Понятно, что долго так продолжаться не могло, но пока мы успешно держались. Несколько брошенных гранат и самодельных бомб не смогли толком нам навредить. Даже деревянные стенки вагонов не загорелись, только покрылись оспинами от воткнувшихся в них осколков. Офицеры из числа магически одарённых аристократов предприняли магическую атаку попытавшись наслать на нас ядовитый туман. Вот это уже было серьёзно, и я приказал сосредоточить огонь на самонадеянных колдунах заставив тех бросить незаконченное колдовство и залечь носом в грязь по градом наших пуль.
В современном бою выигрывает тот, кто имеет свободу манёвра. Наше положение было выигрышным, но только временно. Сидя в крепости войны не выиграть. Также как черепаха или ёж могут какое-то время избегать зубов хищника благодаря своей защите, но дай зверю время, и он сумеет разгрызть панцирь любой толщины. Другое дело, что главной нашей задачей являлось перетягивание внимание солдат на себя, пока ночники ударят людям Комеля в спину. Но и, кроме этого, у меня ещё имелся свой собственный, отдельный план.
В грохоте двухсторонней перестрелки непонятно – напали ночники или нет? Невольно мелькают пораженческие мысли: что, если городские бандиты сговорились с генералом и не придут? Или людей Комеля оказалось много больше, чем мы ожидали или случилось что-нибудь ещё? Гоня прочь от себя дурные мысли кричу Глыку чтобы он начинал действовать. Всё в соответствии с заветами ревкома Каботкина: когда у тебя имеется отличный победоносный план предстоящего боя – хорошо, но когда есть ещё и запасной – много лучше.
В нижней части стоящего в десятке метров от сложенной на путях баррикады локомотива железные листы раздвигаются и оттуда высовывается длинный деревянный шест.
Кажется, поражённые необычным зрелищем, солдаты даже стали реже по нам стрелять. А длинный шест тянулся и тянулся. Со стороны это, должно быть, выглядело будто паровоз вытянул длинную тонкую руку и решил потыкать ею в баррикаду. На самом деле, на конце шеста, привязана заранее сделанная мастеровым орком мина. С помощью шеста положив мину точно под баррикаду, орк выбросил деревянную палку прочь. Попробовавшие сунуться к непонятной штуке, засунутой под их баррикаду, солдаты были отпугнуты дружным огнём. Затем фитиль на мине догорел и случился большой бабах.
Не знаю, чего именно Глык туда намешал, какую конкретно алхимическую дрянь туда засунул, но рвануло – моё почтение! Кажется, даже наш состав немного отъехал назад, получив удар одной только воздушной волной от взрыва. Тяжеленые, в обхват взрослого мужчины, стволы сложенной на путях баррикады разлетелись в разные стороны если не как спички, то хотя бы как груда тонких сухих палочек если её пнуть ногой со всего размаха. Если и я и мои люди ожидали взрыва и то нам потребовалось время чтобы прийти в себя, то что говорить о солдатах для которых раздавшийся гром небесный вышел полнейшей неожиданностью.
В ушах у меня звенело. Похлопав себя по щекам, я добился того, что слух вернулся и первым, что я услышал были понукания Коробейниковой требующей от юного рабочего, над которым она явно взяла временное шефство поднять винтовку и продолжить сражаться.
-Стреляйте! Вашего архимага, не прекращать огонь! -звонкий Машин голос хлестал перекрывал звуки щёлкающих затворов. -А ты что встал? Поднял винтовку и продолжай отстреливаться! Хочешь потрогать сиську? Тогда стреляй! Убей врага! Докажи, что не трус. Целься, стреляй, перезаряжай, целься!
Честно говоря, в боевом азарте, ещё и не тот бред начинаешь нести. Сама амазонка демонстрировала окружающим прекрасный пример, параллельно с понуканиями, точно стреляя, заряжая и снова стреляя и снова, и снова.
-Эй, машинист, мы можем проехать вперёд? -кричу я. Но меня, похоже не слышат.
Высовывать голову в бойницу чтобы поймать пулю в свою бестолковку я не хочу. Поэтому остаётся только кричать, надеясь докричаться.
-Что там с баррикадой, машинист?!
Нет ответа. Зато перестрелка как бы не стала ещё более ожесточённой.
Это на нас нападают? Или мы нападаем? Задница архимага! Ничего толком не разобрать.
Продолжаем стрелять, поминая добрым словом криминальный мир и ночников из Родной Гавани, продавших нам контрабандой не только две сотни армейских пистолей, но и изрядный запас пуль к ним и отличного пороха.
Так продолжается пока снаружи не доносятся крики: -Стойте! Не стреляйте! Свои!
Похоже я наполовину оглох, потому что кричу в бойницу: -Глинка, это ты? Как обстановка?!
-Я! Комель ушёл, вместе с солдатами, кто живой остался. Выходите командир, будем разговоры говорить!
Выстрелы смолкают. Ребята с красными от порохового дыма глазами смотрят на меня, а я на них в полутьме вагона.
-Не расслабляйтесь, -говорю я им. -Ещё ничего не закончено. Комеля мы прогнали и Ершова тоже. Но теперь надо решить вопрос с каменскими ночниками. Самое главное: пострадавшие есть?
Увы, без пострадавших не обошлось. Трое мёртвых и двое раненных. Совсем молодого парня убило пулей, влетевшей точно в бойницу и попавшей ему в грудь. Того самого, которого взялась опекать амазонка. Жалко парня, так и не получил законной награды. Сейчас Коробейникова сидела рядом с его телом сосредоточенно перезаряжая пистоли чтобы быть готовой к любому исходу событий. Неподвижное лицо юного виновника виделось ещё более детским, чем было на самом деле. Казалось: ему бы играть с пацанами в «войнушку» а не участвовать в настоящей перестрелке. Скакать верхом на палке воображая себя лихим кавалеристом, а не пялится на обвязанные ремнями сиськи Коробейниковой и не стрелять в солдат мечтая хорошенько сжать в руках её упругие прелести.
Ещё двое погибли от хитрых заклинаний. Среди осаждавших поезд офицеров нашёлся какой-то искусник умевший создавать нематериальные проклятия с трудом, но проходившие сквозь толстое дерево.
С раненными оказалось проще – невовремя высунувшихся в бойницы мужиков посекло одного осколками от гранаты, второй схватил пулю по касательной. Обоим уже оказывали первую помощь, поэтому я смог выйти из вагона и пошёл к лесу, где меня ждал опирающийся на длиноствольный пистоль Глинка.
Одежда у одного из предводителей ночников испачкана частично грязью, частично чужой кровью, но сам он широко улыбается.
-Победа, командир!
-Это точно, -соглашаюсь я с ним, хотя то, что и Комель, и Ершов ушли живыми означает, что ничего далеко не закончилось. Всем было бы лучше и проще останься они оба где-нибудь здесь, под кустиком. Но не сложилось, увы.
Однако мы и правда победили. Путь в Каменск свободен.
Осталось самое главное.
Осталось решить кто конкретно эти самые «мы», которые победили.
Стараясь сильно не вертеть головой, вижу, как из леса выходят другие ночники, но не идут к нам, а остаются стоять на границе деревьев, чтобы, в случае чего, сразу отойти за них и спрятаться. Думаю, что если прямо сейчас поезд сорвётся с места и, разбросав остатки взорванной миной баррикады погонит на всех парах, то ещё до выезда из леса он наткнётся на второй заслон уже установленный подчинёнными Глинки.
-Там дальше пути немного разрушены. Ничего страшного, но полдня придётся повозиться чтобы восстановить, -подтверждая мои слова предупреждает Глинка.
-Ты хотел говорить, -напоминаю ему. -Говори…
Глинка снова улыбается, сверкая белизной зубов. Всё-таки здоровые и чистые зубы – само по себе показатель общественного статуса и общекультурного уровня. Чистые – значит человек ежедневно о них заботится. Здоровые – значит имеет возможность обратиться за помощью к хотя бы слабенькому целителю. Иными словами, так открыто сверкать улыбкой, могут только не самые последние люди.
Впрочем, я никогда не считал Глинку простым человеком.
-Командир, ты ведь всё понимаешь? -предположил он.
Отрицательно качаю головой: -Не понимаю. Будь ласков, поясни.
Глинка морщится: -К чему притворство, командир? Ребята, кстати, просили передать тебе «спасибо» за подгон таких замечательных штук. Наверное, они не захотят сдавать их обратно…
Я молчал.
Не дождавшись от меня ответа по поводу длинноствольных пистолей, Глинка вздохнул и продолжил: -А говорить нам надо о том, как жить дальше будем. Как будем уживаться в одном городе. Ты – комиссар и мы.
-Никак, -сказал я. -Никак мы ужиться не сможем. Это при старой власти днём городом правил посланец короля и стража, а ночью весёлые и злые ребята вроде тебя. Но старая власть ушла и больше никогда не вернётся. И отдавать вам город даже только на ночь я не намерен.
-Опасные вещи говоришь, -заметил Глинка.
-Жить вообще опасно. В том вагоне малой лежит, уже почти холодный. Ему бы начать по девчонкам бегать, а у него глаза уже закрыты. Думаешь он умер чтобы поезд в Каменск доехал? Как бы не так! Он жизнь отдал чтобы новые времена поскорее наступили. Чтобы жизнь стала лучше - вот за что парень погиб. Он за своих родных, за свой родной Каменск сюда пришёл, пистоль взял и с ним в руках умер. И после этого ты серьёзно считаешь, что я отдам Каменск, хотя бы даже на ночь, каким-то ухарям у которых кроме наглости и хитрости ничего за душой больше и нет? Ошибаешься, если так.
-Малого фраера жаль, это без вопросов. Но так бывает там, где стреляют. А вот зря ты, командир, хороших людей оскорбляешь. Между прочим, они тут тоже кровь в лесу проливали. Что ты скажешь этим ребятам, командир?
-Сказать? Есть одно предложение. Вы все из тени выходите на свет. Сейчас лихие времена. А в лихих временах очень нужны лихие люди. Вы были волками ночи, так станьте псами дня. Защищайте тех, кого вы раньше щипали.Только в этом случае вам найдётся место в МОЁМ городе.
Слово «моём» я произнёс с особым значением. Впрочем, собеседник не особенно впечатлился. Но хотя бы перестал улыбаться так широко, будто предлагал на спор дать ему в зубы.
-Честным ворам в стражу идти не по масти будет.
-Смеёшься? Где ты видел честных воров?
-Осторожней, командир! Здесь и сейчас перевес не на твоей стороне и лично ты до города можешь и не доехать. Что тогда будет с «новыми временами» в Каменске? За что зажмурился малой?