А уж когда я настраивал КВ-антенну яхты с помощью индуктивности и радиальных проводников… Ну в самом деле, что за миллионер, который сам мотает проволоку на катушки? Свой брат, радист!
— Шеф, а вы пентод прямо из головы придумали?
— А откуда же еще? Из ноги-то куда сложнее!
Он даже малость покраснел — английский Ульв знал очень хорошо, но иногда немного ошибался, видимо, от перевода с норвежского.
— А пьезодинамики?
— А правда Тесла у вас работал?
— А что вы думаете о телевидении?
Вот такой вот маленький почемучка образовался. Но мне не в лом, рассказал парню и про нашу лабораторию, и про Теслу с Терменом, и про все остальное, за исключением секретных тем.
Чистенький и аккуратный Соренсен плохо стыковался с засевшем у меня в мозгу образом матроса. Вся команда Lady Hutton тоже — белые брюки, белые форменки, белые шапочки, белые туфли на веревочной подошве. Даже механики и прочие машинисты, или кто там, ходили в белом. Наверное, у них по четыре-пять комплектов формы, иначе я это объяснить не мог.
И обязательно улыбка до ушей «Чего изволите?», не морские волки, а гламурная прислуга. Врал Толстой, хрен бы чего у Зои Монроз с «Аризоной» выгорело, там ведь тоже экипаж затачивали на обслуживание. Но дело свое знали туго — яхта выдраена до нестерпимого блеска, все работает на отлично, курс и скорость держат идеально.
Но все в белом.
А настоящий матрос должен беску носить, клеши черные, ворот такой, чтобы над тельником татуировки матерные видно было, а поверх — ленты пулеметные и маузер, ага.
Но, кстати, о маузерах — два дня в радиорубке я разруливал проблему с отправкой парагвайского заказа из Испании. С нашей экспедицией поток военных грузов увеличился, и некоторые перевозчики начали отлынивать, якобы из-за объясняя возможного перехвата и конфискации судна. Блин, я что-то не понял — а кто будет перехватывать? У Боливии флота нет, международные санкции с блокадой пока только на словах, а всем остальным без разницы.
Тем не менее, пришлось часть отправок переносить в Ла-Корунью, а там, как на грех, имелся боливийский консул, который немедля побежал с протестами. Если отгрузку винтовок он тормознуть не смог (правительственный контракт, все четко), то наши минометы застряли. Пришлось звать в рубку Панчо, дистанционно формировать в Овьедо группу из его людей и отправлять на разборки.
До гангстерских методов не дошло, консул оказался почетным, то есть гражданином Испании с патентом от боливийского правительства, хватило одного серьезного разговора. Но все равно, напрямую в Буэнос-Айрес поплыли только грузовики, трактора и автокраны, что бы под этими названиями не значилось. А минометы и прочие убийственные штуки пришлось оформлять через Андорру и подставные фирмы там и в Португалии. Задержка вроде бы невелика, но на войне каждый час может оказаться решающим.
Попутно ребята провели съемку бухты Ла-Коруньи и подписали контракт на ремонт штаба бригады, которой не столь давно командовал Франко, ныне отправленный на Балеарские острова. Ремонт наш, фирменный, с привлечением Термена — в угрожаемый период можем выслать группу, чтобы понимать, что в Галисии на уме у военных.
Судя по отчету, Корунья как порт куда удобнее Хихона — бухта обширнее, рейсов в Латинскую Америку больше, даже американские пароходы встречаются, прямо хоть всю логистику переноси. Одно стремно — рядом Ферроль, военно-морская база. Хихон мы точно удержим, а вот как себя флот поведет при мятеже 1936 года, я совершенно не помнил. То ли пополам разделится, то ли нет…
Жаль сейчас у США сплошной изоляционизм, а так бы предложить эти бухты для военно-морской базы, глядишь, в Европе поспокойней будет. Но с другой стороны, потом, когда надобность минует, американцев бульдозером не выпрешь. А страна между английским Гибралтаром и американским Ферролем очень вряд ли останется независимой.
Вот из-за отжатого англичанами Гибралтара и Скосырев не преуспел с арендой Хихона. Сотрудники Оси все тщательно посчитали и выдали такую хитрую схему, что всем сторонам падала лишняя копейка, но все уперлось в суверенитет. Или, простыми словами, в национальные понты — как же так, мало нам Гибралтара, так еще и Хихон своими руками отдать?
Причем в отличие от земли под базу, в Хихоне никто у испанцев ничего не отбирал, нужно всего лишь над портом вывесить андоррский флаг и на одно здание приколотить вывески «Капитан над портом» и «Королевская таможня», как бы это ни было смешно.
Впрочем, испанцы немного зашевелились после того, как авантюрист Скосырев демонстративно съездил на переговоры во французские портовые города Андай, Сен-жан-де-Люз и даже в Байонну. Но все равно, без меня дело шло туго — то ли авторитета не хватало, то ли полномочий дать более крупную взятку.
А еще дела в Нью-Йорке, Париже, Барселоне… Вот такое получилось у нас раздельное свадебное путешествие: Барбара загорает с книжкой и коктейлем, Панчо ее развлекает, я паяю или ловлю волну. Скушно-с. Когда добрались до бразильских берегов, жена стала потихоньку нудеть:
— Джонни, тебе все это не надоело?
— Море и солнце, как это может надоесть?
— Каждый день одно и то же… Я уже домой хочу.
— Но мы еще не завершили путешествие!
— Ну и что? Капитан, какой у нас ближайший крупный порт?
— Через день Форталеза, миссис Грандер, через три дня Ресифи.
— Вот, дорогой, давай я там пересяду на пакетбот обратно в Америку!
Я поначалу недоумевал, в чем дело, а потом Ульв раскололся — Барбаре пришла радиограмма: в поместье Хаттонов достроили частную взлетную полосу, а юристы провели нострификацию ее пилотского удостоверения. Зов неба, ага. Самолет, конечно, дело рисковое, но Сева уверял, что Барбара прирожденная летчица. Со мной в Парагвае тоже всякое может случиться, но будем надеяться на лучшее.
— Ну хотя бы в Рио! — канючила Барбара.
— Послушай, — я обнял ее и чмокнул в капризный носик, — у нас медовый месяц. Я все понимаю, и сам бы улетел в Парагвай самолетом, но если кто-то из нас удерет раньше времени, начнутся ненужные слухи.
Бразильские берега прошли как в тумане, а у меня рос мандраж — по плану в Буэнос-Айрес, или, как его зовут аргентинцы, Байрес, одновременно с Lady Hutton должны прийти несколько важных грузов и очередная партия «добровольцев». Сидевшая в городе небольшая контора из человека Оси, человека Панчо и местного агента уже зафрахтовала речные баржи и пароходы, чтобы доставить все и всех в Парагвай.
Барбара, стоило нам бросить якорь в эстуарии Ла-Платы с видом на федеральную столицу Аргентины, тут же отправила старпома в порт, искать ближайший рейс в США. Следом на берег свезли всех нас с багажом, ночь мы провели в отеле «Альвеар», у которого дежурили репортеры и фотографы, а утром проводили Барбару на пароход.
Что же, мне только легче, никаких слез и душераздирающих сцен.
Помахали друг другу платочками, пароход гуднул и отплыл на север. И тут как выключателем щелкнули — посыпались на нас одна за другой неприятности.
— Ну как вы тут? — Панчо радостно плюхнул на стол конторы портфель.
— Волонтеры арестованы, — сумрачно ответил его подчиненный.
— С чего вдруг??? — ахнул я.
Причин для обалдения у меня хватало: всем, у кого не было собственных, сделали надежные документы, все имели контракт с парагвайскими компаниями, все ехали без оружия.
— Агенты Коминтерна, — бахнул по голове все такой же сумрачный ответ.
Что среди наших добровольцев найдутся люди, связанные с коммунистами, я не сомневался. Но чтобы настолько засвеченные, что их прямо в порту свинтила аргентинская полиция? Ай да Кочек, ай да Эренбург, могли бы и предупредить!
— Блин, — бухнул я свой портфель. — Надо думать, как вытаскивать. Какое точно обвинение им предъявили?
— Да ничего толком не известно! — скривился Осин сотрудник. — Взяли буквально на трапе.
— Выясняйте! Наймите адвокатов, черт побери!
Пароход из Хихона, вставший к причалу на следующий день, немного развеял тревожное состояние, но совсем ненадолго. Два танка в фанерных «контейнерах» спустили на пирс, после чего их немедленно опечатала таможня. Остальной наш груз задержали «до выяснения» и вместо речных барж переместили на охраняемую площадку-отстойник.
С Ла-Платы дул вечный мокрый ветер, напоенный морской солью, отчего на здании пограничного пункта кое-где вылезали пятна сырости. Здесь всех прибывших встречали иммиграционные и таможенные служащие.
Внутри, за стеклянным барьером, под портретом очередного, третьего за год, президента, топтались писатели. Пограничник в траченной жизнью форме уныло разглядывал паспорта Эренбурга, Хемингуэя и Кольцова — два настоящих и один на имя Мишеля Мартеня. В очереди дожидались еще несколько добровольцев, ребят Панчо и нужных специалистов.
Хемингуэй, прислонившись к стене с видом человека, готового разбить витрину кулаком, процедил:
— Предложи ему взятку. Будь я проклят, но тут везде деньги дороже принципов.
— Не поможет, — шепнул Эренбруг. — Ты же видел, как быстро прошли другие, значит, нас мурыжат специально.
Таможенник вдруг оживился, тыча в паспорт Хемингуэя:
— А вы, сеньор, в 1922-м посещали Италию? Случайно не встречались с…
Он протянул раскрытый журнал с фотографией Муссолини, где тот позировал с львом.
— Только с львом, — оскалился Эрнест. — И то, зверь был симпатичнее.
Вот на этих словах мы и прорвались внутрь. В голове клина шел Панчо, за ним два самых дорогих в Байресе адвоката, и замыкали мы с Ларри и Ульвом, решившим податься за приключениями.
Высокий адвокат в светлом костюме пристукнул тростью красного дерева по мраморным плитам пола и звучным, хорошо поставленным голосом, объявил:
— Сеньоры, вы задерживаете совсем не тех, кто опасен для Аргентины. Вызовите ваше начальство, и побыстрее.
Полный больше, чем позволял его ранг, офицер пограничной службы появился через несколько минут, стряхивая крошки с усов:
— В чем дело, Родригес?