– Ну что там? – нетерпеливо спросила Маша, дернув его за рукав.
Роман зажал динамик на гарнитуре и прошептал:
– Спит. Голова разболелась.
Маша нахмурилась, а Лялька так быстро повесила трубку, что Роман даже попрощаться не успел.
У Машиного дома Романа вновь накрыло страхом, что это конец их истории, и он долго не отпускал от себя Машу. Очень хотелось спросить, не изменились ли ее планы относительно него, но это было бы глупо. Сама Маша молчала, и от этого их поцелуи казались Роману немного киношными. Ну, потому что ведь именно в кино бывает все так отчаянно и горько.
Потом он проводил Машу до квартиры, и в этот раз она неожиданно решила воспользоваться лифтом. Это тоже показалось дурным знаком.
Добравшись до дома, Роман устроился на подоконнике и позвонил Маше.
– Я очень тебя люблю, – сказал он, когда в трубке раздалось ее тихое «алло».
Маша вздохнула на том конце, и Роман до боли в пальцах сжал телефон.
– Я тоже тебя люблю, – прошептала она наконец. – Только я сейчас не могу говорить.
– Хорошо. Спокойной ночи? – кивнул Роман, хотя Маша и не могла его видеть.
– И тебе, Ром.
В трубке стало тихо. Роман отложил телефон и прижался виском к холодному стеклу. Он смотрел на огоньки машин, бегущие по дороге, и думал, что ее «Я тоже тебя люблю» – это все-таки добрый знак. Иначе как вообще жить дальше?
Глава 9
Отмахнувшись от совести, можно искать виноватых.
В конверте оказался буклет компании. Яна облегченно выдохнула и решила, что мама просто над ней подшутила. Правда, до этого мама ни разу не пыталась кого-то разыграть, но это ведь не означало, что она не умела или не хотела.
«Волков должен его увидеть», – гласил стикер. Яна посмотрела на висевшее в туалете зеркало и встретилась со своим недоуменным взглядом. Эти буклеты лежали в ее приемной, в приемной Сергея Евгеньевича, в переговорной, где они вчера ели пиццу. Волков наверняка уже их видел. Да и зачем ему?
Яна пролистала буклет раз, другой и не увидела в нем ничего необычного. Посмотрела обложку на свет, понюхала и решила было позвонить матери, но вспомнила, что телефон остался в шкафчике. К тому же мама была уверена, что их телефоны прослушивают, поэтому вряд ли стала бы отвечать. Тем более сейчас.
– Что с тобой не так? – спросила Яна у буклета, пролистывая его в третий раз, и только тут заметила, что внизу одной из страниц наклеена картинка модели спортивного самолета. Обычная, из детских наборов. Все бы ничего, но наклеена она была на фото из лаборатории поверх зажженной спиртовки, и получалось, что самолетик объят пламенем.
Их отец разбился на самолете. Яна ни разу не пыталась представить, как это произошло, а вот сейчас, глядя на ореол огня вокруг наклейки, впервые подумала, что Алексей Волков с женой, скорее всего, сгорели заживо. Мама что, хотела напомнить об этом Диме? Мысль о том, что, возможно, Яна просто раздувает из мухи слона, разбивалась о количество усилий, предпринятых мамой для того, чтобы Дима увидел этот буклет.
Впрочем, Яна подумала, что мама сильно преувеличивает значимость этой дурацкой наклейки и ее возможного влияния на Диму. Прошло больше трех лет. За эти годы он не раз встречался с психологом. Да и вообще, он выглядит вполне адекватным и уверенным в себе. Чем больше доводов в пользу безобидности наклейки генерировал ее мозг, тем сильнее колотилось ее сердце. Понятия не имея, что делать, Яна засунула буклет за пояс джинсов и вышла из туалета.
Вновь облачившись в одноразовую одежду, она отправилась в упаковочный цех, чтобы как ни в чем не бывало продолжить смывку этикеток с ампул вместе со всеми, после созвонилась с секретаршей начальника производства и попросила организовать голодным студентам чай. И все это время она не могла решить, как поступить с буклетом. С одной стороны, она была почти уверена, что ничего страшного не случится, даже если Дима его увидит. Он может просто не взять его в руки или же не заинтересоваться им настолько, чтобы долистать до самолета. Или же он может банально этот самолет не заметить, как сначала не заметила сама Яна. В принципе, можно было выбросить буклет, а маме сказать, что Дима не обратил на него внимания. Но ее останавливало то, что для мамы это было важно. В последнее время мама все чаще говорила о том, сколько унижений ей пришлось вытерпеть ради того уровня жизни, который есть у Яны. Яна боялась расспрашивать о подробностях. Наверное, она была трусихой, раз просто не хотела ничего об этом знать. И если посмотреть на историю с этой стороны, то что плохого в том, чтобы подсунуть этот чертов буклет Диме? Все равно ведь ничего не случится, а просьбу мамы она при этом выполнит. Даже сфоткает Диму с буклетом, чтобы доказать ей.
В итоге Яна положила буклет на стол в переговорной. Она понимала, что ее действие наверняка попадет на камеры, однако не слишком об этом беспокоилась. Раз охранник был в курсе, значит, на записях этого не останется. Роль шпиона в стане врага даже, пожалуй, вызвала азарт. Во всяком случае, Яна озаботилась тем, чтобы Роман не взял буклет первым. У того обнаружилась неприятная привычка очень внимательно рассматривать фотографии, читать сноски, описания и задавать вопросы, поэтому она сначала попросила его помочь накрыть на стол, а потом закрыть окно, потому что у нее якобы не хватало сил. Чего было не отнять у Крестовского-младшего, так это готовности помочь. Яна не знала, рвался ли он осчастливить весь мир или же был настроен помогать только девушкам, но сейчас его галантность пришлась кстати.
Краем глаза Яна увидела, что Дима со скучающим лицом взял буклет, и ее сердце отчего-то ухнуло в желудок. Впрочем, пока Волков лениво переворачивал страницы, Яна успела вновь успокоить себя тем, что ничего страшного не случится. Это всего лишь шутка. Ну правда.
Чтобы откровенно не пялиться на Диму, Яна следила за Романом и тем не менее сразу поняла, что цель ее матери, какой бы она ни была, достигнута. Роман протянул было Диме чашку с чаем, но вдруг замер как вкопанный, и на его лице отразилась тревога, граничащая с паникой.
Дима неожиданно встал и рванул к окну, будто собираясь в него выброситься. Это выглядело настолько дико, что Яна зажала рот ладонью, чтобы не закричать. Они находились на втором этаже, но высота потолков в заводских помещениях была метра четыре, если не пять.
Роман, тоже кинувшийся к окну, что-то говорил Волкову, тот в ответ огрызался и даже, кажется, его ударил, а потом просто выбежал из переговорной.
«Дети Волкова – психи», – прозвучал в голове мамин голос, когда Яна, застыв, смотрела на дверной проем, в который вслед за Волковым выбежала Маша.
– Сегодня был сложный день, – медленно, чуть ли не по слогам произнес Роман, глядя на нее так, будто знал наверняка, что именно она подсунула этот злосчастный буклет с этой чертовой наклейкой.
Из здания они выходили в гробовом молчании. Роман шел с такой скоростью, что Яна едва за ним успевала. Один раз она указала ему дорогу, но он коротко отозвался: «Я запомнил» – и больше не сказал ни слова. Оказалось, он и правда прекрасно ориентировался в хитросплетении коридоров, в которых сама Яна плутала до сих пор. Она ухватилась за мысль об этой особенности Крестовского, как за спасательный круг. Иначе ей пришлось бы думать о своей роли в случившемся с Димой.
На улице Роман наспех накинул на себя куртку и почти бегом бросился по парковке. Яна пошла следом, едва переставляя ноги. Видеть Волкова не хотелось до дрожи. Она не готова была столкнуться с результатом их с мамой действий. И спасительное мамино «Дети Волкова – психи» совсем не снимало камня с ее души. Она-то думала, что это сказано просто так, из зависти к ним. У мамы часто проскальзывало что-то типа «Ты у меня такая красавица, не то что их Лена» или «Ты у меня с красным дипломом закончила, а Волков опять подрался в универе». Даже если и так, даже если психи… Нельзя же так с людьми. Правда?
У Яны к горлу подступил ком, когда она увидела Волкова, сидевшего на корточках посреди дорогих машин. Он выглядел будто ненастоящим, изломанным, исковерканным. Скорее всего, дело было в сумерках и фонаре, который подсвечивал Диму только с одной стороны.
Наверное, другая Яна – та, из параллельной вселенной – подошла бы к нему и сказала что-то вроде «Даже после самой страшной ночи приходит день» или еще какую-нибудь пафосную, но очень нужную в такие моменты чушь, которую могут сказать музыканты. Как ей год назад сказал старичок на Арбате: «Если ты слышишь музыку, значит, ты слышишь вечность». Реальная Яна остановилась у машины Романа, глядя на блики света от фонаря, собравшиеся в каплях на крыше. Реальная Яна не умела говорить пафосные вещи и не верила в то, что дружбу не покупают, как и любовь. И в Романа, присевшего на корточки рядом с Димой, она не верила. В тревогу на его лице, в то, как он неловко обводит рукой парковку, о чем-то тихо говоря не реагирующему на него Волкову.
Сигнализация машины пикнула, заставив Яну вздрогнуть.
– Садитесь вперед, – сказала ей подошедшая Маша. – Я с Димкой сзади сяду.
Яна кивнула и забралась в холодный салон. Маша села на водительское сиденье и, вставив ключи в замок зажигания, вдруг повернулась к Яне:
– А ключи просто повернуть или что-то еще нужно?
– Ногу на тормоз. Левая педаль, – на автомате ответила Яна, мечтая исчезнуть из этой машины, с этой парковки и даже немножко – с этой планеты. Оказаться в той параллельной вселенной, где можно говорить пафосную чушь, когда она просится, жжет в груди и на языке.
Машина завелась. Из кондиционера начало дуть холодным воздухом, и продрогшая Яна поплотнее запахнула куртку. Маша выбралась из машины и направилась к ребятам, а Яна зажмурилась изо всех сил. Оказывается, она не умела разрушать и… не хотела этого делать.
Спустя пару минут Дима и Маша устроились на заднем сиденье. Роман сел за руль и, потыкав в настройки кондиционера, обратился к Яне: