Спустя час после начала представления напряжение в зале спало. Красные Маски не появлялись, и зрители расслабились, любуясь особенно изящным трюком. Сперва могло показаться, что это обычный трюк с голубями, какой показывают в каждом цирке. Но голуби в рукаве Зеро всё никак не заканчивались, он выпускал их одного за другим, одного за другим, и все они были белые и улетали ввысь, теряясь в темноте неба. И вот уже не меньше сотни голубей было выпущено, но Зеро продолжал доставать их. Задрав голову, я смотрела, как белоснежные голуби исчезают в вышине. И за тем, как оттуда, из темноты, навстречу голубям спускаются четыре Красные Маски. Они быстро опускались на сцену, к Зеро, а рядом с ним никого не было.
Я оглянулась: к сцене с разных сторон пробиралась охрана, это было делом нескольких секунд – схватить разоблачителей, и я успела порадоваться, что они получат по заслугам. Но Красные Маски уже окружили Зеро и, схватив его под руки, не медля ни секунды, стали подниматься вверх, левитировать. Подбежавшие охранники целились в похитителей из пистолетов, кричали им вслед, но бесполезно. Лицо Зеро оставалось невозмутимым, хотя взгляд был обреченным. Он не смотрел ни на зрителей, ни на Маски. Они поднялись вверх и растворились в ночном небе.
Как только Зеро исчез из виду, я побежала на сцену. Очнувшись, поняла, что я там не одна – тут были другие зрители и репортеры, задиравшие камеры в пустоту. Охранники жестами и криками приказывали всем вернуться на места, но никто не слушался их.
Настя и Ваня стащили меня со сцены. Всё происходящее очень напоминало Сиракузы, и мы сразу поняли, что сейчас будет. Ваня схватил клетку с мышами, и мы, стараясь держаться подальше от толпы, пробрались к выходу. Но было слишком поздно. Полицейские и охрана закрыли входные ворота, люди у выхода шумели и требовали выпустить их. Полицейские отвечали грубо, и было очень страшно от того, как все кричали друг на друга.
Полчаса спустя прибыли еще полицейские машины, и начался самый настоящий досмотр и обыск. У каждого на выходе проверяли документы, еще раз прогоняли всех через рамки металлоискателей и пропикивали ручными металлодетекторами. Нас вытолкали в самый конец очереди, которая двигалась невероятно медленно. Поэтому мы вернулись на бинбеги и смотрели, как зрители по одному выходят на свободу.
Я сидела на бинбеге, покачиваясь и глядя в темноту, в которой растворился Зеро. В рюкзаке еле слышно звякнул телефон.
«Нина, где ты? Пропустила сегодняшний сеанс».
Несколько секунд я колебалась, потом позвонила ей. По обычной связи, интернет тут не ловил.
– Вера, ты сказала позвонить, если…
– Да. Что случилось?
– Он улетел. Вместе с голубями.
– Нина, ты о папе? Не понимаю. Позвони с видео.
– У меня нет интернета. Я не знаю, что мне делать.
Она вздохнула.
– И еще тени. Хотят меня задушить.
– Родители рядом?
– Конечно, нет.
– В следующий раз, когда будут тени, нужно…
Она замолчала. Я позвала ее, ответа не было. В ухо звякнула СМС. Оператор сообщил, что у меня закончились деньги.
– И тебя тоже нет, – сказала я в экран. Стало только хуже.
Не знаю, сколько прошло часов. Близнецы подняли меня за обе руки.
– Нина, вставай! Идем.
Они ведут меня в противоположную от выхода сторону.
– Стойте, куда мы идем?
– Я нашел дыру в заборе, в самом конце этой бетонки.
– Зачем?
– Боимся, что с мышами не выпустят.
Метров через триста Ваня сворачивает, указывая место, где железная сетка расходится настолько, что в дыру можно пролезть по одному.
Мы идем по темным улицам в сторону трассы, под сигналы раздраженных автомобилей поднимаемся по развязке. Останавливаем первую же машину, фургон, в кузове которого стоят коробки с молоком. Молчаливый водитель, похожий на физрука в нашей школе, готов довезти нас до Палермо. Настя устраивается на переднем сидении рядом с водителем, она болтает, болтает, болтает.
Ее несмолкающая трескотня усыпляет. Я прислоняюсь к окну и смотрю на море, то появляющееся, то исчезающее справа от нас, думаю о том, что где-то в небе до сих пор левитирует Зеро, свободный от разоблачителей. Может быть, в своих скитаниях он встретил рогатый корабль, и тот гостеприимно подал трап и принял его на борт. И лисица и олени вытерли ему слезы. Зеро улыбается и протягивает оленям хлеб прямо с рук, и вот он уже не Зеро, а папа, который смотрит, как я плыву за мамой в бассейне. Она учит меня плавать: гребок, другой, я не успеваю грести, чтобы удержаться на поверхности. Хлебаю ртом пахучую воду, не могу держать голову выше воды. Вот втягиваю воду носом, тяну к маме руки, но она не замечает – плывет спиной ко мне. Я скрываюсь под водой, но вдруг чья-то рука вытягивает меня на бортик, я, прокашлявшись, вижу папу. Он пришел за нами пораньше и случайно заглянул в бассейн. Они с мамой ругаются: как можно не заметить, что ребенок почти утонул! Папа забирает меня и вытирает в раздевалке, смотрит грустными глазами, взлетает и исчезает в ночном небе.
Ночь. Черное небо. Тени. Они выплывают из темноты, они – сама темнота, пустота, темнота и пустота. Темнота вздрагивает, и я открываю глаза с облегчением – это было уже давно, это сон, всего лишь сон, сон. Свет заливает автомобиль, водитель смеется, Настя болтает. А от водителя ко мне по потолку машины тянется отвратительное мокрое щупальце. Я несколько раз моргаю, пытаюсь скинуть наваждение, но оно не уходит, и я беспомощно оглядываюсь. Вокруг все реально: мы едем в пригороде Палермо, вот проехали знак въезда в город, вот мимо тянутся виллы. Ваня щекочет мышей по носам, которые они просовывают через прутья клетки. Водитель – самый обычный, машина – тоже самая обычная, но от тени водителя отделяется еще одно щупальце. Я смотрю в небо – нет ли там спасительного силуэта рогатого корабля, но в черноте нет ни корабля, ни Зеро, ни папы.
Ко мне тянется уже третье щупальце – теперь они не колыхаются в воздухе, как слепые, а стараются нас достать. Меня, Настю и Ваню, каждое по отдельности. Ваня смотрит на меня. Он стискивает мою руку. И я кричу.
Водитель и Настя подпрыгивают на сидениях и оборачиваются. Я кричу, дергаю ручку двери и прошу остановиться, водитель в ужасе смотрит на меня, он не видит дорогу, хотя мы приближаемся к мусоровозу и вот-вот в него врежемся. Щупальца шарят у моего лица: они слепы, но в закрытом пространстве машины они до меня доберутся, это дело нескольких секунд.
В это время Настя поворачивается и, увидев перед собой грязный зад мусоровоза, визжит и вцепляется в руль. Машина поворачивает влево. Несколько секунд они с водителем дергают руль вправо-влево, нас и отвратительную тварь болтает из стороны в сторону, пока наконец машина не выезжает на запасную правую полосу и не тормозит. Нас кидает вперед. Мы с Ваней не пристегнуты, поэтому мы бьемся головами о спинки кресел впереди. Переноска с песчанками заваливается, и они падают друг на друга, испуганно барахтаются, поднимаются и снова падают.
Водитель кричит на нас, и мы выскакиваем из машины. Взвизгнув шинами, она уезжает. Перелезаем через ограду трассы. Шоссе идет вдоль берега, мы оказываемся на невысоком обрыве над морем. С диким ревом мимо проносятся автомобили, снизу доносится шум волн.
– Вы совсем умом тронулись, – говорит Настя.
Она говорит медленно, отчеканивая каждое слово. Похоже, это и вправду так, иначе как объяснить то, что я вижу щупальца, и то, что Ваня мне верит.
– Настя… – начинаю я. Хочу соврать, потому что она такой человек, который не поймет про щупальца. Но Ваня меня опережает:
– Настя, Нина видит тени.
И сразу понимает, что это зря. Настя выдыхает и с ненавистью переводит взгляд с меня на него.
– Вы с ума сошли? Какие тени? Нина, что он несет?
– Ну правда…
– Слушайте, мы что, болтаемся по острову потому, что тебя пугают какие-то тени?
– Не совсем… Настя…
– Знаете что. Отдайте мне мышей, – она вырывает клетку у опешившего Вани. – Доеду сама, без вас разберусь. Лучше одной на необитаемом острове, чем с такими двинутыми. Вы… вы мне надоели.
Она закидывает рюкзак на плечо, перекладывает клетку в другую руку и решительно поворачивается в сторону города. Ваня делает к ней шаг и хватает клетку. Несколько секунд они дергают ее туда-сюда, пока наконец Настя не вырывает клетку и ее по инерции не откидывает назад. Она пятится несколько шагов – и исчезает, падает с обрыва.
Дальше как в замедленной съемке. Обдирая руки и колени, мы – как нам кажется, бесконечно долго – пробираемся вниз. Настя лежит у самой кромки воды, руки и ноги раскинуты, одна нога неестественно вывернута. На коленях подползаем ближе – она без сознания, голова залита кровью. Я помню, что при падении с высоты людей не надо трогать до приезда скорой, это единственная рациональная мысль, которая появляется в этот момент. Ваня раскачивается туда-обратно, хватается за голову и несет какую-то несвязную чушь. Он зовет ее по имени и трясет за руку. Я отгоняю Ваню от сестры. Он мечется по берегу, пинает ногами камни, колотит себя по голове. Потом срывается и бежит наверх. И вот я снова одна, только шум волн и неподвижное тело подруги. С моря тянет ветер. Я ложусь сверху и закрываю ее от ветра, чтобы сохранить тепло. Настя без сознания, но дышит. Ваня скатывается с обрыва вниз и говорит, что помощь скоро приедет. Мы замираем. Он – на коленях у ее головы, я прижимаюсь к ней крепче, обнимаю одной рукой.
Рядом с нами – клетка с мышами. Они живы и мечутся в переноске, сверкая огоньками. Я открываю задвижку, и мыши вырываются на волю. Несколько секунд суетятся рядом с нами, потом ныряют в темноту.
Скорая приехала очень быстро. Началась созидательная суета: врач в синей униформе с красным крестом проверял пульс, фельдшер надевал на Настю шейный корсет. Они были спокойны и сосредоточены, и шок постепенно отпустил нас. Мы тормошили медиков и на всех языках, которые знаем, спрашивали, будет ли всё хорошо и если да, то когда. Сначала нам не отвечали, потом попросили успокоиться и отойти подальше. Мы помогли им поднять носилки с Настей по крутому склону.