Ростры знают о небе практически все, и при любой удобной возможности я стараюсь их разговорить.
К примеру, беркут рассказала мне, как вымерли странствующие голуби.
– Раньше повсюду можно было встретить их серебристые корабли, – сказала она. – По рассказам моих предков, они тянулись от края до края небосвода. Но все голуби погибли еще до моего рождения. Утопленники истребили целый вид. Они стреляли в них, а потом съедали.
После этих слов она поежилась, и неудивительно: люди устроили настоящий геноцид.
– Утопленники пытались убить и мое племя. Из-за того что они разрушали места нашего гнездования, самки стали нести мягкие, легко трескающиеся яйца. Но мы выжили. И выживем сейчас, что бы ни делали магонцы. Быть может, именно ты поможешь нам, дочь капитана.
Но когда я хотела спросить, что она имеет в виду, она взлетела и принялась тянуть корабль вверх, помогая ему набрать высоту. На когтях у нее поблескивали цепи.
На этом корабле все беспрекословно исполняют свои обязанности и никто не оспаривает своего положения. Песни всех членов экипажа соединяются в один стройный мотив.
Лишь только призрак – птица сердца по имени Кару – не подчиняется приказам. Он один нарушает гармонию.
Что бы Заль ему ни говорила, он все равно продолжает кричать. Его песни пронизаны мучениями, болью и одиночеством, и каждый раз, когда я их слышу, мне хочется плакать.
Вот и сейчас, в сгущающемся мраке, он затягивает свою песню.
К кораблю подплывает парочка шквальных китов. В ответ на их гудение Милект щебечет, с неодобрением поглядывая на меня: Ей не больно, а просто грустно.
Она наплачет шторм? спрашивает один из детенышей. Он радуется при виде моих слез. Они для него все равно что фонтаны, которые пускают его сородичи. Этим малышам, конечно, не понять человеческую печаль.
– Да не плачу я. Все нормально, – говорю я.
Мама-китиха взирает на меня сначала одним глазом, а потом другим. Работая плавниками, она обдает все вокруг дождевыми брызгами.
Пой, советует она мне, как будто я один из ее китят.
Я недовольно хмурю брови. Пожалуй, двух матерей мне хватит.
Затем я вытираю лицо рукавом.
В Магонии все по-другому. Мне еще многое предстоит узнать и понять. К примеру, несколько часов назад в палубу вонзилась пылающая стрела с запиской. Это было письмо с другого корабля.
– Я слышала, утопленники называют их падающими звездами, – шепнула мне Джик. Я тут же представила, как земные астрономы наблюдают за полетом стрелы и отмечают дугообразную траекторию ее движения на картах. – А это просто-напросто письма капитанов.
Заль внимательно прочитала послание.
– Держимся выбранного курса, – тихо сказала она Даю. – Они подтверждают, что получили уведомление о потере подзорной трубы, и налагают на корабль штраф. Они отправили вниз Дыхание: достать трубу и навести порядок. Про Азу они ничего не знают.
– Все не так уж и плохо, – сказал Дай, кивая.
– Что это значит: «навести порядок»? И что значит «ничего про меня не знают»? – спросила я в надежде, что Заль хоть ненадолго потеряла бдительность. И снова я услышала о Дыхании: все постоянно используют это слово, но я так и не разобралась, что оно означает.
– В столице известно только, что при подъеме на борт урожая я потеряла подзорную трубу. Маганветар отслеживает все наши действия. Исчезновение трубы от них бы не укрылось. Магонские артефакты уже падали к утопленникам и – что совсем нам не на руку – вызывали у них немалый интерес. Те, кто роняли их, были наказаны.
– А почему ты не могла сказать им, что забирала с земли свою дочь? – спросила я. – Ты меня стесняешься?
Заль посмотрела на меня с недоумением.
– Напротив. Ты, Аза, ключ ко всему. Я просто не могла им о тебе рассказать, – ответила она.
И снова тайны.
Иногда воздух вокруг становится теплым, а иногда температура так сильно падает, что мои волосы покрываются инеем, а Милект начинает громко жаловаться и, раздраженный сверх всякой меры, укладывается спать у меня в груди. Учитель из него ворчливый. В те редкие моменты, когда у него сносное настроение, он заставляет меня повторять, а точнее читать нараспев, магонские алфавиты. И вот я часами распеваю детские песенки, как будто мне снова три годика и я вернулась в детский сад. Каким образом я должна выучить новый язык всего за три недели? Почему окружающие думают, что я должна знать все, что знают они?
Я замечаю, что Дай очень сосредоточенно на меня смотрит. Встретившись со мной взглядом, он быстро отворачивается, как школьник, которого застукали за списыванием у соседки по парте. Я снова поражаюсь тому, какие же красивые у него черты лица.
Молча повторяя магонские алфавиты, я всматриваюсь в завесу тумана. Над облаками, там, где встречаются только самые высоко летающие насекомые, появляется рой черных точек. Летучие мыши. Их целая колония, и все они направляются к нам. Подлетая к носу корабля, они разделяются на два потока, а затем устремляются вверх. Одна из мышей щекочет крылом мою щеку.
Эти создания напоминают мне горничных, работающих в гостиницах. Усердные и трудолюбивые, они готовят вечер ко сну, переговариваясь своими тонкими голосами. Я уже немного разбираю слова их песен.
Охотник, сообщает летучая мышь. Я старательно повторяю за ней, очень довольная тем, что начинаю понимать ее язык.
Крошечная мышь устремляет взгляд в темноту. Охотник, говорит она снова, оборачиваясь ко мне. Сверху на нас смотрит грот. Охотник, эхом вторит он. Снизу раздаются крики призрачной птицы.
Я вглядываюсь в иссиня-черное небо. Нас медленно сносит в облако густого едкого дыма.
В толще дыма сверкают яркие пятна. Там что-то движется, снует. Вспышка молнии превращается в длинную белую прожилку.
В клубах дыма мелькает какое-то зубастое существо.
Но в следующий момент его уже нигде не видно.
Я со всех ног мчусь к Даю.
– Что это? – спрашиваю я, тыча пальцем в сторону загадочного облака.
Прищурившись, он всматривается в дым. Мы уже совсем близко. На его лице появляется беспокойство. Раз уж сам Дай встревожен, значит, у нас серьезные неприятности.
– Штормовые акулы, – говорит он, поправляя поясной нож.
Я не ослышалась? Он сказал «штормовые акулы»? Вот это да! Разве можно вообразить что-нибудь круче?
Дай встает между мной и бортом корабля.
– А-а… мне нужно беспокоиться?
– Если у них уже есть добыча, нас они не тронут, – говорит он, не отрывая взгляда от меняющих очертания клубов дыма. За ними кроется что-то еще. Корабль подходит все ближе и ближе. Мы в двадцати футах. В пятнадцати.
И вот из пелены дыма показывается мачта, затем паруса. Это небольшой корабль, со всех сторон объятый белыми языками пламени.
Его грот издает высокий звук. Товарищи, кличет он. Тревога! ТРЕВОГА!
Вспышка молнии освещает широко раскрытую пасть и заостренный нос. Совершив гигантский прыжок, штормовая акула проносится над мачтой корабля. Его парус продолжает подавать сигналы бедствия.
– Клянусь Дыханием, – вскрикивает Дай, – мы должны им помочь! – Он срывается с места и бежит. – Капитан!
Наш парус расправляет крылья, а ростры взлетают, забрасывают на маленькое судно крюки с канатами и устремляются к его верхней палубе. Заль уже стоит на палубе и выкрикивает приказы. Увидев меня, она рявкает:
– В трюм, живо! Тебя здесь быть не должно!
Потом тоже куда-то бежит.
– По местам! – ревет она. – Шквальные киты! – При помощи прибора наподобие рупора ей удается перекричать шторм, в самом сердце которого лакомятся своей добычей акулы и парит разгромленный корабль.
– ШКВАЛЬНЫЕ КИТЫ!
В мгновение ока появляются наши киты. Я и не подозревала, что они способны устроить такую сильную грозу. Под их свирепую песню из облаков над кораблем начинает идти ливень.
– ЭТО КАПИТАН ЗАЛЬ КУЭЛ! ГОТОВЬТЕСЬ К ЭВАКУАЦИИ!
Вдруг раздается мощный раскатистый удар, как при аварии на загруженном шоссе, и мостки, которые рострам удалось перекинуть на соседний корабль, ложатся на его палубу, а канаты выскальзывают у них из рук.
Вопреки указаниям Заль я выглядываю за борт. На палубе чужого корабля находится капитан, но что-то здесь не так. Приглядевшись, я замечаю, что он привязан к мачте. На палубе лежат бездвижные тела и распоротые мешки, из которых высыпалось зерно.
Что все это значит?
Следом я замечаю, что огонь полыхает не на корабле, а сбоку от него, в шлюпке. И никакого пожара там нет. Несколько секунд экипаж «Амины Пеннарум» пребывает в полной растерянности, а потом:
– ПИРАТЫ! – орет Дай.
БАМ! Из трюма чужого корабля с криками выпрыгивают ростры и магонцы. Все они вооружены.
Прямо передо мной с грохотом приземляется пират-ростра с ирокезом. В его черных волосах виднеются красные пряди. Он надвигается на меня со шпагой, и я с силой замахиваюсь своим единственным оружием – деревянной шваброй.
Я сражаюсь как бывалый воин, как будто это у меня в крови. Меня охватывает необъяснимое упоение.
Я никогда не болела, я всегда была воительницей.
Удар в районе виска – оглушительный треск, – и пират падает. Кажется, я его убила. Но через секунду он снова на ногах. С неистовыми воплями он подбегает к бортику и, обернувшись сорокой, спрыгивает с корабля.
Воздух наполнен криками и визгами. Повсюду летают перья. Пахнет костром. Сверху доносится свирепый вой. Подняв голову, я вижу, что парус пиратского корабля сцепился с нашим и дерет его когтями. Обе мачты согнулись, паруса скрестились и яростно бьют крыльями.
С моих губ срывается клич: «АМИНА ПЕННАРУМ»!
Моя команда вторит мне. Заль нигде не видно. Кругом сплошной дым, шпаги, перерубающие тросы, искаженные лица членов экипажа, превращающихся в птиц, взлетающие ростры с острыми когтями.
Дай размахивает топором. Повсюду мелькают луки со стрелами и поблескивают ножи.
Передо мной возникает высокая фигура. В панике я замахиваюсь шваброй, целясь ей в голову.