Утро встретило меня тусклым петербургским светом, сочившимся сквозь мутные стекла гостиничного номера. Голова гудела, словно чугунный колокол после пожарного набата. Вчерашний скандал в ресторане оставил мерзкое воспоминание — смесь праведного гнева и досады на собственную несдержанность. Сорвался, как мальчишка, из-за пьяного хама. Все эта история с Третьим отделением! Совсем нервы стали ни к черту…
Не успел я привести себя в порядок, как явился Кокорев, одетый на удивление элегантно: вместо сюртука на нем был фрак, а котелок он заменил черным как ночь атласным цилиндром. В отличие от меня, купец был в самом наилучшем настроении. Он ходил по номеру, потирая руки, и его окладистая борода то и дело вздрагивала от раскатистого смеха:
— Ай да Тарановский! Ай да Владислав Антонович! — быстрой скороговоркой тараторил он своим северным говорком. — Благородного господина! Мордой об стол! Тарелкой! По мордасам гвардейца! Эх, кабы не сан мой купеческий, я бы тому хлыщу и сам морду раскровянил бы. Да нельзя — по судам затаскают. А ты — раз, два, и готово! Чисто, благородно! По-дворянски!
И купец, отставив свою тяжеленную трость и скинув фрак, начал «боксировать с тенью», видимо, представляя, как будет бить по мордасам очередного хамоватого дворянчика.
— Да хорошего-то мало, Василий Александрович, — мрачно отозвался я, наливая себе стакан воды. — Как бы не вышло какой истории. В суд еще подадут… Ни к чему это. Лишние хлопоты.
— Пустое! — отмахнулся купец. — Пока он будет носить свою сломанную лапу на перевязи, мы с твоими делами уже все и обстряпаем. Сейчас идем к графу Неклюдову, он уже ждет. Он дельный человек и во все двери вхож. Уж он-то подскажет, как нам к его высочеству на прием пробиться!
Часом позже мы уже сидели в знакомом кабинете графа Неклюдова. Выслушав наш рассказ, граф лишь покачал головой.
— М-да, господа, задачка… Великий князь после варшавских событий и впрямь заперся в Мраморном дворце, как медведь в берлоге. Все официальные прошения, даже от самых высокопоставленных лиц, возвращаются с отказом. Пробиться к нему сейчас через канцелярию — дело безнадежное.
— Так что же, так и уйти нам несолоно хлебавши? — сокрушенно спросил Кокорев. — Ладно я, а вон Тарановский-то — из самой Сибири приехал!
— Зачем же так сразу, — хитро прищурился граф. — Если дверь заперта, нужно поискать окно. Или, как говорят у нас в свете, scherche la famm!
— Женщину? — не понял купец. — Зачем? У нас дело сурьезное, нам не до баб.
Неклюдов откинулся в кресле, поставив пальцы домиком.
— Именно. Есть один человек, которому его высочество, по слухам, отказать не захочет. Даже сейчас, в его меланхолии.
— Государю императору, я полагаю? — сострил я.
— Нет, — усмехнулся граф. — Как раз императору он отказывает весьма нередко.
Он выдержал театральную паузу.
— Вы бывали в Императорском балете, господа?
Я отрицательно покачал головой. Кокорев, как старообрядец, на такие «бесовские игры» и подавно не ходил.
— Зря, — покачал головой граф. — Там сейчас блистает новая звезда — некая Анна Кузнецова. Совсем юная, семнадцати лет от роду, а уже прима. Выглядит божественно, танцует как ангел. Весь Петербург у ее ног! И, что для нас особенно важно, у ее ног возлежит и сердце великого князя Константина Николаевича!
— Балерина? — недоверчиво протянул Кокорев. — И вы думаете, она станет нам помогать?
— О, еще как станет, если к ней правильно подойти, — усмехнулся Неклюдов. — Весь свет видел, как его высочество взирает на сцену во время ее сольных партий! Он не сводит с нее бинокля, дарит бриллианты, заваливает цветами! Осведомленные люди утверждают, что это самое серьезное увлечение великого князя. Так что очень советую действовать через нее! Понимаете, господа, для человека уровня великого князя просьба от министра — это работа: привычная, скучная, совершенно непривлекательная. А вот обращение от прелестной молодой особы, которой он увлекся, — это удовольствие. Он не упустит случая угодить ей, продемонстрировав свое могущество или… милосердие.
Мы с Кокоревым переглянулись. План вырисовывался ясный и по-своему логичный: пробиться к великому князю через его фаворитку.
— Но как нам выйти на… мадемуазель Кузнецову? — спросил я. — Мы для нее — люди с улицы.
— А вот это уже моя забота, — подмигнул граф. — У меня есть некоторая связь в театральном мире. Я организую вам встречу. Не аудиенцию, конечно, а так, случайное знакомство. Например, в кондитерской Вольфа и Беранже на Невском, где она любит бывать после репетиций. Но помните, господа, — вдруг стал он серьезен, — действовать нужно тонко. Никаких денег. Никаких грубых предложений. Только восхищение ее талантом, намек на несправедливость, на то, что великое дело для России может рухнуть из-за канцелярской волокиты. И скромная просьба — лишь замолвить словечко, просить, чтобы его высочество уделил вам буквально пять минут своего драгоценного времени!
Он встал, давая понять, что разговор окончен.
— Я сообщу вам, когда и где. А пока, господин Тарановский, мой вам совет, — он окинул меня оценивающим взглядом, — приведите в порядок ваш костюм. В обществе мадемуазель Кузнецовой необходимо безупречное состояние. Первое впечатление, знаете ли… И еще кое-что, господа, — добавил Неклюдов, когда мы уже стояли в дверях. Его лицо сделалось предельно серьезным. — Мои люди донесли, что эти… французские господа из Главного общества места себе не находят. После сенатской ревизии они в ярости. И они ищу вас, господин Тарановский.
Он понизил голос почти до шепота.
— Ищут, как вы понимаете, не для того чтобы пригласить на обед. Они раскусили вас, поняли, что именно вы корень их проблем. Будьте предельно осторожны! В Петербурге много темных личностей, готовых за несколько золотых на любую грязную работу. Но вернее всего, они применят более изысканный способ устранить неугодного человека…
— Вы о чем, граф? — спросил я, чувствуя, как вскипает кровь, а адреналин подстегивает нервы.
— О дуэли, — прямо ответил Неклюдов. — Это, знаете ли, классический способ решения проблем: нанять бретера, известного задиру и дуэлянта, который провоцирует вас на публичное оскорбление. Вызов, секунданты, пистолеты… И вот уже назойливый правдоискатель лежит с дыркой в груди, а обставлено все как дело чести. Формально не подкопаешься. А потом, ведь вы человек пришлый, без громкого имени и связей в петербургском свете. Никто и разбираться не станет!
В этот момент в моей голове, как кусочки мозаики, повторялись события вчерашнего вечера. Пьяный задира, его тихий, неприметный спутник-улан, их мгновенная, почти отрепетированная реакция на мой ответ. Ба! Да это ведь не было случайной пьяной выходкой! Это была ловушка!
На моем лице, должно быть, отразилось что-то такое, отчего граф торопливо произнес:
— Вижу, вы меня поняли. Так что мой вам совет: избегайте общественных мест, не вступайте в споры, будьте осторожны, тише воды, ниже травы, пока не решите вопрос с его высочеством!
На губах у меня появилась сардоническая усмешка.
— Боюсь, граф, ваш совет немного запоздал.
Кокорев, до этого молчавший, крякнул и с удовольствием вмешался:
— Да уж, ваше сиятельство! Повстречался вчера господин Тарановский с таким вот… бретером. В ресторане.
Я посмотрел на Неклюдова.
— Да, кажется, я уже имел честь познакомиться с нанятым французами господином. Он был в форме уланского офицера, невысокий, с усиками.
— Улан? — Брови графа удивленно поползли вверх. — Постойте… Неужто они наняли Мышляева? Да, он известен всему Петербургу как заядлый дуэлянт и задира, да еще и крайне нечистоплотный тип. Несколько человек уже отправились с его помощью на тот свет!
— Возможно, это и он, — равнодушно пожал я плечами. — Только вот, боюсь, что в ближайшее время он вряд ли сможет кого-нибудь подстрелить. Или даже вызвал на дуэль. Со сломанной правой рукой это, как вы понимаете, очень затруднительно.
Неклюдов замер, его глаза округлились.
— Сломанной… рукой?
— Ну да, — подтвердил я с самым невинным видом. — Он так неосторожно размахивал руками, что я счел за лучшее немного успокоить его, придержав за кисть. И, кажется, перестарался: косточки у гвардейца оказались удивительно хрупкими!
Наступила тишина. Кокорев пыхтел, как самовар, с трудом сдерживая смех. Граф Неклюдов смотрел на меня совершенно новым взглядом — в нем читалась смесь изумления, страха и… нескрываемого восхищения. Он, аристократ до мозга костей, привыкший к интригам мира, намекам и изящным обидам, столкнулся с чем-то совершенно новым для себя: с прямолинейной, грубой и решительной эффективной силой.
— Господи… — наконец выдохнул он, проводя рукой по лицу. — Тарановский… Да кто вы такой, черт возьми?
Мы все дружно рассмеялись.
— Что ж, это меняет дело. Это даже лучше. Теперь они поймут, что имеют дело не с каким-нибудь робким провинциалом! Наверное, это привело их в недоумение и теперь заставит нервничать, делать ошибки. Но я бы на вашем месте удвоил осторожность: теперь они будут действовать еще грязнее! Так что мой совет остается в силе: будьте предельно бдительны!
Мы вышли из парадного подъезда особняка Неклюдова на промозглую набережную. Низкое петербургское небо, наполненное свинцовой тяжестью, сырой ветер с Невы пробирал до костей, заставляя кутаться в пальто. Кокорев все еще находился под впечатлением от нашего разговора, то и дело бормоча себе под нос: «Сломанными пальцами… Ай да молодец…»
Но мне было не до смеха. Предупреждение графа легло на душу холодным пластом. Я слишком хорошо знал, что такое война без правил. В Чечне и в Чаде я научился главному: опасность не кричит о себе, она подкрадывается на мягких лапках, прячется в обыденности. И сейчас, ступая по влажным гранитным плитам, я чувствовал, как все мои нервы, отточенные годами на границе жизни и смерти, натянулись до предела.
Я сканировал помещения. Редкие прохожие, спешащие по своим делам. Чиновник в форменной шинели. Две дамы под одной омбреллой. Телега, медленно ползущая вдалеке. И пролетка. Обычная легкая извозчичья пролетка, запряженная одной лошадью, которая неторопливо двигалась по другой стороне улицы.