и круглой наугольной башни, где еще в 1492 году был устроен потайной ход к реке Неглинной для добывания воды в случае осады. К радости Конона Осипова, Сенат постановляет раскопки продолжать, дьяк потирал руки и мечтал о царской милости. Поисковые работы должны были возобновиться у Тайницких ворот, на площади против иностранной коллегии (за Архангельским собором), против Ивановской колокольни и вдоль Цейхаузной (Арсенальной) стены. Однако и на этот раз труды оказались безуспешными, черти спрятали все.