ордочку и сказала ей:
– Прости, пожалуйста.
С размаху швырнула переноску в полицейского, который подобрался ко мне ближе остальных. Клетка ударила его в грудь, упала, он запнулся об нее и грохнулся на асфальт. Его товарищ, бежавший следом, тоже упал. Пока они ругались и поднимались, я карабкалась вверх по ржавой поскрипывающей лестнице. Тем временем подъехала вторая машина, и оттуда выскочило еще несколько полицейских. Сверху преследователи казались мне сплошной прожорливой массой, которая ползла за мной, будто змея. Полицейские, один за другим, начали подниматься по лестнице, от их веса она стала скрипеть и щелкать еще больше. Сердце ухало – я была уже на уровне пятого этажа.
Вдруг со стороны машин в закоулок метнулась тень. Она неслась к полицейским, тянула к ним руки-щупальца. Неистово рыча, она ухватила щупальцем полицейского, который только начал подниматься по лестнице, и отшвырнула его к стене. Перебирая конечностями, она стала карабкаться наверх. Я не верила своим глазам – тень материализовалась полностью, двигалась сама по себе. Я почувствовала, как волосы на голове поднимаются дыбом, как дыхание перехватило от ужаса и усталости.
Я наконец забралась наверх и оказалась на плоской крыше с невысокими бортиками. Прячась за выступами вентиляционных труб, я стала пробираться вперед. Это была крыша Настиного госпиталя – довольно большая, можно было попробовать оторваться от погони или спрятаться. Полицейские включили фонарики, шарили по крыше их лучами. Я металась от одного вентиляционного короба к другому, с надеждой выглядывая еще одну лестницу. Но ее не было. Силясь найти выход, я совсем забыла о тени. Она тоже забралась на крышу, рычала, выла, искала меня. В ее реве можно было расслышать мое имя. Я выглянула из-за вентиляции – вот она сжала щупальцами и отбросила в сторону еще одного полицейского. Вот ударила другого – он упал, но быстро вскочил на ноги и снова замахнулся. Тогда тень вытянула щупальце и ударила его в солнечное сплетение. Он скорчился на полу, тень перешагнула через него.
Она пока еще не видела меня. Оставалась надежда, что ее остановят полицейские или что я найду еще одну лестницу вниз. Не оглядываясь, чтобы не испугаться еще больше, я перебежками пробиралась дальше по крыше. Наконец мне хватило духу выглянуть из-за очередной вентиляционной коробки. Отвратительная тварь была совсем близко: распуская и сжимая щупальца, она мотала полицейского из стороны в сторону и ревела. Полицейский отбивался, свет его фонарика мелькал туда и сюда. Тени надоело это развлечение, и она отшвырнула полицейского, и он затих.
Мы с тенью остались один на один. Я на мгновение замерла, оцепенела от страха. Потом все же я взяла себя в руки и, пригибаясь, побежала к следующей вентиляционной коробке. Спряталась за ней. Чудовище заметило меня и с ревом потопало следом. И тут прямо передо мной, как по волшебству, возникла освещенная фонарем голубая дверь. Дверь на внутреннюю лестницу. Спасение!
Я рванула к ней, тень взвыла за спиной. Я налетела на дверь – она не поддалась. Рванула ручку на себя. Дверь была заперта. Чудовище рычало за спиной, я слышала его сквозь оглушительные удары сердца. Зажмурилась, уткнулась лицом в голубую дверь. Она пахла деревом и краской. Я думала почему-то о несчастной спрятанной в кармашке мыши, которую так и не смогла довезти до дома. Потом нашла в себе силы. Расправила плечи, обернулась, инстинктивно закрывая рукой кармашек с мышью. Подняла голову и посмотрела в сторону приближающейся тени, прямо ей в лицо. Она довольно заурчала. В свете фонаря чернота стала отваливаться от нее слой за слоем. Тень была одета в джинсы и черную футболку. Тень протягивала мне руку. Тенью был папа.
Он вышел в свет фонаря и согнулся пополам, тяжело дыша. Попытался что-то сказать, но не смог. Я сползла вниз по голубой двери. Мы дышали в унисон несколько минут, пока не обрели способность говорить.
– Ты… чего… от меня… бежала? Я же… кричал, – сказал папа между длинными вдохами и выдохами.
– Не слышала… Всякая ерунда… из-за вас… мерещится, – ответила я, задыхаясь. – Ты… откуда?
Он шумно втянул воздух.
– Выходил из… больницы… увидел тебя… побежал спасать… Почему полиция?
– Из камеры сбежала, – ответила я. Дыхание восстанавливалось. Папа изумленно на меня смотрел. – А ты драться… умеешь?
Он кивнул:
– Редко… срывает крышу… когда своих… – он не договорил, махнул рукой.
Смутно вспомнилась одна из историй его молодости.
– Тебя поэтому… из универа… исключили?
Он опять кивнул.
Больше мы ничего не успели друг другу сказать. Нас окружили полицейские. Папа встал, загородил меня собой.
– В чем проблема, синьоры?
Вскоре мы вернулись в участок. Он был переполнен фанатами с созревающими на лицах синяками. Полицейские, гнавшиеся за мной, были целы, но очень злы. Они сверкали на меня глазами. Впрочем, папа захватил все их внимание. Я никогда не видела его таким. Он рычал, извергал проклятия и потрясал кулаками. Шипел сквозь сжатые зубы и матерился на трех языках. Полицейские не отставали – они окружили его и орали в ответ, размахивая руками.
– Да я вас… всех… вы иностранных граждан… детей… в отделении закрыли! Да вы знаете, что я с вами…
Полицейский тряс у папы перед лицом его паспортом, тыкая в страницу.
– Ну и что? Да, просрочена! Не твое дело, почему. Пусть миграционная полиция разбирается!
Галдеж не прекращался. Я сходила с мышью в туалет и напоила ее водой с пальца, она жадно слизывала капельки. Вернулась и села на свободный стул. Папа и полицейские продолжали орать друг на друга, и от нелепости происходящего меня снова разобрал нервный гогот. Все оглянулись на меня и начали по второму кругу.
– И правильно сделала, что сбежала!
Через несколько минут, когда первый пар был выпущен, галдеж стал стихать. Полицейские поняли, что, если давать делу ход, им самим грозят неприятности. И только один из них, самый молодой и, видимо, самый горячий, продолжал один на один препираться с папой. Он орал на итальянском, папа – на русском. Причем папа, как и я, не говорил по-итальянски.
В холл с улицы вошел еще один полицейский, было сразу ясно – он тут главный. Он несколько минут смотрел на папу, потом увел его вглубь отделения. Я сидела на стуле, вяло размышляя, не жарко ли мыши у меня в кармане и не принести ли Ване воды, ведь он все еще в камере. Я так и заснула, прислонившись затылком к стене. А когда проснулась, надо мной стояли папа и Ваня. Они разбудили меня, помогли подняться.
– Что, отпустили? – спросила я у них.
– Еле-еле, – ответил папа. – Опять чуть не сорвался.
Ваня молчал. Он был взлохмачен и до сих пор так же зол, как тогда в камере. Мы направились к выходу, в спину нам презрительно засвистели изрядно потрепанные событиями вечера полицейские. Ваня резко развернулся и вытянул в их сторону средний палец. Самый молодой бросился к Ване, но его удержали коллеги. Тогда он сорвал с ноги туфлю и швырнул в нашу сторону. Мы пригнулись – туфля пролетела над нашими головами и упала во дворе. Поспешили выйти.
Прошли пару перекрестков, и папа толкнул дверь круглосуточной забегаловки. Сонный официант поставил перед нами три круассана с салями и кружки кофе с молоком.
– Рассказывайте, – потребовал папа. Нос у него распух, под глазом красовался синий, как слива, фингал.
Мы начали рассказывать, перебивая друг друга и путаясь в деталях. Про мышей и Акихиро, про Зеро и Красных Масок, про тени, про забастовку на железной дороге и падение с обрыва. Папа жевал и слушал. Он успокаивался и снова забирался в свою раковину.
– Ты быстро приехал. Как узнал, что мы здесь? – спросила я.
– Вера позвонила позавчера вечером. Я сразу выехал в Термини, посмотрел тебя по геолокации. Потом увидел, что ты в Палермо. Ну и потом позвонили родители близнецов, когда у тебя телефон сел.
Мы просидели в кафе несколько часов. Я поила песчанку водой и давала корочки от круассана. Делать так было нельзя, но выбора не было.
– Осталось отнести ее домой, – папа кивнул на мышь, спящую у меня на ладони.
– Наверное, – я пожала плечами. – Но мы не знаем, что там будет.
Наступило утро, улица за стеклянной витриной оживилась. Мы дождались девяти часов и пошли проведать Настю. Показали ей песчанку. Она смеялась и жалела, что мы не сделали фоток в камере.
Потом нашли на карте офис Nimble Mind. Папа пошел с нами.
– Подстраховать, – сказал он.
Глава 16,в которой герои наконец оказываются в офисе Nimble Mind
Два квартала от госпиталя. Обычный жилой дом, как многие вокруг. Десять кнопок с фамилиями жильцов, самая верхняя в списке «Nimble Mind Srl.».
– Лаборатория в жилом доме? – скептически спросил Ваня.
– Мама говорила, такое бывает, – ответила я.
Ваня протянул руку к звонку. Я остановила его.
– Слушай.
– Что?
– А что, если тени и щупальца… Ну, ты же понимаешь, их не существует на самом деле, но все равно… Что, если они – предупреждение, что не надо туда ходить? А?
– Не знаю, – ответил Ваня. – Ты их видишь сейчас?
Я посмотрела на улицу, внимательно оглядела те места, куда падала тень. Ни одна из них не шевелилась, не обрастала щупальцами. Посмотрела на небо – чистое, без облаков и без рогатого корабля.
– Нет, ничего такого нет.
Ваня снова потянул руку к звонку.
– Все равно она осталась одна, зачем ее возвращать? – говорила я сама с собой. – Заберем ее в Сиракузы. Почему все так мутно? И этот инсульт, и эти ребята в черном.
– Идем, – сказал Ваня, кивая на дверь. – Доведем дело до конца.
Я поверила ему. Подошла и нажала на звонок. Через несколько секунд дверь металлически щелкнула, никто даже не спросил: «Кто там?» Мы вошли в прохладную парадную. Папа остался на улице.
– Пойдем, – позвала я его.
– Нет, – он покачал головой. – Это ваше приключение. Подожду здесь.
Теперь он выглядел как всегда: руки в карманах, сутулится, уголки губ опущены вниз, но глаза улыбаются. К распухшему носу и подбитому глазу я уже привыкла.