— Ты понимаешь, что я сказала сейчас?
— Понимаю.
— Ты разве не рада?
— Не знаю! Не знаю ничего!
Ей вдруг захотелось изо всех сил закричать: “Мне не нужен! Не нужен этот Герой! Мне не нужен никто! Неужели ты не заметила, что я стала совсем другой? Я изменилась в один день! Со мной рядом нельзя находиться уже никому! Свельд, ты должна уйти к людям, оставив меня здесь одну! Ты должна!” Но она не посмела так сделать. При мысли лишиться сестры Руни стало действительно плохо.
— Свельд, прости меня! Ты ведь не виновата в том, что случилось со мной! — собиралась сказать она, но, повстречав темно-карий встревоженный взгляд, не смогла. Ей совсем не хотелось пугать сестру, заставляя страдать из-за своей беды. Улыбнувшись, она постаралась придать синему взгляду немного задорного любопытства, с которым обычно она принимала все новости:
— Ладно, прости, я немного устала, вот и все. Так Герой пришел? Ты мне расскажешь о нем?
Руни очень хотелось услышать в ответ: “Расскажу!” и послушать обычный рассказ, отказавшись от слияния двух сознаний. Но Свельд вдруг обиделась:
— Если тебе безразлично, то я не стану надоедать тебе!
Эта внезапная вспышка и слезы, блеснувшие в теплых глазах, ее очень смутили. Руни не могла не признать, что в последнее время со Свельд тоже что-то творится. Обычно сестра была ласкова, весела и предельно открыта, теперь же она рассердилась всерьез. Осторожно коснувшись плеча Свельд, она мягко сказала ей:
— Ты же знаешь, что ты не можешь мне надоесть! Мы ведь выросли вместе, мы знаем и понимаем друг друга, как никто не поймет. Мы едины.
Печально взглянув на сестру, Свельд ответила:
— Нет! Нет, Руни! Ты часто закрываешься от меня. Тебе неприятны мои разговоры и мечты, я как будто мешаю тебе. Ты не хочешь понимать меня!
Ее губы вдруг жалобно дрогнули. В эту минуту Свельд казалась несчастным ребенком, который впервые столкнулся с суровым миром. И жалость горячей волной всколыхнулась в сердце сестры. Обнимая Свельд, она зашептала:
— Малышка, малышка моя, не обижайся, не сердись! Я люблю тебя, очень люблю. Ты моя дорогая сестренка, с которой я буду всегда! Я не позволю обижать тебя!
Вскоре, усевшись на старом бревне, две сестры позабыли размолвку, и Руни сама предложила Свельд:
— А теперь покажи!
Они взялись за руки.
Раньше, впервые обнаружив способность включаться в сознание Свельд, Руни просто дозволяла потоку чужих мыслей и чувств проникать в свою душу, не контролируя их. Постепенно она поняла, что так делать не стоит. Сама Свельд не причиняла ей боли, но люди из ближней деревни, с которыми девушка виделась, приходя туда вместе с Мероной, и к чьим эмоциям часто бессознательно подключала сестру, не были столь безобидны. Их горе, гнев, злоба, вторгаясь в сознание Руни, терзали ее. Позже она научилась контролировать их, не допуская в подсознание. Свельд передавала уже пережитое и по ряду мелких подробностей Руни вскоре могла распознать, кто опасен, и тут же поставить защиту, отключив все эмоции. Эти “встречи” были сходны с картинами и обычной беседой: видно, кто рядом со Свельд, слышно, что он ей говорит, но не больше.
…Теперь Руни ясно видела Свельд среди мшаннов и слышала топот коней. Не имея способностей Руни к восприятию тайных мыслей и чувств, Свельд, тем не менее, ясно ощущала чужую ненависть. Отступая от злобного человека, она вышла к Топи… Не зная, где скрыться, девушка влезла на старое полусухое дерево, веря, что, видя Топь, незнакомец не решится подняться за ней. Через сознание Свельд Руни очень отчетливо видела этого человека: высокий атлет с необычными золотыми глазами.
— Мертвыми! — вдруг пришло ей на ум, потому что во взгляде мужчины не было ни понимания, ни доброты.
Не было даже обычной радости бытия, без которой жизнь невозможна, а были гордыня и злоба. На миг сердце Руни сжалось от ужаса, будто на ветке сидела она, а не Свельд. Она, даже закрывшись, всей кожей, каждой клеточкой тела воспринимала страх сестры. Безысходность давила, ломая душу.
— Мечтать о человеке, а встретить чудовище! — жестко подумала Руни, отстраняясь от восприятия Свельд.
В ту же минуту картина дрогнула и расплылась. Не желая терять ее, Руни усилием воли вернулась к видению.
… На поляне, в толпе тоже не было помощи. Кора дромма царапала руки. Сдирая запястья до крови, Свельд пыталась избавиться от веревки. Единственной мыслью осталось: “За что?” Нет, не ярость, не праведный гнев полыхали тогда сердце Свельд, а обида, недоумение, и наивный огонек чистой веры, что это лишь дурной сон. Разве можно так обращаться с ней? Разве можно?
В эту минуту Руни вдруг поняла, что она не сумеет простить то, что увидела, в сердце стал разгораться гнев. Свельд была не способна возненавидеть этих мучителей, Руни была неспособна забыть!
— Почему? Почему на поляне Свельд, а не я? — промелькнуло в воспаленном мозгу.
В эту минуту ей был не нужен приступ боли, она бы, ничуть не колеблясь, зажгла “голубой цветок”.
… Неожиданно на поляне появился новый отряд во главе с человеком на черном коне. Сердце Свельд дрогнуло. Всплеск эмоций был слишком силен, чтобы Руни сумела справиться с ним. Восхищение? Трепет? Восторг? Да, можно было почувствовать это в порыве Свельд, но сестра понимала, что слова выражают лишь малую часть пережитого, для большинства ощущений просто не было имени. Руни не знала названия этих эмоций, поскольку ни разу ей не выпало их пережить.
Хорошо зная Свельд, она тут же поняла, что полет небывалых чувств вызван не данной картиной, а тем, что случится с сестрой много позже. Так человек, повествуя другим о недавно пережитой опасности, знает, что он уже спасся, и это наполняет его торжеством.
Руни не знала, почему ей вдруг захотелось отгородиться. (Возможно, порыв Свельд был слишком силен.) Осторожно попробовав отстраниться от ее подсознания, Руни немного раскрылась для остальных. Было ясно, что незнакомец на черном коне — это Вождь, его первенство признавали все. На секунду она задержалась рядом с юношей. Он больше всех восхищался Вождем. Молодая брюнетка с такими же золотыми глазами, как у захватчика Свельд, вызвала неприязнь. Руни знала, что незнакомка возненавидела пленницу с первого взгляда.
Уже “осмотрев” всю поляну, Руни упорно избегала того, кто был должен изменить ее жизнь. Она даже не попыталась рассмотреть его. Подключаясь к мыслям и чувствам собравшихся, Руни узнала, что незнакомца зовут Орм и что он — Победитель серого Бера из чащи. Но почему-то ей было непросто включиться во всеобщий восхищенный порыв. В душу Руни вползал непонятный страх.
— Я боюсь? Но чего? Пробуждения чувства? Ошибки? — невольно спросила она себя, но ответа не было.
…Спрыгнув с коня, Орм направился к Свельд, и нежданно Руни решилась. Она не могла бы сказать, что ее подтолкнуло: желание чуда или любопытство, но только, когда он склонился к ее сестре, Руни сняла свой защитный барьер и раскрылась для чужих чувств. Она верила, что сумеет справиться с ними.
— Мне лучше узнать все сейчас, чем потом. Я должна ему верить! Герой неспособен… — обрывком наивной мысли мелькнуло в мозгу перед всплеском мучительной боли, вдруг вновь расколовшим сознание.
Ей показалось, что земля вздыбилась, небо рухнуло вниз, а деревья вдруг заплясали. Кровавая муть затуманила взгляд и, свернувшись клубком, она соскользнула на землю, выпустив руки сестры.
— Руни! Руни! Очнись! Что случилось? Что с тобой? — Свельд была рядом, но голос шел как бы издалека. В нем звучал неприкрытый страх, но подняться не было сил.
Металлический привкус крови во рту, чувство сильной, мучительной тошноты… Полотенце, смоченное в воде, помогло прийти в чувство.
— Ответь мне, что с тобой?
Приподнявшись и прижимая холодный жгут к голове, Руни тихо ответила:
— Ничего.
Она знала, что винить в происшедшем было некого, кроме себя. “Разве можно так глупо… Зачем я раскрылась? Ведь люди…” Нежданно ей стало тоскливо и холодно.
— Руни, не надо мне лгать, я же вижу!
— Не бойся, Свельд, мне уже хорошо. Просто трудно так сразу избавиться…
Руни не стала объяснять, от чего, потому что Свельд поняла ее. (Она знала, как остро сестра реагирует на чужое сознание.)
— Ты раскрылась?
— Да.
— Это тот, с золотыми глазами? Он просто ужасен! Ты знаешь, увидев его возле Топи, я сразу же поняла…
Конец фразы Руни уже не дослушала, так как ей снова сделалось нехорошо. Убежденность, звучавшая в тоне сестры, позволяла не вдаваться в подробности и избежать объяснения.
— Пусть Свельд считает, что угадала. Так лучше! — мелькнула усталая мысль, вызывая новый прилив тошноты. Руни знала, что вряд ли решится сказать ей всю правду…
«Ты просто не любишь людей, если можешь так говорить о нем! Он же спас меня! Спас!» — прошептала бы Свельд, отвернувшись, чтобы скрыть набежавшие слезы. И Руни не смогла бы ее убедить, что не лжет.
…Шок, перешедший в презрение… Гнев, отвращение, ярость под маской показной доброты…
Эти чувства обрушились в душу, ломая ее, как стремительный черный поток, разрушающий всех и вся, уносящий жизнь, а Свельд не ощутила этого, не поняла… Может, все-таки и ощутила, но сразу простила его, оправдав. Не случайно, уже уходя, она прошептала ей:
— Знаешь, Вождь ждал ведь тебя, не меня…
…Ждал одну, а увидел другую… Ты помнишь, Свельд, мы когда-то искали золотисто-зеленых птенцов, а увидели норку розовой мышки с мышатами… Разве мы рассердились на них? Разве мы ненавидели маленьких мышек за то, что они не зеленые птенчики? Так почему же тогда… Почему…
…Два человека у дромма на зеленой поляне, как в песне: враг, злодей и спаситель- герой… Смерть и боль, боль и смерть… Почему? Почему даже лучший…
Губ Руни коснулась деревянная чаша с водой. Приоткрыв глаза, она сразу увидела Свельд и постаралась улыбнуться ей:
— Знаешь, мне уже лучше.
Присев к ней на постель, сестра осторожно прильнула щекой к ее бледной руке.