Просто в голове не укладывается. В мире и правда все еще есть сокровища? Должна признаться, сама мысль об этом возбуждает во мне жгучий интерес. На ум приходят истории о пиратах, древних проклятиях, подземельях с ловушками и скелетах, охраняющих тайники.
Потом я вспоминаю о той самой птице, которая поет по ночам, отражая в своих песнях мои чувства, мою боль, о той самой птице, которую Ведда назвала призраком.
Не может же она и правда быть призраком? Хотя как я могу об этом судить, ведь я ничего не знаю о Магонии. Может быть, здесь повсюду витают привидения, а я об этом и не догадываюсь. Я же здесь чужая.
Заль встает за штурвал, где ее ждет множество детально составленных карт какой-то местности. На полях мне удается разглядеть изображения чудовищ.
На секунду внизу показывается кусочек земли, но потом под кораблем проходит шквальный кит, который взбалтывает воздух, пока он не превратится в тучу, способную скрыть все судно.
Джейсону (прекрати, Аза, перестань думать о нем, просто возьми и перестань) тут бы очень понравилось. Он бы разгуливал по кораблю с круглыми глазами и закидывал членов экипажа вопросами, и на его вопросы они бы отвечали охотно, потому что он еще не встречал такого специалиста, из которого не мог бы выудить любые нужные ему сведения.
Кроме того, ему еще не попадался такой факт, которому не нашлось бы места в его тайной копилке знаний.
Разумеется, были вещи, которых не знал даже Джейсон, но в умении запоминать его нельзя было превзойти.
Чего же он тогда не знал? Как быть обычным человеком? Этого не знала и я, но у меня хотя бы нашлось оправдание.
Как же мне не хватает Джейсона. Джейсона, который был моим лучшим другом и как никто другой умел действовать мне на нервы, Джейсона, который любил говорить по полчаса без передышки, засыпая меня интересными, но абсолютно бесполезными фактами, а затем вредно хихикал и громко удивлялся, почему же я раньше всего этого не знала.
Джейсона, который как-то раз, когда я проиграла спор, заставил меня станцевать на глазах у всех музейных хранителей.
Джейсона, который, когда я начинала кашлять, порой как будто впадал в прострацию. Он превращался в счетную машину, спрятанную в человеческом теле, и я понимала, что он судорожно подсчитывает процентное содержание кислорода в воздухе, концентрацию пыли и пыльцы, а также количество времени, которое уйдет на дорогу до ближайшей больницы.
Я такого поведения на дух не переносила, потому что в эти моменты он напоминал мне, что я больна.
Бывало, он бормотал себе под нос, чертил какие-то схемы, которые даже не собирался мне показывать, или обдумывал какие-то вещи, которые отказывался со мной обсуждать.
Так что, Аза, он не был совершенен. Отнюдь. Думая о нем, ты подсознательно пытаешься превратить его в кого-то, кем он никогда не являлся. И не важно, что, впервые увидев его (когда он пришел на твой праздник в костюме аллигатора), ты подумала: о господи, ну наконец-то – кто-то похожий на меня.
Но он не похож на меня.
Он человек.
Ну все, достаточно.
Замолчи, разум. Лучше замолчи.
Из глубин корабля доносится жуткий голос той невидимой птицы.
Нет, поет она. Оставь меня или убей.
Кару – так зовут эту призрачную птицу – срывается на крик, от которого у меня идут мурашки по коже, после чего снова начинает петь, но песня его скорее похожа на вопль отчаяния. Никто не обращает на него внимания. Все ведут себя так, будто ничего не слышат.
Я тоже пытаюсь его не слушать, но вдруг во мне пробуждаются обрывочные, едва уловимые воспоминания.
Кто-то склоняется над моей колыбелью.
На короткий миг я вижу свою собственную малюсенькую ручонку в чьей-то руке в черной перчатке.
И на этом воспоминание, длившееся не дольше, чем судорожный вдох, обрывается.
Убей меня, кричит призрачная птица. Разбитое сердце. Разорванные нити.
Я вздрагиваю – на этот раз от того, что Дай дергает меня за плечо.
– Не работаешь – так отойди, – говорит он. – Я из-за тебя не могу достать сети.
– Ты это слышал?
– Что?
– Птицу?
– Нет, – говорит он, склонив голову набок.
Что это было за воспоминание? Я тяну его за рукав.
– У меня вопрос. Магонские младенцы. Что они из себя представляют?
– Они? – говорит он. – Ты хотела сказать «мы»? Мы вылупляемся из яиц. А еще мы гораздо умнее новорожденных утопленников. – Он расправляет плечи и выпячивает грудь. – Я вот, например, прекрасно помню, как вылупился.
Он, видимо, хотел вызвать во мне восхищение, но я не собираюсь потакать его тщеславию.
– А что это за птица? Та, которая кричала?
– Призрак, – сухо говорит он.
– Она канур?
– Это уже два вопроса, – ворчит он. – Или четыре – смотря, как считать.
– Дай, ну пожалуйста.
– Просто… – сердито шипит он, оглядываясь по сторонам и уводя меня подальше от членов экипажа, находящихся поблизости. – Просто забудь о ней. Твое появление на борту ее встревожило.
Немного поразмыслив, я говорю:
– Но если она действительно умерла и стала призраком, то чем же она была раньше?
Дай нетерпеливо вздыхает, раздраженный моим невежеством.
– Птицей сердца.
– А что такое «птица сердца»?
– Птицы сердца особенные, – отвечает он после минутного молчания. – Но эта давно сломалась. Не бойся, она не опасна. Она погибла, а ее скорбь осталась. Видимо, поэтому она никак не хочет покидать корабль.
– А ты уверен, что она не…
– Аза, если бы она была настоящей, я бы хоть раз ее да увидел. Не думай о ней. Это просто старые печали громко напоминают о себе. Порванные узы – дело серьезное. Иногда даже смерть не дарует покой. А теперь покорми-ка парус.
Он дает мне небольшую сеть и указывает на крупных мотыльков, хлопающих крыльями у зажженных ламп.
Наловив мотыльков, я подношу летучей мыши ее трепыхающийся обед. Мы долго смотрим друг на друга. Ее усталые глаза похожи на вулканическое стекло. Они глядят на меня… с добротой?
Тихо, так, что слышно лишь мне одной, она поет:
Найди ее. Найди птицу сердца.
Всю ночь я ворочаюсь в гамаке и мне снятся кошмары, в которых меня похищают, я теряюсь и теряю все, что имею, а жуткая песня той таинственной птицы снова и снова звучит у меня в ушах.
Глава 15{АЗА}
Сгущаются сумерки. Мы с Даем стоим на вахте и всматриваемся в небо. Вокруг ни души, лишь темнеющая пустота.
Я думаю о морских байках, которые слышала от членов экипажа. Мне редко удается что-либо у них выудить; они постоянно шепчутся друг с другом, то и дело оглядываясь по сторонам. Но некоторые истории доходят и до моих ушей.
Они разговаривают о воздушных кракенах и кораблях-призраках. Они едва слышно бормочут об эпифитах – волшебных растениях, способных жить в воздухе. Раньше их было так много, что они затрудняли движение магонских кораблей. В небе росли целые поля эпифитов. Иногда крылья прикованных к мачтам летучих мышей запутывались в их корнях, и если выбивавшимся из сил рострам не удавалось освободить парус, судно неминуемо падало.
По большей части эти рассказы скорее напоминают легенды, но кое-что в них пугающе правдоподобно. Неудивительно, что я начала с опаской оглядываться назад и, перегнувшись через борт, подолгу смотреть вниз. Если верить команде, здесь кругом опасность.
– Да что со мной такое? – говорю я вполголоса, оторвав наконец взгляд от темного неба. – Ничего там нет.
– Там есть все, – говорит Дай. Он расхаживает из стороны в сторону, а я в нерешительности стою на правом борту. Невзирая на холод, рубашку он не надел – ему нравится действовать мне на нервы. Его канур, самочка по имени Свилкен, то прячется у него в груди, то вылетает наружу, выводя трели и переговариваясь с другими канурами, которые живут в клетке на мачте.
Как бы я ни старалась не обращать на него внимания, его руки и плечи то и дело оказываются в поле моего зрения, пока он лазает по вантам или ходит кругами по палубе. Магонцы народ не стеснительный, а еще они, похоже, никогда не мерзнут. Я этого полезного свойства лишена: по-видимому, годы, проведенные в мягком поднебесном климате, нарушили мою способность к терморегуляции. Поэтому разгуливать без рубашки мне не стоит.
Кроме того, я же Аза с земли. Чтобы я показалась перед всеми в таком виде? Да никогда в жизни!
Если мои подсчеты верны, я нахожусь на борту «Амины Пеннарум» почти месяц. Я уже начинаю кое в чем разбираться и потихоньку вспоминать, что у меня есть голова на плечах, пусть даже я оказалась в незнакомом для себя мире. И поскольку мой голос до сих пор не прорезался, я стала больше полагаться на глаза и уши.
Время от времени к нам подлетают другие корабли и выгружают запасы из наших трюмов, чтобы доставить их в магонскую столицу Маганветар. На «Амине Пеннарум» полно припасов, однако рострам их есть не разрешается: они питаются чем-то вроде печенья из птичьего корма.
Растений в Магонии, конечно же, нет, поэтому мы вынуждены добывать пропитание на земле, маскируясь с помощью непогоды.
Здесь, наверху, все непостижимые для землян явления обретают смысл: беспощадные снежные бури, дожди без единого облака, жуткие ветра, которые возникают из ниоткуда и сносят половину квартала. А как насчет сверхмощных торнадо, ураганов и грозовых очагов?
Это все Магония.
Как-то раз в семнадцатом веке магонцы обчистили пару-тройку тюльпановых полей в Голландии. По ошибке они приняли цветущие тюльпаны за плоды. Разобравшись, в чем дело, магонцы были так возмущены, что вышвырнули украденные цветы за борт. Бедные жители Амстердама наверняка были в полном замешательстве. Бывают дожди из лягушек, а на них обрушился дождь из тюльпанов, который к тому же ударил по экономике.
(Как бы я хотела это увидеть!)
Самую тяжелую работу – как на борту, так и во время сбора урожая – выполняют ростры. Опустившись ниже определенного уровня, из крылатых людей с клювами они превращаются в обыкновенных с виду птиц.