Пока штаб просыпался, Панчо выдавал мне все расклады:
— Русские поделены на две большие группы, одна за генерала Беляева, другая за генерала фон Эрна, оба терпеть друг друга не могут.
— Слушай, когда ты успел все подробности узнать? И как?
Панчо оглянулся и, убедившись, что никто не подслушивает, прижал руку к губам и сказал страшным шепотом:
— Кино.
— Что-о?
— Кино! — повторил Панчо.
— Кто же это добывает информацию в кино? — хмыкнул Ларри.
— Я! — сказал Панчо. — И не в кино, а за кино.
Кинотеатров на весь Асунсьон насчитывалось ровно четыре штуки, причем наш древний кинозальчик в армейской учебке, с деревянными скамьями и протекающей крышей, дал бы трем из них очков сто вперед.
В город, не избалованный развлечениями, кино возили не то чтобы часто, и не то чтобы полностью — так, наиболее кассовые (с точки зрения прокатчиков) фильмы. Поэтому наш киноман с тридцатью кинолентами в багаже мгновенно превратился в набоба — за одно обещание показать никогда ранее не виденную картину люди были готовы на подвиги и преступления.
Киносеанс, правда, чуть не сорвался.
После завершения всех дел и подписания всех бумаг в штабе (что удивительно, почти без волокиты — вот что значит воюющая страна), мы присоединились к нашему пресс-центру и спустились в ресторан отеля на ужин.
Местное общество каждый вечер заполняло это место, одно из очень немногих приличных в столице Парагвая. А куда деваться, если театров нет, книги все давно прочитаны, танцы в силу строгих нравов устраивали не часто, радио вещало еле-еле? Оставались только карты и рестораны.
На этот раз зал набили почти до отказа — слухи о привезенном Панчо новом фильме взбудоражили весь город, в ожидании сеанса люди все прибывали и прибывали.
Мы прошествовали к сбереженному для нас столу и огляделись.
Семейные благопристойно ужинали, публика посолиднее накачивалась аргентинским вином, публика попроще — копеечным ромом-каньей со льдом и лимонным соком. Некоторые успели накидаться до состояния, в котором кино уже неинтересно.
Парочка таких остановилась у нашего стола, насупившись и тяжело дыша. Правый с зализанным пробором оглядел нас мутным глазом и безошибочно ткнул в Кольцова:
— Краснопузый!
Блондинистый и рябой приятель его встрепенулся, как строевой конь при звуке трубы, уставился на писателей и прошипел:
— У-у-у, жиды!
Эренбург и Кольцов закаменели лицами.
Хэмингуэй безмятежно спросил у меня:
— Что он сказал?
— Он обозвал их кайками.
— А, вот оно что…
Сразу после этих слов и подтвердился дебош — Эрнест не вставая впечатал в рябую морду первую попавшуюся бутылку.
Вспыхнуло необыкновенно быстро и по всему залу, как не бывает даже в кино. Дрались, конечно, от чистого сердца — над дракой реяли женский визг и русский мат. Из кухни бежал на подмогу персонал. Запах пота перешиб запах выпивки.
Мы бились вчетвером — Хэм в паре с Ларри, я с Панчо, отбиваясь, как в дрянном вестерне. Или как в белогвардейском гнезде из советского фильма.
Хотя почему «как»? Натуральное белогвардейское гнездо и есть.
А посреди зала бился как лев американский писатель с подбитым глазом. Он ревел раненым бизоном и наскакивал на обидчиков — двое из них уже корчились на полу. Ларри не отставал, неплохо рубились и мы с Панчо, завалив каждый по одному противнику. Молодость и трезвость побеждали опыт и алкоголизм, но противников больше, а мы начали уставать.
— Уходим! Эрнест, валим, последний глаз подобьют! — одновременно со мной сообразил Панчо.
Я еще успел подумать — хорошо, что мы не взяли в экспедицию Махно, вот был бы номер…
Но тут мне сбоку засветили по голове чем-то тяжелым, и все потонуло во мраке.
Глава 16Чакский Верден
Одноклассники Миши грезили приключениями и всякой индейской экзотикой, вроде чеховского мальчика, что придумал себе звучное имя — Ястребиный Коготь. Но Миша, несмотря на книжки Майн Рида и Фенимора Купера, предпочел бы оказаться не в прериях, а в Париже.
С чемоданом денег.
Денег у него не так много, как хотелось бы, зато вместо них было рекомендательное письмо от парагвайского посла в Вашингтоне. И десяток книг и книжиц о Южной Америке. Собственно о Парагвае было крайне мало, больше о Боливии и много об Аргентине, но Крезен решил, что если Гран-Чако накрывает все три страны, то без разницы, про какую читать.
Путешествие сроком в месяц по морям и океанам не стоило и упоминания — так, две мимолетные интрижки и ненавистная мелкая зыбь, мотавшая душу почище крупной волны.
В Буэнос-Айресе он купил билет на пароход до Асунсьона, отходивший через два дня, поселился в приличный отель не в самом центре и отправился искать отделение РОВС. Членом которого он так и не стал, но посчитал нужным уведомить местное «начальство», а заодно получить если не сопроводительное письмо, то побольше информации.
И не прогадал. В одном из конторских зданий на задворках авениды Санта-Фе Михаил нашел пыльный закуток, в который с трудом влезли два стола, два шкафа и давнишний знакомый.
— Коля? — на всякий случай спросил Крезен у потертого, но не утратившего кавалерийской выправки дроздовского поручика Добровольского.
Тот снял очки, прищурил глаза и вгляделся, потирая кончиками пальцев поседевший висок. Наконец, его глаза уставились на правую бровь гостя, пересеченную шрамом.
— Миша! Крезен!
Радостный порыв несколько притормозила теснота — выбраться из-за стола оказалось не просто, но поручик к такой акробатике давно привык.
Чуть позже, в соседнем кафе они, перебивая друг друга, вспоминали бои гражданской войны, рассказывали об эмигрантской жизни, пока Николай не задал главный вопрос:
— Какими судьбами?
— В Парагвай еду, на службу.
— Самотеком или наши направили?
— Через посольство завербовался, — приврал Крезен.
— А как у тебя с испанским, Миша?
— Говорю и понимаю, во всяком случае, все военные дела обсудить могу.
— Сам выучил?
— В Марокко два года провел, советником при Иностранном легионе
— Отлично, тогда тебе гораздо легче будет. Но я тебе письмо тоже напишу, генералу фон Эрну, это представитель РОВС в Парагвае. Только… — замялся поручик.
— Пьет? — выдал предположение Крезен.
— Да лучше бы пил, — скривился, как от лимона, Добровольский. — Там, понимаешь, такая петрушка, есть еще генерал Беляев, так они собачатся, что твои Иван Иванович с Иваном Никифоровичем.
— Ну, эмигрантские дрязги везде одинаковы, — философски заметил Михаил.
— Да если бы! Вся община поделилась на две партии, лаются, подсиживают, нам доносы строчат, просто беда! Ты смотри, сразу в эту кашу не лезь, а лучше вообще держись подальше.
— Спасибо за предупреждение, учту. А как там вообще жизнь? Здесь-то все прямо как в Европе…
— Европа здесь в Байресе да паре-тройке других городов, вроде Росарио, а все остальное — дикая пампа, про Парагвай и говорить нечего. На фоне Асунсьона любой уездный Кологрив пупом земли смотрится.
— Не привыкать. Из наших там кто-нибудь есть?
— Через нас никто не проходил. Все больше марковцы, они сейчас большую партию колонистов готовят, из Югославии. Как раз Беляев пробивает, чтобы всех вместе поселить и земли нарезать.
Пароход отчалил под танго «Мой любимый Буэнос-Айрес» в исполнении «Креольского дрозда» Карлоса Гарделя, следующие пять дней Крезен наслаждался слабым покачиванием на речных волнах, а также читал справочники и журналы, которые ему в дорогу собрал Николай. Может, из-за обилия разнообразной информации и предупреждения Добровольского, Асунсьон не вызвал оторопи — что называется, видали мы дыры и поглубже. Во всяком случае, кварталов пять вокруг президентского дворца и авенида Испания, где в пышной зелени прятались посольства и особняки, выглядели не так уж страшно.
В военном министерстве Михаила принял одноглазый майор в форме хаки с витыми погонами, как у немцев. Но стоило ему прочитать сопроводительное письмо, как майор немедленно перешел на русский:
— Ротмистр Щекин, майор парагвайской службы, к вашим услугам.
— Весьма рад, штабс-капитан Крезен. Вы не подскажете, как мне найти отделение РОВСа, у меня письмо из Буэнос-Айреса?
— Тому не нужно далеко ходить, у кого черт за плечами, — широко улыбнулся одноглазый и постучал в стенку.
На стук явился еще один офицер, подполковник Дмитриев, отрекомендовавшийся заместителем фон Эрна.
Через пятнадцать минут, с шутками и прибаутками, Крезена поставили на довольствие в чине капитана.
— Вам полагается две недели на акклиматизацию, — передал ему пачечку документов Щекин. — Вы где остановились?
— Пока нигде.
— Извините за нескромность, — осторожно спросил майор, — с деньгами у вас как?
— Не бедствую, спасибо испанской службе.
Одноглазый рацвел:
— Тогда рекомендую Grand Hotel del Paraguay, там есть горячая вода, а по вечерам собирается хорошее общество.
До загородного отеля Крезен доехал сквозь пыльные и немощеные улицы на громыхающем трамвае, а наутро встал с очень странным ощущением. Некоторое время он прислушивался к организму, пока с облегчением не понял — качка, донимавшая его всю дорогу на кораблях и даже в трамвае, прошла!
Следующие два дня он приходил в себя, закупал полезные мелочи, которые ему насоветовали в министерстве, и фильтровал льющееся в уши:
— Дроздовец? Прекрасно! У нас тут больше марковцы, немного корниловцев и казаков, а дроздовцев нет совсем. Давайте-ка по стаканчику за встречу товарищей по оружию!
— «Русский очаг» генерала Беляева на ладан дышит и прахом пойдет, если не будет притока русских колонистов из Европы!
— Штабс-ротмистр Голубинцев, артиллерии капитан Зимовский, инженер Шмагайлов, присоединяйтесь, каждую среду преферанс, расписываем пулечку-другую. Вина уругвайского вчера привезли, очень способствует!
— Генерал фон Эрн? Неблагодарный карьерист! Беляев все подготовил, договорился с правительством, а фон Эрн попросту оттер Ивана Тимофеевича!