– Ничего себе! – раскуривая трубку, геолог попытался сосредоточиться. Ему было страшно – пожалуй, так, как никогда в жизни, – но он не собирался сдаваться. Когда голова немного посветлела, он обратил внимание на то, что все следы выстроены, словно по линейке – что-то двигалось по прямой, потом изменило угол перемещения и устремилось дальше, – а расстояние между соседними отпечатками составляет примерно два фута.
– И пока мы спали, она наблюдала за нами… – задумчиво проговорил он.
– Бредите? – оборвал его Марр. Хмурое и отёчное лицо журналиста выглядело как наутро после грандиозной попойки. – Мой рецепт лечения: тепло и жратва!
Поднявшись, Марр неверным шагом двинулся к лагерю, но, проковыляв немного, внезапно застыл:
– Топор! Черт, гляньте на этот топор!
Осторожно, за рукоять, Яндрон поднял инструмент: большая часть лезвия заледенела и покрылась густым инеем, а там, где был след Твари, металл превратился бог знает во что!
– И что же получается… – геолог размышлял вслух:
– Похоже, для Твари что вода, что камень, что металл – все едино… Или…
– Нет, вы – псих! – рявкнул журналист. – Эта ваша Тварь скачет на одной ноге, что ли?
– Не обязательно. Она катится, как диск. И…
Яндрон замолк на полуслове: к ним, невнятно что-то выкрикивая и спотыкаясь на каждом шагу, бежал Торбарн.
– Моя жена… – выдохнул он сквозь горловой спазм.
Мужчины кинулись в лагерь.
Вивиан, ошеломленная и испуганная, стояла на коленях рядом с сестрой.
– С ней что-то случилось! – запинаясь, выговорил профессор. – Вот…
Похоже, миссис Торбарн поразил обширный инсульт: она ни на что не реагировала, дышала прерывисто, с большим трудом; зрачки ее полуприкрытых, лишенных выражения глаз, были невероятно расширены. Попытки привести женщину в чувство с помощью препаратов из походной аптечки результатов не дали.
В панике, подгоняемые неизъяснимым ужасом, путешественники за полчаса свернули лагерь, погрузили миссис Торбарн и кое-как упакованные вещи в каноэ и налегли на весла. Не жалея сил, не вспоминая о пище и воде, не обращая внимания на ориентиры и на тучи преследующего их гнуса, трое мужчин и девушка сражались с мощным течением, подгоняемые безумным желанием уйти как можно дальше от проклятого места, и тяжелое дыхание гребцов тонуло рокоте водоворотов. Подступивший с обеих сторон к реке лес, чуть подсвеченный бледным северным солнцем, казалось, рассматривал их пристально и недружелюбно.
Только спустя два часа неимоверная усталость заставила беглецов причалить.
Остановились они в бухте, где неистово кружилась покрытая пеной темная вода, и сразу же бросились к жене профессора. Но бедная женщина уже умерла и оставалось лишь похоронить ее. Торбарн сначала категорически отказался даже думать об этом: с маниакальным упорством он требовал вывезти отсюда тело, невзирая на любые опасности. И прошло немало времени, прежде чем остальным удалось убедить его прислушаться к доводам разума.
Вивиан же, несмотря на обрушившиеся на нее горе, приняла его с мужеством, заслуживающим восхищения: ее голос произнес слова молитвы, ее руки положили на могильный холмик еловые ветки вместо давно увядших цветов. Подавленный, опустошенный профессор не мог ни говорить, ни что-либо делать.
Во второй половине дня, преодолев немало миль вверх по течению реки, экспедиция вновь высадилась на берег – все сильно проголодались. Но костра развести так и не удалось: огонь не разгорался, еловые лапы и сучья едва тлели, испуская тяжелый, какой-то жирный дым. Поэтому пришлось удовольствоваться холодной пищей и сырой водой.
Затем, сложив в одно из каноэ, предусмотрительно припрятанное на краю леса, образцы скальной породы, рабочие журналы и научные инструменты и загрузив в два других дневник Марра, компас, припасы, оружие, аптечку и немного личных вещей, беглецы устремились дальше.
– Мы все это обязательно заберем… Когда-нибудь, – сказал Яндрон, стараясь напоследок отыскать взглядом маленький склад, – когда Тварь уйдет.
– И вывезем тело, – добавил Торбарн, и его глаза наполнились слезами – в первый раз после смерти жены. Вивиан не проронила ни звука, а Марр, словно позабыв, что огонь перестал быть другом человека, попытался раскурить трубку.
Одно каноэ занимали Вивиан и Яндрон, другое – профессор и Марр. Силы обоих экипажей были примерно равны, поэтому, продвигаясь вверх по реке, суденышки держались вместе.
Шли трудно: то отчаянно работали веслами, то, надрываясь, перетаскивали каноэ по камням, и к вечеру добрались до местности, которую определили, как Маматтаван. Преодолели еще милю вверх по течению, и, когда тусклое солнце упало за край зловеще тихого леса, разбили лагерь. Вновь попытались развести костер, однако не помог даже спирт из аптечки. Кое-как поужинали и, содрогаясь от холода, забрались в спальные мешки. Свинцовая печать ужаса вновь придавила их с приходом ночи. Прошло немало времени, прежде чем над замершим в оцепенении миром, молчание которого нарушал только слабый рокот реки, взошла едва видимая сквозь густые ветки янтарная луна. Пожалуй, сейчас путников порадовал бы даже волчий вой, но отсюда ушли и свирепые хищники.
Мрак и безмолвие окутали лагерь. И где-то рядом была Тварь. Она наблюдала.
Паника часто заставляет человека совершать героические глупости. Напряженный, словно струна, Яндрон, тщетно сражаясь с монотонной головной болью, положил возле спального мешка револьвер. Зачем? Как же: «Если что-то случится с Вивиан, я буду стрелять». Абсурдность подобного поведения – палить в пришельца из межзвездного пространства или, скажем, из четвертого измерения совершенно бесполезно – была для него очевидна. Но мысли путались. Он словно потерялся в каком-то кошмарном сне. Временами, поднимаясь на локте, Яндрон старательно вслушивался в окрестный мрак. Но ничего не происходило.
Память услужливо подсовывала ему картины прекрасного былого. О, чудные дни, когда его не тревожило ничто, кроме соперничества с Марром за внимание Вивиан, когда шипение мяса на сковородке и треск пылающих поленьев звучали музыкой дальних странствий, а свист ветра, свет Полярной звезды, стрекот мерной рулетки и плеск весел в прозрачной воде наполняли сердце радостью. Когда ласковое слово или нежный взгляд служили залогом потаенных желаний. Когда душа замирала от счастья… Где же теперь душевное здоровье, ясность мыслей, веселая бодрость? Вместо них теперь…
– Черт, дьявол, проклятие! Я все равно спасу ее! – свирепо проорал он в темноту, прекрасно понимая, что есть вещи, с которыми ему не справиться. Может ли муравей движением своих антенн остановить смертоносный сапог человека?..
Утром, и потом, в течение этого и следующих дней, Тварь никак не проявляла себя. И у людей появилась надежда, что она потеряла к ним интерес. Может, отправилась в другие места или вовсе вернулась в свой ледяной космос. Позади остались мили и мили тяжкого водного пути, а примерно через неделю они должны были бы добраться до железной дороги. Огонь снова разгорался и грел, горячая пища и крепкий чай чудесным образом повышали настроение. Правда, в реке пропала рыба…
– Нет, это феноменально! – заявил на одном из полуденных привалов профессор. Он вновь, как и в былые времена рассуждал рационально и здраво. – Яндрон, вы обратили внимание на то, что мы уже довольно давно не сталкивались с местной фауной?
Геолог молча кивнул. Он отметил эту странность некоторое время назад, но обсуждать ее не решался.
– И в самом деле! – подхватил Марр, с удовольствием раскуривая трубку. – Ни ондатры, ни бобра. И, вот дела, ни белки, ни птицы!
– Более того, – добавил профессор, – пропали гнус и комары.
Яндрон вдруг с удивлением поймал себя на том, что даже порадовался бы появлению этих кровопийц.
После обеда у журналиста внезапно испортилось настроение: он помрачнел и начал костерить на чем свет стоит и проводников, и течение, и груз, и вообще все на свете. Профессор казался куда более веселым. Вивиан жаловалась на мучительную головную боль. Яндрон достал из аптечки последние таблетки аспирина и, передавая их девушке, нежно сжал ее ладонь:
– Мы выберемся. Правда! Ваша жизнь – самая большая ценность для меня. И я буду ее защищать.
Вивиан долго смотрела ему в лицо, а потом глаза ее наполнились слезами. И Яндрон ощутил ответное пожатие маленькой твердой руки. Наверное, никогда еще не были они так близки, как теперь, перед надвигающейся катастрофой.
На другой день, а может, и сутки спустя (они уже потеряли счет времени) путники добрались до заброшенного лагеря лесорубов. Нет, пожалуй, минуло больше двух дней, поскольку остались только табак, кофе, мясные кубики, галеты и воспоминания о беконе. Исчезновение дичи и рыбы сказалось на содержимом экспедиционных рюкзаков самым отвратительным образом. В общем, в тот несчетный день все четверо страдали от странной, опоясывающей мозг, пульсирующей головной боли. Профессор считал, что виной тому слишком яркое солнце, Вивиан видела причины в сильном ветре и блеске взбаламученной воды, а Марр проклинал жару. Яндрона эти жалобы озадачивали: погода стояла тихая, прохладная и пасмурная, а течение реки сильно ослабело.
Они выволокли каноэ на полусгнивший причал из еловых бревен и осмотрели брошенный лагерь. Вырубка, частично заросшая молодыми тополями, кленами и березками, производила мрачное впечатление. Бревенчатые домишки, типичные для этой части страны, покосились, рубероид на крышах явно знавал лучшие времена. Скорее всего, этот поселок забросили много лет назад. Даже пандус, по которому бревна скатывали в реку, почти полностью сгнил.
– Что-то я не понимаю, – воскликнул Марр. – Бревна же сплавляют вниз, по течению. То есть к заливу Гудзона. – И он указал направление. – Но там же никто не торгует ни елью, ни мягкой древесиной.
– Вы допускаете серьезную ошибку! – возразил профессор. – Всякому дураку ясно, что эта река течет совсем в другую сторону. И сброшенные в нее бревна попадали прямо в залив Святого Лаврентия!