Насколько я могу судить, они все еще влюблены друг в друга, как будто познакомились совсем недавно.
И это я-то потерял голову? Думаю, мамы восприняли мою одержимость Азой как действие закона кармы. Они вспомнили, как их собственные родители схватились за голову, услышав об их отношениях.
И вот, посмотрев на нас с Азой, они сами схватились за голову, но запретить нам общаться не смогли.
Обычные люди в свободное время смотрят телевизор, а она читала о криптографии и изучала морские узлы. Мы постоянно соревновались, кто кого сильнее удивит очередной никому не известной причудой. Мы вели счет, и я выигрывал, но всего на один балл.
И вот в прошлом году она записалась на конкурс талантов. Выйдя на сцену, она включила запись с битбоксом и начала издавать престранный свист.
Я сидел в зале и помирал.
После выступления она подошла ко мне и спросила: «Как у тебя с сильбо?» – а потом расхохоталась. Оказалось, что сильбо – это свистящий язык с Канарских островов. Тот раунд она выиграла, но в конкурсе так и не победила. До сих пор не знаю, что она тогда свистела – переводить она отказалась.
У кладбища я сворачиваю налево и строюсь за обшарпанной голубой машиной, в которой едут родители Азы и Илай.
Я сигналю: И КАК ТОЛЬКО Я МОГ ПОСТОЯННО ЗАБЫВАТЬ, ЧТО ТЫ НЕИЗЛИЧИМО БОЛЬНА?
За рулем папа Азы. Он машет мне рукой, а потом дает несколько отчетливых гудков, используя настоящую азбуку Морзе.
НАВЕКИ. Он говорил мне, что сделает это. Я повторяю его послание, как и все остальные. Они даже не знают, что оно означает, но мы с папой Азы знаем. Ее мама и сестра тоже. Я вижу их сквозь заднее стекло: они едва сдерживаются, чтобы не разрыдаться.
Я повторяю кусочек числа пи.
Итак, вернемся к тому моменту, когда я притащился на ее пятый день рождения, думая, что мой костюм с Хеллоуина сделает меня невидимкой. В целом так и вышло. Я прошел целую милю – целую милю маленький аллигатор шел по обочине дороги – и никто меня не остановил. У меня была миссия.
Аза никому тогда не нравилась. К тому моменту она уже свыклась со своей участью: друзей нет, а на перемене даже не погуляешь. Все говорили, что она гадкая и заразная.
Мне, вообще-то, другие люди не нужны. Точнее, мне нужен только один человек, но ее больше нет, и чертчертчерт.
Я выдаю тираду из гудков: мое письмо с извинениями. Точнее, одно большое «прости».
С моей подачи семья Азы решила провести церемонию прощания у могилы, потому что прощальные слова лучше всего именно выкрикивать, что мы и будем сейчас делать.
Поднялся неистовый ветер. Люди собираются вокруг ямы, как будто из нее должно что-то вылезти, а не наоборот.
Для нас всех было так важно, чтобы Аза дожила до своего шестнадцатилетия. Почему? Что эта дата вообще означает? Ничего. Опять я сталкиваюсь с понятием «ничто». Шестнадцать даже к простым числам не относится.
Я смотрю на парней и девчонок из школы, на Дженни Грин и компанию ее друзей. В последние несколько дней многие то и дело отпрашивались с уроков, а выйдя из школы, отправлялись курить за столовую. Мы с Азой подняли бы их на смех: что за нелепость скорбеть о том, кого ты даже не любил?
К скорби Аза относилась скептически, и теперь я нахожусь в затруднительном положении: я-то думал, что тоже особо в нее не верю, но оказалось, что это не так. И вот между нами появилось еще одно различие.
Немного в стороне от остальных стоит мистер Гримм в солнечных очках и шляпе. Лицо его выглядит заплаканным.
Мамы идут позади меня. Кэрол тяжело вздыхает: похоже, она до последнего надеялась, что я не заявлюсь на похороны в таком виде.
– Неужели, – говорит Кэрол, – так трудно было прийти в нормальном костюме?
– Ты же знала, что все этим кончится, – говорит Ева. Она даже слегка улыбается.
– Я надеялась, что он одумается, – говорит Кэрол. – Я даже позвонила в прокат костюмов. Они сказали, что костюм аллигатора у них на складе.
Вот только Кэрол не знала, что у них в наличии имеется два таких костюма. Один на меня, а второй на Азу. Я хотел сделать ей на день рождения сюрприз.
– Это же похороны Азы, – говорю я. – Ей бы понравилось.
Я надеваю голову аллигатора. Ева украдкой поднимает вверх оба больших пальца, но я смотрю на Кэрол. И именно в тот момент, когда я думаю, что она ни за что меня не поддержит, она говорит «我爱你», что в переводе с китайского значит «я тебя люблю», а потом добавляет «Nanukupenda», что означает «я тебя люблю» на суахили. Когда я был маленьким, мы с ней выучили эту фразу, должно быть, на тысяче языков. Вот такая она у меня.
– И пусть от тебя один неприятности, – говорит Кэрол с надрывом в голосе, – я догадываюсь, за что ты просил прощения, и за это извиняться нет нужды. – Я и забыл, что рассказывал ей про письма с извинениями. – Ты не виноват в ее смерти. Ты же это понимаешь?
Я гляжу на нее изнутри своего костюма. Нет, не понимаю.
Мама прижимает руку к моей груди, а затем быстро идет к своему стулу.
Когда я осознал, что Аза умрет гораздо раньше меня, я стал говорить ей все избитые клише, которые говорят умирающим: «Может быть, завтра я попаду под автобус» – и так далее и тому подобное.
На что Аза мне ответила: «Может быть, и попадешь, вот только, серьезно, как часто люди попадают под автобус?» Затем она показала мне статистику. Оказалось, не так уж и часто.
Мама Азы бросается мне на шею. Я веду ее и Генри к нашим местам. Они так сильно опираются на мои руки, что чуть ли не виснут на мне.
Могила, в которой должны похоронить Азу, кажется мне совсем крошечной.
091736371787214684409012249534301465495853710507922796
Когда наступает моя очередь произносить речь, я снимаю голову аллигатора и читаю наизусть кусочек числа пи. После этого я начинаю лихорадочно бормотать:
– Быть может, вам известно, что люди до сих пор получают все новые и новые цифры после запятой. Я хотел подарить Азе их все. Я попытался сделать это при первой нашей встрече. Позже я обнаружил, что она знает больше цифр после запятой, чем я. Я пытался дать ей что-то бесконечное.
Все на меня палятся. Взрослые сочувственно вздыхают и щелкают языком, чем только вызывают у меня отвращение.
– Все, – говорю я. – На этом у меня все. Не волнуйтесь, со мной все в порядке.
Я всюду встречаю сочувственные взгляды. В голове у меня в бешеном ритме проносятся цифры после запятой.
Наступает черед ее родных.
Мама Азы: «Она болела, но хотела бы я вместо нее иметь здорового ребенка? Если бы этим ребенком был кто-то другой, то ни за что на свете».
Папа Азы: <не в силах произнести ни слова, мотает головой>
Мама Азы: обнимает его и дает ему листок цветной бумаги. Мне не видно, что на нем написано, но я догадываюсь, что это письмо с признаниями в любви. Судя по выражению его лица, Грета его выручила.
Илай: «В прошлом году мне подарили валентинку. Аза сказала, что она ужасная, а мне она понравилась. На самом деле Азе валентинка тоже понравилась, но она никак не хотела в этом признаться. Сейчас я подарю эту валентинку ей».
Илай достает конфетти в форме сердечек, и мы пригоршнями бросаем его в воздух. Осыпаясь, сердечки блестят и переливаются.
«Почему я не подарил Азе ни одной валентинки?» – думаю я. Я и не знал, что ей нравится конфетти. Я и не знал, что ей нравятся сердечки. Она бы меня засмеяла. Она бы сказала, что это сентиментальные сопли. Но, может быть, я…
Тревога грозит выплеснуться через край. Соберись, Джейсон.
Я выношу воздушные шарики – их несколько сотен. Создается впечатление, что мы вдруг оказались на детском утреннике и нам всем по пять лет. Только некоторые гости на этом утреннике мертвы.
Каждый берет по шарику и прикрепляет к нему записку. Еве эта затея не понравилась, потому что она против загрязнения окружающей среды. Пришлось искать шарики из биоразлагаемого материала. На короткое мгновение я чувствую, что все делаю правильно.
Дождь заметно усиливается. Часть шариков лопается, как только их отпускают, но остальные поднимаются в небо. Вот что меня всегда раздражало в воздушных шариках: у тебя в руках они большие, но стоит их отпустить, как они моментально становятся микроскопическими.
Мой шар гораздо крупнее всех остальных, потому что ему предстоит поднять в воздух толстое письмо в водонепроницаемом чехле. На самом деле это метеорологический зонд повышенной прочности, который я покрасил зеленым спреем, чтобы провести Еву. Я хотел, чтобы он как можно ближе подошел к космосу.
И тут…
Гром.
Молния.
Люди направляются к машинам, двигаясь настолько быстро, насколько позволяют приличия.
А мне-то куда идти? Аза лежит в маленьком ящике в земле.
Могила слишком маленькая, чтобы я смог туда залезть, поджать колени к груди и ждать, пока меня не засыплют землей. Но как после такого можно жить дальше?
Деревья гнутся от ветра, где-то поблизости на землю падает сломавшаяся ветка, а мамы, уже не церемонясь, пытаются увести меня с собой.
Я задираю голову и отпускаю веревку своего шара. В этот момент я замечаю проблеск чего-то…
…краешек развевающегося на ветру белого паруса и яркую вспышку света, мелькнувшую из-за туч. Я что-то вижу, я вижу тросы, угловатый нос.
Из туч к земле летит какой-то предмет, и тут я слышу голос Азы. Клянусь, я слышу ее голос.
Аза выкрикивает мое имя.
Глава 9{АЗА}
– А за Рэй, – доносится до меня чей-то ОЧЕНЬ громкий голос. – Аза Рэй, просыпайся.
Я прячу голову под одеяло. Ну уж нет. Не буду я просыпаться; сейчас от силы пять утра, пускай потерпят со своими уколами. После вчерашнего происшествия, которое я помню урывками, голова болит и кружится. Да, вчера мне было паршиво, но такое уже случалось, и раз я все еще тут, значит, не так уж все и плохо.
Я спала как убитая (черный юмор никто не запрещал). Какое бы лекарство они мне ни вкололи, похоже, оно действует. Если бы меня попросили оценить степень боли по специальной шкале, я сказала бы «ноль». Такой ответ я не давала еще ни разу в жизни, ведь я хронический пациент.