Опять она на что-то нажала. Тридивизионный экран разделился на две половины: на одной, плоской, появился ко мандующий флотом Оуэн Бланшар, находившийся на мостике корабля; на другой, стерео, осталась сама Гаврыс.
Оуэн Бланшар представился, потом указал на офицера, сидевшего за пультом, и объяснил, что происходит.
— Наш дежурный офицер пытается связаться с командующим военной базой Молакара.
Большой экран на мостике крейсера мигнул, и на нем появилась отвратительная рожа — вся в бородавках, глаза многофасеточные. Скрипучий голос произнес:
— Поритор Зела'дуу Керк слушает вас, господин Оуэн Бланшар.
— Я действую по поручению Исполнительного комитета нашей оппозиционной партии Государства Земля, Пожалуйста, объясните, с какой целью на этой планете собралось такое количество межзвездных транспортных единиц?
Поритор поморгал — меня даже передернуло от отвращения, — затем ответил:
— Пожалуйста, подождите.
Прошло десять секунд, наконец экзотик вновь появился на экране:
— Я отказываюсь отвечать. Эта информация имеет конфиденциальное значение.
Лицо у Бланшара напряглось. Я вспомнил, что он и Аннушка были первыми, кто несколько десятилетий назад в полный голос заговорил о том, о чем в ту пору немыслимо было даже подумать.
Бланшар задал последний вопрос:
— Правда ли, что флот крондаков собран здесь, чтобы установить блокаду планеты Земля?
— О черт! — не выдержал я.
Кайл, выглядевший, словно медведь, которого ударили кувалдой, не мог вымолвить ни слова… Зела'дуу прокаркал:
— Я не имею полномочий отвечать на этот вопрос. Связь окончена.
Экран на мостике корабля погас. Оуэн Бланшар коротко распорядился:
— Приступить к операции.
Мы затаив дыхание наблюдали, как погибал Молакар.
Конечно, все показать было невозможно — мы, например, понятия не имели о тех ста пятидесяти шести звездолетах, которые участвовали в экспедиции, об участниках метакон-церта. Нам было открыто только то, что видели офицеры, собравшиеся на мостике «Вулпекьюлы».
В течение пяти бесконечных минут ничего не происходило. Затем красновато-бурую облачность, покрывавшую планету, на полюсах будто прожгло огнем. Алые и зеленые волны побежали по верхней кромке атмосферы, начали пульсировать, сходиться и расходиться. Облачность вроде бы начала таять, но приглядевшись, я заметил, что сквозь нее начали проступать гигантские фонтаны лавы, рвущиеся на поверхность сквозь разломы в планетарной коре.
Треснуло, по-видимому, в самых слабых местах. На дне океанов — там кора тоньше. В следующее мгновение гигантские облака пара, перемешанные и исполосованные струями истекающих из недр горячих газов, заволокли планету. Тут же по обращенной к нам стороне Молакара побежали набирающие обороты гигантские смерчи — в их глазках ярко пылало пламя. Я с замиранием сердца подумал: какой же силы огненные бури бушевали на поверхности планеты? В редкие мгновения ясности было видно, как корежились континенты… Большинство населения Молакара погибло в течение нескольких минут. Не только операнты, жившие в системе звезды Тау-Сети, но и многие наши земные мастера уловили этот страшный, потрясающий душу вопль миллионов умирающих существ, раздавшийся в телепатическом эфире. Мы с Кайлом в этом смысле особой чувствительностью не отличались и испытали только прилив боли, испытанной погибающими разумными созданиями.
Молакар оказался более крепким орешком, чем Сибл, — у него ядро было значительно массивнее и состояло в основном из железа и никеля. Может, поэтому континенты в какой-то мере сохранили свои очертания и только небольшая часть атмосферы ушла в космос. Не было в этом случае и огромных фрагментов коры, вырывающихся в свободное пространство и падающих обратно. А вот моря, реки и озера лавы прекрасно были видны.
Все это продолжалось в течение тридцати минут.
Я всегда побаивался неприглядных крондаков, но в ту ночь я плакал. Горло перехватило от жалости к ним. Какие же они монстры? Точно такие же обыкновенные люди, как мы с вами. Они так же испытывали боль и страдания, горе и радость. Они были второй по старшинству расой, которая была вовлечена лилмиками в Галактическое Содружество. Конечно, видок у них был еще тот, но они так же были способны любить, растить своих деток. Что ни говори, но это было слишком!.. Может быть… Признаюсь честно, в те часы я еще считал, что Марк имел право поступить таким образом, но вот окончание передачи задело меня до глубины души своей какой-то режущей банальностью, нахрапом, который свойственен почуявшим безнаказанность бандитам.
На экране вновь появилась студия на Оканагоне, все та же компания — лицо женщины-астрофизика посерело от страха. И она же стала объяснять, как метаконцерт проник в мантию планеты, как взбурлил это огненное месиво и что случилось потом.
Помню, тогда у меня уже мелькнула — в первый раз! — мысль. Даже не осознанное движение души, а полувопрос-полувскрик.
«Тронутая?! »
Наконец Аннушка прервала ее — точнее, вывела из шока — и зачитала последнее заявление Исполнительного комитета:
— Мы выражаем искреннее сожаление:, что нашим вооруженным силам пришлось продемонстрировать свою мощь именно таким образом. Мы призываем Содружество осознать реальность, в противном случае мы будем вынуждены продолжить подобные демонстрации. НЕОБХОДИМО АННУЛИРОВАТЬ ДОГОВОР О ЕДИНСТВЕ. Для ответа мы даем пятьдесят стандартных галактических дней. Любая атака против Оканагона, или Земли, или любой другой планеты, а также попытки изолировать эти миры с помощью сигма-поля немедленно вызовут ответные меры возмездия.
Затем профессор и два ее спутника встали — они так и остались стоять, словно замороженные, плечом к плечу, пока Гаврыс не объявила:
— Граждане Государства Земля, наша партия показала вам один из путей достижения свободы. Теперь выбор зависит от вас.
Экран мигнул и погас. После минутной темноты и молчания вновь пошло изображение из студии. Заиграли что-то печальное, похоронное — видно, справляли поминки по за губленным жизням.
32
Сектор 12: звезда 12-337-010[169]
Планета 4[170]
1 ан сеитеан 2083[171]
В первый летний день на северной оконечности континента Бейн-Биорах пошел мелкий светлый дождик, скорее изморось, ласково пригладивший разноцветные листья на местных деревьях колеусах в саду, чуть взъерошивший поверхность воды в заливе Лох-Туан. Окна их домика выходили на залив. Вот что удивительно — влага вроде бы касалась почвы, а земля все равно оставалась сухой.
— Это одна из причуд нашей природы, — сказала Доротея, выходя из домика. — Сухой дождь… Знаешь, сколько про него песен сложили? Тебе никогда прежде не доводилось виден, это чудо, правда, любимый?
— Нет.
— Давай-ка пройдемся до фермы пешком, не будем брать автомобиль, — предложила она. — Хочется просто пройтись в последний раз, попрощаться с местами, где я выросла…
— Мы еще вернемся сюда, — возразил Джек. — Когда нас танут лучшие времена…
— Потом полетим на Кауаи, там проведем отпуск. Мы это заслужим, правда?
Они пошли вдоль по проселку. Две колеи едва угадывались на проезжей части, они густо поросли местной травкой, как и повсюду на свете, жавшейся к сырым, низким местам. В сумерках особенно заметной становилась легкая мерцающая дымка, которая окутывала заросли кустарников и купы деревьев. Теперь эта несказанно нежная вуаль поднималась в горы, где по склонам и в расщелинах теснились колеусы. Особенно заметной эта посвечивающая дымка была на листьях старых деревьев. Там и листья были большие, с носовой платок, багряно-зеленые, пестрые, милые… Издали в этот колер добавлялась желтая краска, вишнево-розовая, местами и густо-малиновая. Еще выше, где, собственно, начинался конус вулкана Форж, — ярко-белая, с красноватыми полосами разломов и трещин, не занесенных снегом.
Они миновали причалы и пошли по берегу реки. Под ногами расстилался невиданный ковер земных трав, перемешанных с зелено-оранжевыми стебельками местных растений. На конец они добрались до изгороди, отделявшей луг от загонов, куда пригоняли на ночь овец, мелких горных шотландских коров и косяк пони. В небе летали длиннохвостые мезозойские ящерки. Они тоже раскричались — как, впрочем, и четвероногое население фермы при виде пары своих любимых двуногих.
На этот раз они не зашли в загоны — Доротея взяла мужа под руку, и они побрели по уже хорошо накатанной дороге к ее родному и любимому с детства дому. Джек был в джинсах и в тельняшке, она в лазурного цвета скафандре — в таком же она когда-то собирала в небе траву. На лице маска, украшенная голубыми алмазами.
Скоро вылет — через несколько часов они должны будут отправиться на Землю.
В тот вечер ферма казалась вымершей. Ангары с воздушными комбайнами были закрыты — ни одного аппарата на площадке, ни одного рабочего, который бы занимался мел ким ремонтом или окраской. С полей не доносилось тарахтенья возвращающегося трактора. За рекой можно было разглядеть молодой дуб, когда-то посаженный Доротеей и принявшийся на этой земле. Желудь она подобрала на кладбище в Эдинбурге во время похорон мамы. Где-то теперь ее душа? Далеко, должно быть… А может, совсем рядом и незримо провожает их обоих в дальний путь. Это было бы здорово!.. Дуб уверенно раскинул свою густую зеленую крону. Листья шевелились — видно, заметили хозяйку… Тоже благословляют. Ну, и на том спасибо.
Вот и старый дом, встроенный в каменистый холм, — как обычно, выкрашен голубой эмалью, наличники и ребра — белые. На крыше диски антенн по приему спутникового веща ния, тарелка НАВКОНа, а также допотопное оружие. Сколько Доротея себя помнила, столько оно здесь и стояло. Им ни разу не пользовались — вообще-то оно было предназначено на случай нападения хищных животных.