Сюаньлин задумался над моими словами, а потом притянул меня к себе и крепко обнял.
– Я беспокоюсь, что она еще не раз тебя обидит. Но ты не бойся, я буду тебя оберегать.
Я положила голову ему на плечо и тихонько сказала:
– Ради императора я готова терпеть любые обиды.
Вот и получалось, что то, что происходило на банкете, было заранее поставленным спектаклем… Я мельком взглянула на императрицу. Думаю, что у нее сейчас голова болела сильнее, чем у меня или Мэйчжуан.
После окончания банкета гости стали потихоньку расходиться.
Проходя мимо наложницы Цао, я остановилась и прошептала:
– Сестрица, я хотела кое-что спросить. Ты ведь все время прятала бумажку с названием танца в своем рукаве? – Я мило улыбнулась, хотя в глазах не было ни намека на улыбку. – Ты ведь хотела, чтобы именно я исполнила «Танец встревоженного лебедя».
Цао взяла свою служанку под руку и совершенно спокойно сказала:
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, сестренка Чжэнь.
Я подняла глаза к темно-синему небу, на котором не было ни облачка.
– Ты очень умна, сестрица, – похвалила я Цао. – Ты знала, что стихотворение не произведет впечатления без танца. А я еще удивилась, почему это наложницу Хуа потянуло к стихам, если раньше она не любила читать. Стихи, написанные наложницей Мэй с любовью к императору Тан Сюаньцзуну, не смогли тронуть его сердце и вернуть его благосклонность, но зато помогли фэй Хуа растрогать императора Сюаньлина. Если бы душа наложницы Мэй узнала о том, что старания старших сестриц увенчались успехом благодаря ее стихам и танцу, она была бы счастлива.
Цзеюй Цао сухо улыбнулась:
– Сестренка, ты можешь говорить что хочешь. К сожалению, я не умею красиво говорить, поэтому не хочу с тобой спорить. Кажется, у тебя в ближайшее время будет несколько свободных дней, так почему бы тебе не позаботиться о жунхуа Шэнь и ее ребенке? Император переживает за них гораздо больше, чем за других.
Глава 26Под ярким солнцем от нефрита поднимается дымок [156]
Наложница Хуа вновь наслаждалась высоким положением, а наложницы Цао и Мэйчжуан радовались вниманию императора. Сюаньлин несколько дней не приходил ко мне в павильон Ифу, и хотя он предупредил меня заранее, я все равно грустила.
Дни становились все длиннее. После обеда стояла невообразимая безветренная жара. Солнце палило так, что его лучи, отраженные от отполированного до блеска пола, слепили глаза. В Ифу закрыли все двери, а окна занавесили бамбуковыми шторами. Благодаря этому в помещениях было прохладнее, чем на улице. Как бы мне хотелось, чтобы можно было спастись от жары, просто закрыв двери. Около кушетки стояли большие, украшенные перегородчатой эмалью кувшины, в которых стояли ледяные скульптуры. Они постепенно таяли, и когда кусочки льда соприкасались друг с другом, раздавался негромкий «динь».
Я лежала на кушетке на тонкой циновке из бамбуковых волокон. Она немного холодила кожу, и это было приятно. Из-за духоты меня клонило в сон. Я почти уснула, но тут вдруг вздрогнула всем телом и ощутила распространяющийся по коже жар. Я перевернулась с боку на бок и недовольно скривилась: моя шелковая одежда полностью промокла от пота. Волосы на лбу и на висках тоже были сырыми и неприятно липли к коже.
Пэй и Пинь старательно обмахивали меня веерами. Ветряное колесо усердно крутилось, создавая потоки воздуха, но так как оно стояло в закрытой комнате, меня обдувало то теплом, то прохладой.
Я прикрыла глаза и снова задремала. За окном стрекотали цикады. Звук то раздавался где-то поблизости, то удалялся. Он навевал сонливость, но не давал спокойно поспать.
Я недовольно похлопала по циновке и пробурчала сквозь сон:
– Пошли кого-нибудь в сад, пусть поставят ловушки для цикад. И сходи к служащим Министерства двора, пусть пришлют свежий лед.
Цзиньси, стоявшая в стороне, сказала «слушаюсь» и ушла выполнять приказы.
Повернувшись к стене, я быстро уснула. Когда я проснулась, я заметила, что на улице стало гораздо тише. А еще меня обдувал приятный прохладный ветерок. Видимо, служанки стали размахивать веерами посильнее. Я довольно промычала и сказала:
– Ох, хорошо! Размахивайте посильнее.
– Слушаюсь, – сзади раздался знакомый шепот.
Когда я услышала голос Сюаньлина, сон как рукой сняло. Я быстро повернулась и села. Так как во сне я постоянно ворочалась с боку на бок, одежда и волосы у меня были в полном беспорядке. Шпильки в виде сапфировых стрекоз, которые удерживали мои волосы, рассыпались по всей кушетке. Мне стало ужасно стыдно из-за того, что император увидел меня в таком виде. Я второпях стала поправлять одежду, первым делом прикрывая грудь.
– Ваше Величество, вы решили надо мной подшутить? – обиженно спросила я.
– Я просто узнал, что в последние дни ты плохо спала. Это ведь из-за ночной духоты? Я решил прийти и лично обмахивать тебя веером, чтобы ты могла хотя бы немного поспать.
Меня тронул этот знак внимания. Несмотря на то что его фавориткой вновь считалась наложница Хуа и несмотря на то что ему надо было заботиться о беременной Мэйчжуан, он все равно дорожил мной.
Стоило об этом подумать, и узел на душе сразу немного ослаб.
Я хотела подняться и поприветствовать императора как следует, но он удержал меня и сказал:
– Тут только мы с тобой. Не надо всех этих церемоний.
Я огляделась, и действительно в комнате больше никого не было.
– А где мои служанки Пэй и Пинь? Как они могли позволить императору взяться за веер?
– Я заметил, что они хотят спать, и отправил их отдыхать.
Сюаньлин присел на край кушетки и взял со стоящего рядом столика фарфоровую пиалу, украшенную изображениями лотосов в технике доуцай [157]. В пиале колотый лед был смешан с кусочками арбуза, семенами лотоса и медом.
– Ты так вспотела после сна. – Сюаньлин заботливо убрал прилипшую к моему лбу прядь волос. – Тебе надо съесть что-нибудь холодное.
Я всегда не любила жару и стремилась охладиться любыми способами. Говорят что при жаре лучше всего есть что-то кислое, но именно кислое я и не любила, поэтому каждый день просила приготовить мне что-то сладкое со льдом.
Император перемешал содержимое пиалы серебряной ложечкой, и я услышала, как бьются друг о друга кусочки льда и фруктов. Мой рот наполнился слюной, когда я почувствовала сладкий аромат меда. Сюаньлин наполнил ложку и поднес к моим губам.
– Давай я тебя покормлю.
Мне было немного не по себе, но я кивнула и приоткрыла рот. И тут же ощутила сладкую свежесть на языке. Я предложила императору попробовать освежающий коктейль.
– Слишком сладко, – сказал он, сняв пробу. – В жару лучше есть что-то кисло-сладкое.
Его слова напомнили мне кое о чем.
– Сылан, ваша Хуаньхуань кое-что приготовила. Не желаете ли отведать?
Я быстро опустила ноги на пол, надела домашние туфли и потянулась к серебряному горшочку, стоящему на столике. Я взялась за ручку, на которой были выгравированы попугаи, и подняла крышку.
Сюаньлин взял горсть засахаренных яблок и спросил:
– Что это?
– Я приготовила их своими руками. Но не знаю, понравится вам их вкус или нет.
Император положил одно яблочко в рот и стал не спеша жевать и гонять его языком, стараясь распробовать.
– Кисло и сладко! – воскликнул он. – Очень вкусно. Как ты это сделала? Я скажу поварам, чтобы научились готовить такие яблоки.
– Это секрет. – Я кокетливо захлопала глазами. – Если я научу других готовить такие яблочки, то мой дорогой Сылан больше не придет к своей Хуаньхуань.
Сюаньлин улыбнулся и ущипнул меня за подбородок.
– Хуаньхуань, вот уж не думал, что ты такая жадина.
Я оттолкнула его руку, забрала блюдо со льдом и села подальше. Съев ложку сладкой смеси, я с неохотой начала рассказывать:
– Все довольно просто. По осени надо собрать яблоки и опустить в бочку с медом, пока они не засахарятся. Секрет кроется в меде. Надо каждый год третьего числа третьего месяца брать грушевый нектар, собранный пчелами, и растворять его в особой талой воде. Эту воду получают, растапливая снег на цветах сливы. Затем в мед добавляют тычинки жимолости, чтобы избавиться от согревающего действия, и ставят на медленный огонь. Мед варят до тех пор, пока тычинки не растворятся. Затем в мед добавляют лепестки розы и сосновые иглы, перекладывают в маленькие горшочки и запечатывают. Вот и все.
– Только девушка с таким острым умом, как у тебя, могла придумать столь мудреный рецепт приготовления засахаренных фруктов.
Я приняла расстроенный вид, тяжело вздохнула, подтянула колени к груди и обхватила их руками.
– Просто мне целыми днями нечем было заняться, вот я и развлекала себя, как могла.
Сюаньлин крепко обнял меня и заглянул в глаза.
– Ты так говоришь, потому что я не приходил к тебе в последнее время?
– Сылан, неужели вы считаете, что я настолько ревнива, что ревность лишает меня разума? Вы слишком плохого обо мне мнения, – сказала я, обиженно надув губы.
В этот момент неожиданно скрипнула дверь и в зазоре показалась светло-зеленая юбка. Хуаньби, а это была она, пришлось открывать дверь бедром, потому что руки у нее были заняты большим кувшином с цветами. Видимо, она только что пришла из оранжереи. Летом было запрещено возжигать благовония, поэтому служанки на рассвете, после полудня и под вечер ходили в оранжерею за свежими цветами и приносили их во дворец. Так как Сюаньлин отослал всех служанок, никто не предупредил Хуаньби о его визите. Она знать не знала, что пришел император. Увидев его, служанка остолбенела. И пройти вперед она не могла, и уходить уже было поздно.
Когда я осознала, что Сюаньлин все еще меня обнимает и Хуаньби это видит, мне стало ужасно неловко. Заметив наши взгляды, она быстро опустилась на колени и запричитала:
– Ваше Величество, пощадите! Рабыня не хотела вам помешать! – Глазами, полными слез, она умоляюще посмотрела на меня: – Госпожа, я не знала…