{АЗА}
Нет.
Я толкаю дверь плечом, пробиваюсь сквозь толпу, в которой мелькают перья, синие руки и серые униформы, и несусь, несусь, несусь по коридору мимо десятков гамаков.
«Магония», – сказал тогда Джейсон, но мы же обсуждали не факты, а сказки. Он говорил о случаях массовых галлюцинаций в истории. Все эти рассказы казались мне полнейшей чушью. Я просто больна – и ничего больше!
Я проталкиваюсь дальше, а птица у меня в груди кричит: Знай свое место! Заль – капитан! Отдай ей честь!
Я пулей проношусь по трапу, ведущему на верхнюю палубу, открываю люк и выбегаю на свет.
Я ожидаю, что сейчас вдохну свежего воздуха и сразу же закашляюсь, что смогу дотронуться до больничного халата, на котором вышито мое имя, что почувствую, как замерзла оголенная спина. Спотыкаясь, я выбегаю наружу, и в лицо мне бьет холодный воздух, но больничной парковки нигде не видно. Тут вообще не видно ничего земного.
Нигде.
Вокруг лишь небо.
Оно необъятное.
И в нем парят корабли.
Куда ни посмотри, они повсюду, одни вдалеке, другие совсем близко. Здесь и маленькие парусники, и большие суда, такие как наше, и корабли, окутанные собственной погодой.
Мимо пролетает караван судов, который везет с собой бурю. Чуть подальше видны небольшие лодки, катамараны, яхты, грузовые суда – и все они движутся по небу.
Все они летают. Корабли летают, да-да, именно так, причем крыльев у них нет. Они просто… висят в воздухе.
Я сама стою на палубе громадного корабля с парусами и снастями. С деревянным настилом. Мы тихонько покачиваемся на ветру.
Заль подходит ко мне сзади и берет за плечи, потому что меня так сильно шатает, будто ноги превратились в желе.
– Аза Рэй Куэл, это твоя страна, – объявляет она низким звучным голосом, который разносится по всей палубе. – Это корабли твоей страны. «Амина Пеннарум» среди них первая. Корабля лучше и храбрее не найти нигде.
К нам стекаются одетые в униформу люди с синей кожей.
– Это мои помощники.
– Дочь капитана, – говорят они хором. У них у всех невообразимые свистящие голоса. Каждый прикладывает руку ко лбу: они отдают мне честь так же, как отдавали честь капитану.
Кажется, меня сейчас вырвет, и в сложившейся ситуации это меня ничуть не удивляет.
Живот крутит, я быстро перевешиваюсь через борт и выглядываю наружу, где размеренно покачиваются облака.
На меня смотрит существо исполинских размеров. У него гладкая серебристая кожа с неприметным узором и крошечные глаза. Существо моргает, раскрывает поросшие перьями плавники так, что брызги разлетаются во все стороны, и выталкивает фонтан дождя и ветра из своего… дыхала?
Перевернувшись на бок, оно заплывает в облако и начинает петь.
Море звезд, поет оно высоким переливчатым голосом, в котором различимы и в то же время не различимы слова. Здравствуй, продолжает оно свою дивную песню. Море дождей и море снега.
Целой армии психологов оказалось не под силу заставить меня поверить в целительную силу слез. Я всю жизнь в нее не верила – до настоящего момента.
– Не плачь, дочь капитана. Это всего-навсего шквальный кит, – говорит кто-то у меня за спиной.
Синий ирокез. Я узнаю девочку-сойку, которая приходила ко мне в каюту.
Всего-навсего шквальный кит. Я снова взглядываю на гигантское существо – оно уже поравнялось с нашими парусами.
– Один из нашего стада, – говорит Заль. – Они поднимают бурю, чтобы скрыть нас от глаз утопленников. Это один из механизмов маскировки нашего корабля.
Я вглядываюсь в меняющие очертания парообразные силуэты этих существ. Они напоминают что-то среднее между китами и облаками.
– Не все облака, которые можно увидеть снизу, – это шквальные киты. Лишь некоторые.
Опять я слышу эту фразу: «Не все, лишь некоторые».
Внизу, под кораблями, под облачными, туманными китами, я различаю зеленые поля, дороги и здания, с высоты похожие на шахматную доску. Земля. Меня переполняет тоска по дому, но долго смотреть вниз не получится.
– Это грот «Амины Пеннарум», – говорит Заль, указывая на парус у нас над головами.
При виде меня грот издает высокий звук: несколько приветственных нот.
Летунья, говорит он. Добро пожаловать, светлячок.
Грот – это огромная летучая мышь.
Летучая мышь размером с гостиную у нас в доме. Туловище этого громадного серебристо-белого создания цепями приковано к мачте, его пальцы растопырены, крылья раскрыты и раздуты от ветра. Оно взирает на меня сверху с приоткрытым ртом, пробуя воздух на вкус. Девочка, стрекочет оно высоким голоском.
К рыльцу летучей мыши подлетает член экипажа. Он достает из ведерка что-то трепещущее и протягивает ей. Это мотылек, догадываюсь я. Правда, размером с мою голову.
Летучая мышь заглатывает лакомство и начинает двигать крыльями. Мы тут же набираем скорость.
До меня доносится щекочущий нос запах горелого дерева и лампового масла. Экипаж драит палубу. Она кое-где обуглилась, а в борту в одном месте зияет дыра.
Испытывая сильнейшее чувство дежавю, я снова поднимаю глаза на летучую мышь. На ее шелковом крыле виднеется страшный, медленно затягивающийся ожог. Я начинаю что-то смутно припоминать, какое-то крушение…
Но нет, воспоминания ускользают.
– Она ранена? – спрашиваю я.
– Не стоит переживать, это всего лишь животное, – говорит Заль. – За своим гротом мы хорошо ухаживаем. Да он и не понимает, что такое боль.
Я медленно поворачиваюсь на месте, оглядывая всю палубу: на ней находится штурвал, а еще громадный, очень прочный на вид металлический подъемный кран с блоками и цепями, который свешивается за борт.
А сверху на мачте стоит маленький домик с желтыми птицами. Они все похожи на ту птицу, которая залетела мне в рот – которая поселилась у меня в легком.
– Там у нас живут кануры, – говорит Заль. – Наши птицы легких, как твой Милект.
Я дотрагиваюсь до груди в том месте, где бьет крыльями птица, и оттуда доносится суровый вскрик. Милект, говорит птица, поселившаяся у меня в легком. Милект.
Лишь только когда одна из мелких золотых птиц взлетает, я замечаю, что она на привязи. Птица взмывает в воздух, чтобы прочувствовать ветер, издает пронзительный крик и возвращается на жердочку, к которой привязана тонким шнуром. Некоторое время она смотрит на меня своими черными глазами-бусинками, но ей нечего мне сказать, и в человека она тоже не превращается.
– Вот мой корабль. Теперь это и твой корабль. Вот мой экипаж. Но из сословия крылатых ты видела еще не всех, – говорит Заль. Хлопнув в ладоши, она кричит: – Ростры, сюда!
С неба на палубу слетаются птицы. Когда я понимаю, что многих из них видела во дворе нашего дома, у меня по коже пробегают мурашки. В когтях у них тросы: тонкие, толстые, легкие, как паутина, и тяжелые, как цепи, – и все привязаны к мачтам и палубе. Приземляются еще три совы. Ястребы. Вороны. Крохотные птички с необыкновенно яркими красными, синими, зелеными, розовыми и серебристыми перьями, которые делают их похожими на фантики от конфет. Они рассыпаются по палубе, как содержимое разбитой пиньяты.
Следом спускается беркут. Его карамельные глаза будто выкованы из гнева. Во взгляде, устремленном на меня, нет ни капли доброты. Его облик выдает в нем искусного охотника. Размах крыльев у него, должно быть, не меньше восьми футов, а когти длиной с мои пальцы.
Несмотря на то что колени дрожат, а голова идет кругом, я стою прямо. Заль положила руки мне на плечи.
Жужжа крыльями, ко мне подлетает колибри размером с пчелу. Она зависает в воздухе, повернувшись ко мне боком, чтобы разглядеть меня сначала одним глазом, а потом другим. Перед лицом у меня мелькает красногрудая птица: малиновка, понимаю я, хотя на нашем континенте обитают не малиновки, а странствующие дрозды. Различать их меня научил Джейсон. Малиновки мельче дроздов и гораздо воинственнее. Рассмотрев меня черными блестящими глазками, она осуждающе чирикает.
И тут все птицы начинают менять обличье.
Раскинув крылья, похрустывая и поскрипывая косточками, они растут ввысь и вширь. Их клювы раскрываются все шире и шире, пока вокруг них не образуются заросшие перьями лица. И вот, встрепенувшись, они выпрямляются – и я вижу: птицы превратились в людей.
На месте колибри стоит миниатюрный красавец с клювом вместо носа и дрожащими пальцами, а беркут стал высокой мускулистой женщиной с шевелюрой из золотистых перьев. С малиновкой происходили такие метаморфозы, которые даже описать трудно, пока она наконец не превратилась в мужчину с красно-оранжевыми татуировками на груди и темными глазами с белым контуром.
Все эти невообразимые существа смотрят на меня. И все они отдают мне честь, как будто я попала в фантазию маленького ребенка с богатым воображением. А ведь я сама была этим маленьким ребенком, это я перечитала всего Одюбона, я любила вырезать из бумаги корабли, меня донимала школьная канарейка.
– Дочь капитана, – хором кричат люди-птицы, распевая эти слова на разный манер. Двадцать пять голосов, но все они единодушны в том, кто я такая.
Кажется, сомнений нет ни у кого, кроме меня. Они в ожидании на меня смотрят.
Я перевожу взгляд на капитана.
– Я хочу домой, – говорю я так вежливо, как только могу. Похоже, это мой последний шанс ухватиться за то, что я уже потеряла. – Здесь какая-то ошибка, понимаете? Я не ваша дочь. Я родилась в больнице на земле. После моего рождения папа приготовил всем врачам и медсестрам по «Маргарите». Он специально привез в больницу блендер и четыреста лаймов. Сохранилось много фотографий того дня, причем весьма кровавых. Поверьте, меня не удочерили. Я не та, за кого вы меня принимаете. Я хочу домой. Мои родители подумают, что я умерла. Пожалуйста, отпустите меня.
В памяти пробуждается еще одна сцена. Джейсон… он держал мою руку и говорил, что найдет меня. Как же ему