Тамара Михайловна позвала их ужинать, и Ромка выпустил ее из объятий. В эту минуту Лялька почти ненавидела их домработницу. Она бы даже, наверное, сообщила ей об этом, вот только заговорить вновь не получилось.
– Идем? – Ромка улыбнулся и сжал ее пальцы. Лялька отстраненно подумала, что он ведет себя с ней совсем как до Рябининой. Но тут же пришла мысль, что это не потому, что он так хочет, а потому, что просто боится за нее, боится ее молчания. Вот только разница была в том, что сейчас Лялька и сама боялась своего молчания. Будто в этот раз оно ей управляло, а не наоборот.
У Димкиной комнаты Лялька потянула Ромку к двери. Ей нужно было увидеть брата. Тот по-прежнему спал. Дышал ровно, и краснота, кажется, стала немного меньше. Но у Ляльки от страха сдавило горло и, видимо, снова потекли слезы, потому что Ромка опять протянул: «Ш-ш-ш» – и вывел ее из комнаты.
Ели они в молчании. Сергей то и дело хватался за стакан с соком, но так ни разу и не отпил, Ромка сидел напротив Ляльки и бросал на нее встревоженные взгляды, а Лялька с усилием проталкивала запеченные овощи в горло и думала о том, что Ромка сейчас уедет и она останется один на один со своими страхами. Наверное, будь здесь только Сергей, Лялька цеплялась бы за него. Но между Ромкой и Сергеем выбор был очевиден.
– Пойду капельницу поставлю, – наконец произнес так толком и не поевший Сергей и встал из-за стола.
– Помощь нужна? – Ромка тут же вскочил со своего места.
– С Леной побудь.
Сергей вышел из кухни, и Ромка медленно сел на стул.
– Ляль, не молчи, пожалуйста, – негромко попросил он. – Хочешь, погуляем? Поговорим о чем-нибудь. Про ВДНХ расскажешь. Про парня этого своего.
«Он не мой. Я все наврала», – хотела сказать Лялька, но снова не смогла.
Встав из-за стола, она приблизилась к подоконнику, на котором лежали блокнот и ручка. Тамара Михайловна почему-то всегда составляла списки покупок в блокноте, игнорируя телефон.
«1. Цв. кап. 2. Перч., 2 уп. 3. Морк!!!» – было написано на первом листе. Лялька вырвала последний листок из блокнота и написала в верхнем левом углу: «Я не могу говорить».
Заглянувший ей через плечо Ромка шумно выдохнул:
– Почему?
«Не знаю».
«Страшно».
Ромка ничего не сказал, и Лялька повернулась к нему, боясь увидеть в его глазах недоверие. По сути, у него ведь не было никаких причин ей верить. Она ведь столько лет молчала, чтобы они побегали вокруг нее, чтобы он звонил по несколько раз в день, чтобы писал каждый час.
Ромка вглядывался в ее лицо так внимательно, что она прикрыла глаза. Страшно было не только от того, что она не могла произнести ни звука. Страшно было от того, что она стояла перед ним в ярком освещении кухни вот такая: ненакрашенная, испуганная, зареванная, уступавшая Рябининой по всем фронтам, а он смотрел на нее так внимательно, что наверняка видел всю ее никчемность и внутреннюю пустоту.
– Ляль, – прошептал Ромка, – давай мы созвонимся с твоим психологом?
Лялька помотала головой.
– Пожалуйста, – добавил он и осторожно сжал ее плечи.
Лялька выскользнула из его рук и, повернувшись к подоконнику, написала: «Она не помогает. Она вообще ничего не понимает».
– А ты хочешь заговорить? – вдруг спросил Ромка.
Лялька растерянно к нему обернулась.
– Ну, может быть, ты сама не хочешь, – она прищурилась, и он поспешно добавил: – В смысле, неосознанно. Я просто читал про Димкины панические атаки, – зачастил Ромка. – Там много всякого пишут. Что это все от головы, и что мозг выдает вот такие физические реакции, что мозг вообще очень много всего может. И…
Лялька вскинула брови и схватила Ромку за руку.
– Оу, ты не знала про панические атаки? – убитым голосом уточнил он, каким-то образом поняв, что именно зацепило ее в его словах.
Она и правда понятия не имела, что у Димки бывают панические атаки. Хотя знала, что это такое. Читала как-то на форуме.
– Давно? – испуганно прошептала она, и у Ромки на лице отразилось облегчение.
Лялька прижала ладонь к губам. Получилось. У нее получилось заговорить. Вот только порадоваться толком не вышло, потому что у Димки, оказывается, бывают панические атаки, а еще прямо сейчас Сергей ставит ему капельницу.
– Я точно не знаю, – тут же пошел на попятный Ромка. – И он меня убьет, если узнает, что я проболтался. И Сергей убьет. Впрочем, пофиг уже, – как-то обреченно закончил он и, развязав галстук, расстегнул две верхние пуговицы рубашки.
Лялька посмотрела на ямочку между его ключиц и прошептала:
– Если что-то случится с Димкой, у меня никого не останется.
Говорить в полный голос она боялась. Все еще казалось, что не получится. Наверное, она ожидала, что Ромка ответит, что у нее останется он, но Ромка сказал:
– С ним все будет хорошо. Не выдумывай. Это же Димка.
– Я думала, и с родителями все будет хорошо. Вернее, о плохом вообще не думала.
– Ляль… – начал Ромка и замолчал. Кадык на его шее перекатился, когда он сглотнул.
– А Сергей меня Леной зовет, – все так же, не отрывая взгляда от его горла, тихо произнесла Лялька. – А вы с Димкой зовете совсем как мама с папой. Как будто я все еще маленькая и все будет хорошо.
Ромка намотал галстук на кисть и вновь притянул ее к себе.
– Ты уже не маленькая, но все правда будет хорошо.
– Останься сегодня у нас, – попросила Лялька и почувствовала, как Ромкино плечо напряглось под ее щекой. – Я могу сама позвонить Рябининой и объяснить, что случилось.
Она чувствовала себя очень взрослой сейчас. И очень несчастной, потому что слышала, как его сердце понеслось вскачь. Почему-то в эту минуту ей вспомнился детский магнитный конструктор. Папа когда-то ей дарил. Там были сине-красные детали разной длины и формы, и, если поднести их друг к другу неправильными концами, они отталкивались, вместо того чтобы притянуться. Кажется, они с Ромкой были как эти магниты, которые вдруг повернулись друг к другу неправильными сторонами и теперь никак не притянутся.
– Останешься? – прошептала Лялька
Его подбородок скользнул по ее макушке, когда он кивнул.
Говорят, когда любишь, делаешь так, чтобы любимому человеку было хорошо. Лялька зажмурилась и улыбнулась впервые за весь вечер. Ромка сделал так, чтобы ей было хорошо. Эта мысль грела ее, пока они молча сидели в гостиной. Ромка не стал убирать руку, когда Лялька сжала его пальцы. Прикасаться к нему было одновременно страшно и очень правильно. Он ведь остался, хотя мог уехать.
Позже они сидели в темноте на полу в Димкиной комнате, почти не разговаривая. Когда экран его телефона засветился фотографией Рябининой и он бесшумно вышел в коридор, Лялька испугалась, что он опять вернется таким, как в тот раз в саду: напряженным и чужим. Но Ромка вернулся таким же, каким и выходил: молчаливым, немного уставшим и до сих пор испуганным. Он сел на прежнее место и не стал сопротивляться, когда Лялька подползла ближе и села с ним плечом к плечу. Ей подумалось, что, кажется, они, как те магниты, наконец повернулись правильными сторонами. А значит, все еще можно исправить. Ведь Ромка был ее, и Димка был ее. Ей хотелось сидеть так вечно, потому что в этой комнате находились два самых важных для нее человека.
Когда пришло сообщение от LastGreen’а, Лялька даже не стала его читать. Просто скинула сообщение с экрана и сильнее прижалась к Ромкиному плечу. И уснула так же – сидя на жестком полу и мечтая о том, чтобы эта ночь не заканчивалась.
Глава 23
И вокруг никого, кто тебе послужил бы примером.
Понедельник начался с того, что Роман обнаружил отсутствие телефона. Он попытался вспомнить, когда в последний раз им пользовался, но не смог. То ли в машине, когда спорил с Машей, то ли в киоске, когда покупал газировку.
Отсутствие телефона впервые ощущалось так остро, потому что разговор с Машей вчера вышел отвратительным, и нужно было срочно исправить ситуацию. А дурацкий телефон никак не находился.
Вчера Роман и сам был зол, а сегодня их ссора уже виделась ему в новом свете. Он, как ни крути, должен был посоветоваться с Машей перед разговором с отцом. Ну, то есть он все равно не считал, что должен был, но для Маши это было важно, поэтому Роману стоило все-таки поступить иначе.
Яичница подгорела, кофе убежал. Вкупе с пропавшим телефоном можно было считать начало недели просто «отличным».
Телефон обнаружился валяющимся на сиденье машины, и Роман порадовался тому, что машина простояла ночь на парковке, а не где-нибудь на улице. Покупать новый совсем не хотелось. Воткнув разряженный в ноль телефон в зарядку, Роман посмотрел на часы. Если бы каким-то чудом утром понедельника в Москве не было пробок, он поехал бы к Маше, забрал ее у дома и отвез в универ. По дороге попросил бы прощения, пообещал бы больше так не делать, и все бы непременно наладилось. Но правда заключалась в том, что даже до универа он бы быстрее дошел пешком.
Бросив машину на парковке около универа за три минуты до начала первой пары, Роман схватил с подставки телефон, едва не выломав гнездо зарядки, и, на ходу его включая, почти бегом бросился к корпусу. В мессенджер посыпались сообщения от деда, от мамы и от Ляльки. В чате с Машей была тишина. Мама спрашивала, какие у Романа планы на Рождество, дед желал спокойной ночи, а Лялька… Прочитав Лялькино сообщение, Роман споткнулся о ступеньку и едва не навернулся.
«Если бы Андрей увез меня сейчас, ты бы за мной не поехал?»
Сообщение было отправлено вчера. Кажется, сразу после того, как Роман в желании забиться в угол вырубил телефон. Холодея, он набрал Лялькин номер. Пока шло соединение, в голову лезло всякое. Спроси кто-нибудь Романа сейчас, какая пара у него первой, он бы не сообразил. Он вообще вряд ли вспомнил бы, что идет в универ. К счастью, Лялька на звонок ответила, и, кажется, ничего непоправимого не случилось.
Облегчение. Пожалуй, это чувство было основным в первые минуты разговора, а потом смущение от осознания ее детской упрямой влюбленности и… раздражение из-за того, что приходилось выверять каждое слово, каждую интонацию. Провожая бездумным взглядом опаздывающих студентов, он чувствовал себя так, будто ходит по краю обрыва туда-сюда, туда-сюда, словно нарочно делая все, чтобы наконец сорваться.