Оставалось только потупить взгляд и украдкой исподлобья осмотреть комнату — она сильно отличалась от виденных мной фотографий Овального кабинета. Наверное, тут все перестроили, не зря же подрядчики шатались по зданию.
Минут пять, если не больше, Рузвельт говорил на общие темы и отслеживал мои реакции. Интересно, зачем — ни за что не поверю, что ему не подготовили обо мне справку, может, хотел проверить лично?.
— … больше нет предохранительного клапана в виде прерий на Западе, где могли начать новую жизнь выброшенные экономической машиной Востока, — излагал свое видение ситуации президент. — Наш народ теперь живет плохо, независимый предприниматель исчезает… Если этот процесс будет идти в том же темпе, к концу столетия дюжина корпораций будет контролировать всю американскую экономику.
— Будет еще хуже, — поддакнул я, — дюжина корпораций будет контролировать всю мировую экономику.
Рузвельт на секунду запнулся:
— Вы сгущаете краски, в вас говорит категоричность молодости…
— Даже если этих корпораций будет не дюжина, а сто или двести, это принципиально ничего не изменит.
— Тем более мы должны сейчас действовать сообща, чтобы укрепить американские ценности и предотвратить социальные последствия кризиса. Правительству и бизнесу в текущих условиях необходимо совместное планирование…
— Простите за дерзость, но вам не кажется, что это идет вразрез с философией свободного предпринимательства, на которой стоит Америка? — закинул я пробный камешек, чтобы определить, насколько далеко он готов идти.
— Если бы эта философия не потерпела банкротства, вы бы сейчас говорили с Гербертом Гувером. Но я верю, что можно при всеобщем участии и содействии преодолеть кризис, оставаясь в рамках принципов свободного предпринимательства.
— Вы имеете в виду общественные работы, мистер президент? Мне кажется, что департамента по сгребанию листьев недостаточно.
Рузвельт готовно рассмеялся:
— Сгребанию листьев? Метко! Но что бы предложили вы?
— Большие инфраструктурные проекты, — попытался я увести разговор в сторону, памятуя об Администрации долины Теннесси.
— Например? — он склонил голову набок, и его жест повторила сидевшая в углу овчарка.
— Например, скоростные шоссе, — я точно знал, что с чем-чем, а с хайвеями американцы разберутся сами и мои советы их никак не усилят.
— У нас с 1925 года действует система нумерованных дорог, — возразил Рузвельт, — она вполне справляется.
— Машин с каждым годом становится все больше, скорость движения растет. А нумерованные дороги скоростными быть не могут.
Рузвельт отыграл лицом скептицизм, а я продолжил:
— Они не имеют единого стандарта, но хуже, что они проходят по главным улицам городов, где движение тормозят пешеходы, светофоры, пересечения и так далее.
— То есть вы предлагаете строить их в объезд? Нечто подобное предлагают в Германии
Ну да, Гитлер вытаскивал экономику автобанами, что мешает Рузвельту сделать то же самое?
— Начать с самого оживленного направления, например, из Бостона до Вашингтона, через Нью-Йорк и Филадельфию…
— Да, у вас всегда были интересные идеи, как раз в Бостоне это хорошо помнят, — опять сверкнул зубами Рузвельт. — Вундеркинд, выдающийся изобретатель, крупный промышленник, вы могли бы стать примером для нашей молодежи!
Ну да, свободная линия плеча, зауженные панталоны…
— Но вместо того, чтобы в трудный час инвестировать в Америку, вы строите заводы в Испании! Вы депонируете золото в Швейцарии! — резко повернул президент.
Ну вот и начало порки. Все по канону — разговорил, усыпил внимание и как в холодную воду макнул. Заодно и образ сменил — вместо демократического лидера, готового шутить при каждом удобном случае, теперь передо мной сидел строгий родитель. Потемнели синие глаза за стеклами пенсне, даже кончики лацканов пиджака стали похожи на копья.
По моему телу побежали мурашки, но снова, как в пиковые моменты, голова заработала с удвоенной скоростью. Пока Рузвельт хмурил брови, я успел перебрать и отбросить два десятка вариантов и остановился на самом остром:
— Через шесть-семь лет нас ждет большая война, я бы даже сказал, что Вторая мировая.
Президент, не ожидавший такого, даже рот приоткрыл, а я воспользовался его замешательством и погнал дальше:
— Италия и Германия в Европе, Япония в Азии и на Тихом океане попытаются навязать миру новый порядок.
Глядя на меня, как на опасного сумасшедшего, Рузвельт твердо возразил:
— В Италии и Германии правительства образованы вполне демократическим путем.
— Что не помешало Гитлеру отменить права и свободы. Да, сейчас эти страны кажутся тихими и спокойными, но через три года вы измените свое мнение.
— Ну предположим, но почему вы инвестируете в Испанию?
— Чтобы иметь производство как можно ближе к месту сбыта.
— Мы прекрасно можем доставить произведенное из Америки.
О, вот уже и торгуется!
— Если не случится военно-морской блокады. Но если администрация даст государственные гарантии доставки заказов в Испанию — я готов размещать их в Америке.
Пусть Штаты тоже будут против «невмешательства».
— О какой сумме может идти речь?
— О всех моих активах, до трехсот миллионов.
Рузвельт откинулся на спинку кресла и задумчиво потеребил подбородок.
— А если вы ошибаетесь, и войны не будет?
— Я только порадуюсь, но война будет непременно, и первое место, где попытаются свалить демократию, как раз Испания. Но в любом случае, Америка получит деньги, на которые сможет подготовить свою промышленность, хотя бы отчасти.
— Несколько неожиданно, я должен обсудить это с моими советниками, — все еще настороженно ответил президент и тут же нанес следующий удар: — Но вопрос с золотом в Швейцарии остается.
Здесь у нас железная отмазка — мы не вывозили из Штатов. Более того, я всеми силами собирался помочь Америке получить золото большевиков в обмен на станки и оборудование, что я и заявил Рузвельту. Советы вынуждены продавать хлеб, поскольку от них требуют в уплату сырье и только сырье, что одновременно ведет к голоду в СССР, падению цен на зерно и разорению американских фермеров. И, похоже, гуманистическая составляющая «спасем людей от голода» подействовала не меньше экономический.
Но больше всего президента смущала необходимость вести дела с коммунистами, которые вовсю размахивали знаменами мировой революции. Ну я и предложил чтобы руки у США остались чистыми, всю эту схему прокручивать через мое посредничество. Мало ли что Джон Грандер продает и с кем торгует, частная фирма, имеет право.
А еще добавил, что был и в Германии, и в СССР, видел настроения. У Советов на мировую революцию нет сил, страна до сих пор не восстановилась после Гражданской. Кроме того, они выперли главного адепта мировой революции товарища Троцкого и скоро погрязнут во внутренних разборках. И вообще, не надо бояться большевиков, они же имеют ту же самую цель, что и Рузвельт — необходимое для всех, а не роскошь для немногих. Просто страна бедная, отсюда и методы неприятные. Бояться же надо Германии, где сил побольше и к власти пришла партия, у которой реванш записан в программе.
Рузвельт поблескивал стеклышками пенсне, спорил, задавал острые вопросы и пару раз почти припер меня к стенке, но мозг работал удивительно быстро и четко, я каждый раз выворачивался. Как с Парагваем.
— У меня есть к вам просьба, так сказать, частного порядка, — Рузвельт посмотрел на собаку и зачем-то поправил галстук-бабочку. — Вы не могли бы отменить контракт с поставкой оружия в Парагвай?
Вот сто пудов, без Рокфеллеров, игравших в чакском конфликте за Боливию, тут не обошлось.
— Ни в коем случае. Более того, я намерен расширять поставки. А для Jersey Standard могу сообщить, что в Чако нефти нет, и что они могут использовать свои инвестиции на что-нибудь более полезное. Во всяком случае, я там нефть искать не собираюсь, это бессмысленно.
Уж не знаю, поверят ли мне, но хуже не будет.
— Думаю, что смогу сообщить эту разочаровывающую новость заинтересованным лицам, — двусмысленно улыбнулся Рузвельт. — Что же насчет вашей идеи со скоростными шоссе, она неплоха, но требует изрядного количества техники и вложений.
— Безусловно! И в конечном счете это послужит…
Рузвельт легко остановил меня жестом ладони:
— Люди не едят в конечном счете, они едят каждый день. А накормить их нужно сегодня, так что не уезжайте из Вашингтона, пока мы не согласуем детали.
Я встал для прощания, но чудом не упал — кабинет слегка плыл перед глазами, а ноги неприятно ослабли.
Президент нажал кнопку звонка, в кабинет вошел секретарь и помог ему подняться из кресла.
— Очень рад был познакомиться с таким талантливым молодым человеком, — Рузвельт подал руку, стоя под картиной несущегося на всех парусах старинного корабля, — мне кажется, что это начало прекрасной дружбы.
На мгновение задержал его руку в своей:
— Мистер президент, вы намерены и дальше выступать перед нацией по радио?
— Разумеется! Разрешение продажи пива, новый курс, я много о чем хотел бы рассказать моим избирателям!
— В таком случае я пришлю вам два прибора, компрессор и де-эссер.
Рузвельт и секретарь сихронно свели брови к переносице.
— Компрессор обрабатывает сигнал и убирает перепады уровня, а де-эссер устраняет неприятные резкие шипение и свист. В общем, чтобы не влезать в технические подробности, звук получается более четким и легче воспринимается слушателем.
Не знаю, хватило бы у меня сил дальше, но я заметно выдохся и чувствовал себя, как пьяный. В вестибюле Панчо сразу подхватил меня — точно как секретарь поддерживал Рузвельта. После бешеной работы мозга в голове почти не осталось мыслей, да и те ворочались еле-еле, словно громадные камни, а в машине я понял, что спина у меня взмокла. Вот так вот, а если бы пришлось говорить с товарищем Сталиным? Хотя он, наверное, и слушать бы империалиста не стал.