К Мэйчжуан подбежала служанка, подхватила ее под руку и отвела в сторону, чтобы та отдохнула. А я растерянно держала в руках чужую флейту и пыталась придумать, что делать дальше. Если я правильно помнила, то наложница Мэй, которую звали Цзян Цайпин, понравилась императору Тан Саюньцзуну за то, что разбиралась в поэзии, умела играть на музыкальных инструментах, красиво пела и танцевала. Сюаньцзун влюбился в нее без памяти. В книге, которую я читала, было написано, что однажды, чтобы впечатлить императора, наложница Мэй одновременно играла на флейте из белого нефрита и танцевала «Танец встревоженного лебедя». Император шутливо прозвал ее «умелица Мэй». Сейчас у меня тоже в руках оказалась флейта и я танцую вместе с ней. Конечно, моим движениям не хватает грациозности, и меня не сравнить с императрицей Чуньюань, ведь у нее в руках ничего не было. Поэтому никто уже не смог бы обвинить меня в неуважении к ее наследию. Тем более «Танец встревоженного лебедя» придумала наложница Мэй, поэтому я не нарушала никакие каноны.
Поднеся флейту к губам, я закружилась в танце еще быстрее, пока юбка не стала похожа на распустившийся бутон граната, а подвески на поясе – на брызги воды. Я больше не видела лиц окружающих, все они стали размытыми тенями. Но дыхание у меня не сбилось. По залу разнеслись мелодичные звуки флейты.
Я все еще вращалась, когда до моих ушей донеслись звуки еще одной флейты. Я узнала ее звучание. На душе стало так радостно, когда я поняла, что сам Сюаньлин решил мне подыграть. Я взглянула на него и увидела, что его глаза полны любви. Он смотрел на меня так же, как в день нашей первой встречи. На сердце сразу стало теплее, и я уже не переживала о том, что произошло совсем недавно в Шуйлюнаньсюне.
Флейты слились в гармонии, цитра переливчато звенела, певица тянула высокую ноту, а потом все это начало плавно стихать. Я начала склоняться, подобно иве, которую прижимает к земле сильный ветер. Под последнюю трель флейты я опустилась на пол. Легкая белая шелковая юбка разошлась во все стороны и стала похожа на белоснежный цветок, распустившийся на ярко-красном ковре. Я подняла глаза и увидела, что Сюаньлин идет ко мне. Он протянул руку, чтобы помочь мне подняться, а потом прошептал на ухо:
– Сколько же ты хранишь секретов, о которых я еще не знаю?
Я опустила взгляд и кокетливо улыбнулась.
– Какие же это секреты? Так, пустяк. Но я рада, что смогла вас развеселить.
Мельком взглянув на наложницу Цао, я успела заметить, как внимательно она смотрит на нас. Но уже спустя мгновение она с улыбкой поднялась и направилась в нашу сторону.
– Что я вам говорила, Ваше Величество? – Цао задорно улыбнулась. – Наша сестренка Чжэнь очень смышленая. Она умеет танцевать то, что не по силам простым людям. И станцевала она не хуже покойной императрицы, когда та…
Императрица прервала наложницу Цао, не дав ей договорить:
– Цзеюй Цао, почему ты сегодня так часто вспоминаешь мою покойную сестру и ее танец? – Императрица натянуто улыбалась и строго смотрела на растерявшуюся наложницу. – Насколько я помню, даже наложницы Хуа еще не было в гареме тогда, когда она исполняла для нас «Танец встревоженного лебедя». Что уж говорить о тебе, цзеюй? Откуда тебе знать, как она танцевала? А если ты не знаешь, то почему сравниваешь танец ваньи и покойной императрицы?
Наложница Цао услышала жесткие нотки в голосе императрицы. Тон разговора сильно отличался от обычного.
– Что-то я об этом не подумала. – Наложница смущенно улыбнулась. – Просто я много об этом слышала и очень жалею, что не видела, как танцевала прежняя императрица.
Сюаньлин слегка нахмурился, глядя на наложницу Цао, но не стал с ней разговаривать. Он посмотрел на меня и заботливо спросил:
– Ты не устала после такого долгого танца?
Я улыбнулась в ответ и скромно ответила:
– Я совсем не устала. К сожалению, мне тоже не посчастливилось увидеть чудесное исполнение «Танца встревоженного лебедя» императрицей Чуньюань. Сегодня я подражала танцу наложницы Мэй. Разве можно сравнивать слабый огонек светлячка с яркой луной, которой была покойная императрица?
Император довольно хмыкнул и повернулся к принцу Цинхэ:
– Шестой брат, ты опоздал. Тебе причитаются три штрафных чарки!
Сюаньцин поднял чарку и усмехнулся:
– А ведь я сыграл и на флейте, и на цитре ради того, чтобы помочь моей новой невестке. Дражайший старший брат, неужели так необходимо наказывать меня перед всеми твоими женами и гостями? – сказав это, принц тут же выпил полную чарку вина.
– Чтобы создать идеальное неповторимое звучание, необходимо, чтобы цитра «Очень тоскую по тебе» звучала вместе с флейтой «Любим и бережем друг друга», – сказал император, а потом указал на меня и Мэйчжуан: – Это ваньи Чжэнь и жунхуа Шэнь. – Потом он повернулся к Линжун: – А пела для нас…
Когда император обратился к Линжун, она опустилась на колени и ответила:
– Ваше Величество, я сюаньши Ань.
Сюаньлин хмыкнул и велел ей подняться. Отвернувшись, он приказал ближайшему евнуху наградить Линжун, а сам взял меня за руку и повел к своему столу. Линжун на мгновение растерялась, но потом вежливо поклонилась и молча вернулась на место.
Вспомнив, что я все еще держу флейту принца Цинхэ, я остановилась, повернулась к нему и с улыбкой сказала:
– Ваше Высочество, спасибо, что пришли мне на помощь. Без вас я бы стала всеобщим посмешищем.
– Не стоит благодарности, ваньи, – сухо ответил принц и сел за свой столик.
Только сейчас я заметила, что принц Цинхэ строен и величав, что он умеет держаться с достоинством и изяществом, как прекрасное дерево, что он красив, как «Гуаньинь у воды и под луной» [151]. Он уже не был тем безрассудным наглецом, который разозлил меня совсем недавно. Я посмеялась про себя: каким бы свободолюбивым принц ни был, перед посторонними он должен притворяться паинькой. Я переводила взгляд с одного принца на другого и размышляла. Принц Цишаня Сюаньсюнь был заурядным человеком, без каких-либо достижений. Принц Жунаня Сюаньцзи, несмотря на боевые заслуги, не казался мне достойным человеком. К тому же отец наложницы Хуа, Мужун Цзюн, находился под его командованием. Поэтому с ним надо быть особенно осторожной. Принц Пинъяна Сюаньфэнь, хотя и не достиг совершеннолетия и был сыном женщины из простой семьи, всегда вежливо общался с людьми, что выдавало его благородную натуру. Никто даже не думал смотреть на него свысока. Именно принц Сюаньфэнь был самым талантливым и выдающимся среди всех принцев Сюань. Но самым известным был, конечно, Сюаньцин, правда, чаще всего о нем говорили не из-за его талантов, а из-за необычной манеры поведения и красивой внешности.
Сюаньлин потянул меня за руку и усадил рядом с собой. Потом он вновь заговорил с шестым принцем:
– Брат, ты ведь умело слагаешь стихи. Может, ты сочинишь стих о танце ваньи Чжэнь?
– Брат, ты, должно быть, шутишь, – ответил принц Цинхэ. – Но я готов представить на твой суд скромный плод моих усилий.
Ему тут же принесли все необходимое для письма. Сюаньцин сосредоточенно смотрел на бумагу, над которой порхала писчая кисть. Через некоторое время он взмахнул рукой, оставляя последний росчерк, и передал исписанную бумагу евнуху Чану, чтобы он отнес ее императору. Сюаньлин пробежался глазами по строкам и довольно улыбнулся.
– Мне нравится! – воскликнул он, а потом начал нараспев зачитывать только что сочиненный стих: – «В южной стране живет красавица и славится изящными танцами. Когда танцевала она на осеннем празднике, ее рукава взмывали ввысь и проносились сквозь облака и дожди. Изящная, как орхидея, стремительная, как летящий дракон. Ее красота останавливает реки, ей завидуют все красавицы мира. Беспредельна плавность ее движений, бесконечны сложные позы. Она как лотос, пробивающийся сквозь воду, как снег, кружащийся на ветру. Все оборачиваются на звон ее сережек, а когда поправляет она рукава, хочется вновь ее увидеть. Я боюсь, что не успею ее поймать, и улетит она, как встревоженный лебедь» [152]. – Сюаньлин так вдохновился стихами, что читал все громче и громче. Нараспев прочитав последнюю фразу, он тихонько рассмеялся. – Брат, а ты стал писать стихи намного лучше. В каждом предложении лишь по пять иероглифов [153], но пока я читал, перед моими глазами вновь возник образ танцующей Хуаньхуань.
После слов императора все присутствующие начали громко нахваливать стихи принца Цинхэ и хлопать в ладоши. Только принц Жунаня не присоединился к бурным овациям. В его глазах читалось презрение к брату-поэту. Он поставил на стол опустошенную чарку и неодобрительно оглядел гостей. Его жена дернула его за рукав, как бы намекая, что не стоит портить всеобщий радостный настрой. Я сделала вид, что не заметила этого, и, скромно опустив глаза, сказала:
– Сегодня я не только насладилась поэтическим талантом шестого принца, но и получила от него похвалу. Я очень счастлива.
Императрица одобрительно кивнула и улыбнулась.
– Хотя император не так силен в стихосложении, но он всегда честно оценивает чужое творчество. Если император говорит, что стихи хороши, значит, так и есть.
С лица Сюаньлина не сходила довольная улыбка. Он посмотрел в мою сторону и сказал:
– Хуаньхуань, ты лучше всех в гареме разбираешься в поэзии. Не хочешь ли ты ответить принцу стихами?
Я улыбнулась, про себя придумывая, как бы тактично отказаться, но, подняв голову, я заметила усмешку на лице принца Цинхэ. Он стоял, заложив руки за спину, и смотрел на меня со снисходительной улыбкой. Он отпил вино и сказал:
– Я давно знаю, что среди наложниц встречаются талантливые поэтессы. Это и наложница Чжо, и наложница Бань, та же наложница Мэй, а еще наложница Юй. Я был бы не против услышать творение ваньи Чжэнь. Уж не откажи мне в этом удовольствии.
Я немного подумала, а потом взяла палочку из слоновьей кости и стала ритмично постукиват