— А вот, — продолжал я, — обратите внимание, это касается лично вас, господин барон. Помните, я обращался к вам по поводу имения Левицких? Вы тогда показывали мне документы, что оно выкуплено за двести сорок тысяч рублей.
Барон, явно предчувствуя недоброе, перевел мрачный взгляд на меня.
— Так вот, — я выложил на стол еще один лист, — это официальный ответ из Владимирской Дворянской опеки, полученный новым опекуном, сенатором Глебовым. Имение не продавалось. И не может быть продано без разрешения Дворянской опеки. Расписка на двести сорок тысяч, которую вы мне показывали, — я сделал паузу, — фальшивка. Деньги были просто украдены. Ваши деньги, господин барон!
Наступила мертвая тишина. Штиглиц медленно поднял голову. И, поднявшись из-за стола, начал мерить шагами комнату, потом подошел к шкафу и, достав папку, принялся ее перелистывать, после вернулся к столу и вновь перечитал письмо сенатора Глебова. Его лицо побагровело. Вся его немецкая выдержка, вся аристократическая холодность в один миг слетели, и вместо финансиста мы увидели крайне рассерженного человека…
— Доннерветтер! — прорычал он, ударив кулаком по столу так, что подпрыгнула тяжелая малахитовая чернильница. — Шайссе! Мошенники! Меня! Меня обмануть, как мальчишку!
Он вскочил и уже забегал по кабинету, его нафабренные усы топорщились от негодования.
— Ворюги! Я создал эту компанию! Я им верил! Я вкладывал в них репутацию своего банка! А они… они воруют все, что плохо лежит!
Кокорев понимающе кивал, позволяя барону выпустить пар. Наконец Штиглиц остановился передо мной.
— Что вы предлагаете, господа? — спросил он уже другим, ледяным тоном.
— Мы хотим разоблачить их, — спокойно ответил Кокорев. — И забрать у них Общество. Взять его под свой контроль и навести наконец-то порядок! Но для этого нужны деньги: большие деньги, чтобы на бирже в нужный момент перехватить акции.
Штиглиц, казалось, сразу все понял.
— И как вы собираетесь это сделать? Чтобы выкупить акции нужна будет весьма крупная сумма, да и не все решаться их продавать, надеясь на чудо! — полетели вопросы от барона.
Кокорев покосился на меня.
— О, — протянул я. — Тут все просто, шила в мешке не утаить, и об их делах становится известно, да и, насколько я знаю, уже многие в них разочаровываются в том числе и там, — подняв палец, указал я на потолок. — Технический отчет пойдет на стол генералу Павлу Петровичу Мельникову, главе Министерства путей и сообщений, другой экземпляр попадет военным, ну а третий, может, и кому из великих князей будет не безынтересен. Случится скандал, причем грандиозный, да и Сенатская ревизия даст о себе знать. Наверняка об этом пронюхают газетчики, такое не скрыть, — на одном дыхании произнес я.
Штиглиц слушал меня внимательно, где-то кивая, где-то хмурясь.
— А там и иностранная пресса это подхватит, акции поползут вниз, также из проверенных источников нам стало известно, что при таком повороте дел часть крупных акционеров избавится от акций, пока они полностью не обесценились. И вот тут-то в игру вступим мы, чуть ускорим этот процесс, и пока акции будут по низу рынка, начнем их скупать. Перехватывая задешево. Благодаря этому можно стать очень крупным акционером, таким, с кем правление будет считаться, а там и инициировать проверку и перехватить управление, — вкратце обрисовал я план, умалчивая многие подробности.
— Самонадеянно, авантюрно, — спустя пару минут размышлений выдал Штиглиц. И вновь задумался.
— Да, но выполнимо! — твердо произнес я, а сидящий рядом Кокорев кивнул. — Единственный момент, что к этим событиям надо быть готовым и не упустить момент, чтобы успеть купить акции по низу рынка. Такого шанса сменить правление может и не повториться, очень уж удачно складываются обстоятельства.
— Хм, — протянул Штиглиц. — Предположим ваша авантюра удастся, я готов выделить денежные средства, но каков будет мой процент в выкупленных акциях? — И он уставился на нас не мигающимся взором.
Я покосился на Кокорева и он не подвел, начав торг с банкиром.
Это было прекрасно, купец торговолся и выкручивался, держался за каждый процент, вот только и Штиглиц был не пальцем деланный, и показал свою хватку. Жаль, что с нами не было Изи, думаю ему не по ела бы. В итоге сошлись, на том, что Штиглиц при финансировании достаётся шестьдесят процентов выкупленных акций. Не так уж и плохо.
Не задавая больше вопросов, Штиглиц подошел к массивному несгораемому шкафу, отпер его и достал бланк векселя.
— Какая сумма вам будет нужна в качестве гарантии?
Кокорев посмотрел на меня, и я едва заметно кивнул.
— Двадцать четыре миллиона, — твердо сказал купец.
Барон даже не моргнул. Он сел за стол, макнул перо в чернила и своим четким, каллиграфическим почерком заполнил бланк, выписав простой вексель на предъявителя. Сумма была астрономической — четверть всего капитала ГОРЖД.
Он протянул его Кокореву.
— Вот. Этого достаточно, чтобы убедить любого маклера в серьезности ваших намерений. Действуйте, господа. И да поможет нам Бог наказать этих негодяев!
Вот только на этом все не закончилось, тут же был вызван стряпчий и составлен контракт в котором все и ппрописал.
Я вернулся в гостиницу в состоянии легкой эйфории. Сделка со Штиглицем, его ярость и выписанный вексель на астрономическую сумму — все это было подтверждением того, что мы на верном пути. Теперь осталось лишь дождаться, пока мой Рафаэль с Малой Арнаутской закончит свой шедевр.
Я застал Изю в тот самый момент, когда он поставил на свое творчество окончательный, победный мазок. Он сдул с листа невидимую пыльнику, поднес его к свету, прищурился, как настоящий художник, и, удовлетворенно хмыкнув, протянул его мне.
— Вуаля, господин компаньон! Принимайте работу! Паспорт для поездки в Лондон. Картина, шедевр, что открывает перед своим обладателем любые двери, сердца и, что самое главное, кошельки!
Я взял в руки лист плотной бумаги. Качество работы оказалось поразительным. Бумага была искусственно состарена, с легкой желтизной и потертостями именно там, где они должны быть при использовании документа. Печати выглядели так, будто их только что поставили в венской канцелярии, и вишенкой на торте стала витиеватая и совершенно неразборчивая подпись. Я с восхищением покачал головой и уже был готов рассыпаться в похвалах, как мой взгляд упал на имя владельца.
ЧТО-О-О? Ицхак Ротшильд? Да ****** ****** *******, ** твою мать!!!
Я замер, перечитал еще раз, потом еще. Поднял глаза на Изю, сиявшего, как начищенный самовар, и, очевидно, ожидавшего восторгов по поводу его мастерства. аплодисментов.
— Изя… — медленно начала я, чувствуя, как во мне закипает глухое раздражение. — Ты в своем уме?
— А что не так? — искренне удивился он. — Почерк не понравился? Могу переписать.
— Почерк тут ни при чем! — Я ткнул пальцем в семью. — Ротшильд! Ты серьезно⁈ Почему не Романов сразу? Или, например, Виндзор?
— Не знаю, что за такой Виндзор, — пожал плечами Изя, — но зато очень хорошо знаю, кто такой Ротшильд! Курила, ты таки ничего не понимаешь в высоком искусстве! Это не просто фамилия, это — ключ к победе! Ты только представь себе, что произойдет на Лондонской бирже, когда все узнают, что некий Ротшильд, пусть даже какой-то завалявшийся племянник из Кракова, начал панически продавать акции ГОРЖД! Это будет не просто паника, это будет… — зажмурился Изя.
Я прошелся по комнате, пытаясь унять нестерпимое желание хорошенько приложить Изю по морде, причем несколько раз.
— Тебя же разоблачат на любой заставе, идиот! Они пошлют запрос, и выяснится, что никакого Ицхака Ротшильда не существует!
— Ой, я тебя умоляю! — отмахнулся он с видом святой невинности. — Кто посмеет проверять человека из такой семьей? Да ему офицер пограничной стражи честь отдаст и спросит, не нужно ли помочь донести чемоданы! А если даже, — он на мгновение посерьезнел, — если даже меня и поймают, то я тебе скажу по секрету, лучше сидеть в тюрьме Ротшильдом, чем гулять на воле Шнеерсоном!
Я остановился, в бессилии поднимая руки. Спорить с ним было все равно что пытаться повернуть вспять водопад. Его логика была абсурдной, но в то же время цинично-непробиваемой.
— Ну, если тебя поймают, — процедил я, — я тебя не знаю. И никогда не знал.
— Договорились! — с готовностью произнес он, осторожно поворачивая свой «шедевр».
Я тяжело вздохнул, понимая, что его не переубедить. Ладно. Пусть будет Ротшильд. Ну нравится человеку — ну что я сделаю?
— Хорошо, — сменил я тему, — с твоим маскарадом разобрались. Что по французу? Этому мошеннику, месье Д’Онкло?
Изя тут же преобразился. Исчез самодовольный художник и появился толковый филер. Он достал из кармана записную книжку и торжественно заявил:
— Таки все есть, шеф! Мишель д’Онкло, барон, подданный Французской Империи, пятидесяти двух лет. Имеет дом на Невском. Каждое утро, ровно в одиннадцать, пьет кофе в кондитерской Вольфа и Беранже. По вечерам посещает разные салоны, либо сидит в гостях у своей пассии, актрисы французской труппы, мадемуазель Бланшар, что живет на Мойке, в доходном доме Савицкого. Играет в карты и очень много проигрывает!
Он протянул мне листок с точными адресами. Информация была превосходной. Что ж, грех этим не воспользоваться.
Сев за стол, я достал лист чистой почтовой бумаги и взялся за перо.
— Что, решил поупражняться в эпистолярном жанре? Или тоже хочешь нарисовать себе паспорт с аристократической фамилией? — съехидничал Изя.
— Я просто отправляю весточку старому знакомому, — ответил я, макая перо в чернила. — А знаешь что — пиши-ка ты сам, у тебя почерк лучше.
— Ой-вэй, и зачем я спросил? Давай потом, я сегодня даже не завтракал!
— Ничего, это быстро, — безжалостно заявил я — Пиши: «Господину Мышляеву».
— Мышлаев? Это тот бретер?
— Именно. Пиши красиво, а то он тебя застрелит. 'Надеюсь, ваша рука зажила и больше не доставляет вам неудобств при игре в карты или в упражнении с оружием. Поскольку наше знакомство, пусть и мимолетное, было связано с одним прискорбным инцидентом, считаю своим долгом напомнить о нашей договоренности и сообщить, где можно застать барона Мишеля д’Онкло.