Когда все было готово, осталось маленькое, но очень ответственное мероприятие — свадьба. Наметили ее давно, приглашения разослали, удрать из-под венца не вариант, собрал чемоданы и отправился в Нью-Йорк. Тем более Барбара категорически отказалась отпускать меня одного в неженатом статусе, а тащить ее с собой в Парагвай — слуга покорный.
— Автомобили? — встрепенулась мама.
— Все заказано, Анна, не волнуйся, — успокоил ее отец.
— Торт, я беспокоюсь, успеют ли?
— Миссис Грандер, мои люди за всем проследят, — галантно шаркнул ножкой Ося.
Вся усадьба в Лоренсвилле стояла на рогах уже второй месяц целиком по моей вине — я продавил свадьбу вдали от Нью-Йорка. Но как я ни крутился, как ни старался срезать, меньше двухсот гостей не выходило. Родители, ближайшие друзья, ближайшие подруги, деловые партнеры и вообще бомонд…
— Это невозможно! Луиза моя подруга, ее обязательно нужно пригласить!
— С мужем? — намекнул я на историю, после которой Барбара стала моей невестой.
Только мне Мдивани на церемонии и не хватало.
— Она развелась!
— Не вижу препятствий, приглашай, — выдохнул я.
Делали все в «сельском стиле», даже столы и стулья решили поставить прямо на траве, разве что постелить ковровые дорожки, чтобы каблучки не вязли. Уж небо осенью дышало, и ради этого над столами, сценой и танцполом (блин, пришлось брать уроки вальса прямо на пароходе из Франции!) воздвигли легкие павильоны. Поль и Френан с ног сбились, занимаясь организацией приема — куда деть сотню автомобилей? Их водителей? Блин, да еще сколько места нужно, чтобы дамы могли припудрить носики! Нанять поваров, официантов, распорядителей, музыкантов, декораторов… Слава богу, платьем Барбара занималась сама, оставив мне время на доставку свадебного подарка.
Самолет Lockheed Vega выпускался и широко эксплуатировался уже шесть лет, за это время родимые пятна устранили, конструкцию довели практически до идеала, а престижа добавил кругосветный перелет* летом 1933 года.
Плюсом шла приятная неожиданность — год назад, приводя в порядок наши активы, Ося прикупил компанию Lockheed Aircraft Company за какие-то сорок тысяч долларов.
Кругосветный перелет — в июле 1933 года Уайли Пост совершил за восемь дней первый в истории одиночный перелет по маршруту Нью-Йорк-Берлин-Москва-Аляска-Нью-Йорк.
Машину начали строить, как только мне пришла в голову идея с подарком, от серийных ее отличала отделка и небольшие изменения, чтобы повысить комфортность управления. Оставалось только перегнать самолет из Калифорнии в Нью-Джерси, что было поручено Севе. А потом втихую привезти с ближайшей посадочной полосы Трентона в Лоренсвилль и упрятать в специально построенный ангар, ничем не отличавшийся от свадебных павильонов.
Мальчишник мы отгуляли скромно, хотя Осю все время тянуло на подвиги, но мы с Панчо выдохлись и предпочли тихо бухнуть. По докладам агентуры, относительно спокойно прошел и девичник — я опасался взбрыков со стороны Рокфеллеров, Мдивани и других персонажей, которым успел оттоптать ноги, ради чего нанял охранное агентство.
Вместо венчания мы торжественно расписались в городском холле Принстона, сели в машину под салют магниевых вспышек и поехали праздновать. Репортеров набежало больше, чем гостей, внутрь запустили только пятерых избранных, остальные толпились за оградой усадьбы, стараясь разглядеть хоть что-то, достойное сенсации.
Такая возможность им предоставилась, когда по моей команде вечером вспыхнули прожектора, распахнулись створки ангара и на газон выкатили ярко-оранжевый самолет. Из кабины выпрыгнул Всеволод Марченко в смокинге, красном поясе-камербанде и черном галстуке-бабочке. Пилот-лихач и светский пшют тридцатых годов преклонил колено и протянул Барбаре документы на самолет.
Завизжала она так, что я чуть не оглох, повисла у меня на шее и дрыгала ногами совершенно неподобающим для замужней дамы образом.
Дальше почтенная публика конвейером полезла смотреть самолет, восторгаясь лаковой поверхностью и, в особенности, салоном — с креслами тисненой кожи, отделкой красным и черным деревом, резьбой и прочими финтифлюшками. Блин, да салон мне обошелся дороже, чем весь самолет!
Я наблюдал процессию чуть издалека, под Осино перечисление гостей — работая в Нью-Йорке больше, чем я, он лучше знал местный бомонд:
— Феликс Вартбург… Винсент Астор… Гарри Гугенхайм… Вилли Вандербильт…
— Банкиры и бизнесмены?
— Ага, шоб они так жили, как мы им рады.
Два дня свадьбы остались в памяти сплошным пестрым потоком, из которого я запомнил ровесницу жены, лихо плясвшую под джаз-оркестр. Девчонку с длинным треугольным лицом Барбара назвала Никой Ротсчайлд и, только оклемавшись от свадебного безумия, я допер, что это английское произношение фамилии Ротшильд. Интересное кино, надо бы проверить список гостей — глядишь, еще кого интересного встречу.
Но все рано или поздно кончается, лимузин с Ларри за рулем довез нас до Перт-Амбоя, где ждала под парами яхта Lady Hutton.
Медовый месяц чистая формальность — мы жили вместе уже больше года, но приличия требовали свадебного путешествия. Как было официально объявлено, на Карибы и в Латинскую Америку. Такой оригинальный маршрут был принят общественностью с пониманием — обычно ездили в Европу, но мы и так только что оттуда. До Буэнос-Айреса доплывем с Барбарой вместе, а дальше я один.
На яхту трудами инженера Понятова установили дальнобойную рацию, и едва взойдя на борт, первым делом попытался связаться с Парагваем.
Сводки оттуда поступали вполне благоприятные, боливийцы под командованием немецкого генерала Кундта только обломались под фортином Фалькон, а парагвайцы решили не упускать инициативу и контратаковали. Хосе все-таки решил отправить часть передовой группы в бой, понюхать пороху и… тоже обломался.
Отряду вместе с 14-м пехотным полком предстояло блокировать опорный пункт Чакалтайя. Сплошного фронта в Чако отродясь не было, ближайшие соседи находились в двенадцати километрах, короче, в отряде возникла типичная для новичков паника — «Нас бросили! Окружают! Генералы предали!» В результате полк потерял почти сотню человек, а вот соседи успешно прижали боливийцев.
— Здесь Грандер, Хосе, как связь?
— Вполне разборчиво!
— Что у тебя?
— Разоружил пятнадцать зачинщиков и посадил под арест.
Ого, лихо у нас анархисты используют государственные методы подавления!
— Одного, наверное, расстреляю.
Глава 14Зачем, скажите, вам чужая Аргентина?
Не обращая внимания на шорох и скрипы эфира, я вцепился в Хосе — как расстрелять? за что?
— Ушел с позиции, увел с собой десять человек.
Я скрипнул зубами и долбанул кулаком в стену так, что радист Ульв Соренсен, румяный блондин, вздрогнул и уронил фуражку, вечно надетую набекрень.
Обстановка в отряде Хосе Буэнавентуры к идеалу даже не приближалась. После скучного морского перехода испанская анархистская вольница, несмотря на костяк из инструкторов и служивших, оторвалась в Буэнос-Айресе по полной. Выпили, пошли по бабам, сцепились с местными — вуаля, массовая драка, да еще с ножами-навахами. По счастью никого не зарезали, а царапины не в счет.
Все-таки пара сотен организованных бойцов дадут фору неорганизованным, пусть и численно превосходящим. А наши после стрелковых и охотничьих клубов хоть немного походили на подразделение. Все обошлись почти без потерь, если не учитывать троих, ввергнутых в кутузку полицией, весьма оперативно прибывшей по вызову припортовых кабатчиков.
В дороге вверх по рекам Паране и Парагваю отмечали победу, потом боролись со скукой, пропили все командировочные, но малость прочухались, когда один нагулявшийся сверзился за борт и утонул.
Уйти в загул отряд попытался и в Асунсьоне, однако наученный горьким опытом Хосе немедленно поставил всех на работы. Бойцы разгрузили привезенное по контрактам с Парагваем, затарили питание, после чего Хосе, не дав и дня в городе, велел отчаливать. От таких притеснений удрал еще один человек, итого минус пятеро еще до вступления в бой. Да какой там бой, еще до прибытия в район действий!
А вот на месте, после строительств базы, когда отряд выдвинулся на позиции, выяснилось, что выполнять приказ — это совсем не по-революционному. Настоящий же революционер чувствует все пятой точкой и твердо знает, когда надо на митинге орать, а когда из траншей сдристнуть. Блин, организации — ноль, дисциплины — ноль. Вот потому все их «либертарные коммунизмы» накрываются медным тазом на второй или третий день после провозглашения.
— Расстрел отставить, — отстучал Ульв телеграфным ключом.
— Понял, расстрел отставить.
— Зачинщика отправить обратно с позором.
В наушниках заскрипело так, что я с перепугу сорвал телефоны с головы. Сквозь налетевшие помехи мы договорились, что отряд до моего прибытия ждет в тылу. Меры Хосе я одобрил, в дополнение приказал усилить занятия — пусть хоть до звона в ушах обстреляются, но чтобы все время были при деле! Землю пусть роют, взлетку ровняют, что угодно! А зачинщика ославить трусом, о чем объявить всему отряду — не надо путать революционную сознательность со страхом за собственную шкуру.
Так и провел медовый месяц в радиорубке под запах горячих ламп и канифоли.
Только на Дайтону зашли с ее гонками и двигателями, да съездили показать Барбаре владения Грандеров — апельсиновые плантации.
В самом деле, чего я не видел? Ну Багамы, ну Флорида, ну Куба — так это все образца тридцатых годов, на лошадиной тяге, даже казино в Гаване еще толком не раскручены, так, самодеятельность. В Каракасе и прочих городах побережья (за исключением разве что Рио-де-Жанейро) — по одной-две улицы приличных. А за ними начинается такая грязь и нищета, что сразу понимаешь, почему тут каждый второй год — мятеж, а каждый первый — бунт.
Ульв поначалу держал дистанцию и строил добросовестного служаку — «Что, новый хозяин, надо?» — но потом, когда я затеял перепаивать усилитель, проникся и даже начал называть меня словечком «шеф», подслушанным у испанцев.