– Но он хотя бы жив, – говорю я. К этому времени я уже одета, собрана и готова выйти на холод. Не знаю, что на меня нашло, но мне сейчас не хочется обдумывать мотивы своих действий.
Я гордо прохожу мимо Ведды, а она хватает меня за волосы.
– Тебе меня не остановить, я…
Тут я понимаю, что она не собирается мне препятствовать: она заплетает мои волосы на новый манер.
– Что ты такое делаешь? – спрашиваю я. – Эта прическа не похожа на капитанский узел.
– Это твой собственный узел, – говорит она.
В зеркале я вижу тугие косички, закрученные наподобие раковин наутилуса и уложенные вокруг головы.
– Он твой и больше ничей, – мягко говорит она. – Так же, как твои мысли и твои решения.
Я смотрю на наше отражение в зеркале. От меня не ускользает смысл ее слов. Я принимаюсь благодарить ее, но она обрывает меня на полуслове.
– Если спросят, ты сама выбрала этот путь, птенчик мой. Я стюард, а не революционер.
И вот я отправляюсь на охоту за призраком.
Я тихонько спускаюсь в камбуз, чтобы украсть кусок хлеба и ломтик солонины из той самой свиньи, которую когда-то у меня на глазах доставили на борт.
Я прислушиваюсь к звукам с верхней палубы, пытаясь понять, где находится Милект. От живущих в клетке кануров только и слышны, что жалобы и упреки. Некоторые из них вылупились совсем недавно. Они еще не умеют петь в паре и не установили связь со своими магонцами. Милект и Свилкен их тренируют, а птенцы сопротивляются. Они рвутся на волю. Когда умирает магонец, умирает и привязанный к нему канур. Только не своей смертью, а от чужих рук. Его убивают, потому что он уже не сможет установить связь ни с кем другим. Кануры соединяются с магонцами на всю жизнь.
Какой жестокий обычай! Это все равно что сжигать жену вместе с ее умершим мужем.
Подчинение, чирикает Милект, натаскивая птенцов. Из него бы вышел отличный инструктор по строевой подготовке. Со мной он ведет себя точно так же. Я слышу, как Заль расхаживает по верхней палубе, отдавая приказы своей команде.
Она вообще когда-нибудь спит?
Из каюты Заль доносятся тихие звуки. Зная, что она наверху, я не раздумывая направляюсь туда. Никто, кроме меня, не осмелится зайти к ней без разрешения.
Я толкаю дверь. Внутри стоит большая кровать с красно-золотым покрывалом и старинный, потертый деревянный стол, заваленный свернутыми свитками пергамента. Но я здесь не для того, чтобы изучать карты.
В углу стоит ширма, а за ней – клетка, накрытая темной тканью. Внутри этой клетки движется, крутится, расправляет крылья Кару.
Я ни разу в жизни не была в этой каюте.
И теперь я понимаю почему.
Этот канур – контрабанда. Он давно должен был умереть.
Аза, говорит он, заставляя меня подпрыгнуть на месте.
Убей меня, говорит он еще тише. Он разговаривает со мной одной, с самим собой.
Нет, говорю я. Поешь, выговариваю я с трудом на магонском языке.
Поешь, повторяет Кару. В его голосе звучат мрак и боль. Аккуратно, тихонько я снимаю с клетки покрывало.
Я заглядываю в его темные, блестящие глаза. Кару – сокол.
Спина у него черная, блестящая, в золотую крапинку, грудь кремового цвета с темными пятнышками, а внутренняя сторона крыльев ярко-красная. Он очень крупный, размером с мою руку от плеча до запястья.
Это его я искала с того самого дня, как очнулась на борту «Амины Пеннарум».
Я не понимаю, чего ты хочешь, говорю я, переходя на свой родной язык. Ешь.
Я засовываю руку в клетку, и Кару пододвигается к ней. Мне хочется отпрянуть, потому что от него так и веет тоской и отчаянием, но я стою неподвижно. Бедная, несчастная птица! Он съедает у меня с руки хлеб и отрывает кусок солонины.
Он поворачивает ко мне свою гладкую, блестящую голову и, уставившись на мою грудную клетку, издает тихий агрессивный звук. Но Милекта там нет. Сидя на жердочке, сокол качается из стороны в сторону, посматривая на меня своими дикими, беспокойными глазами.
Я оглядываю каюту. Ключ от клетки висит на стене, в поле зрения Кару (какая это, должно быть, для него пытка!). Я открываю клетку и протягиваю вперед голую руку.
Он залезает на нее, вонзая когти мне в кожу. Они не протыкают плоть, а как бы погружаются в нее, пока не встанут на место. Под его тяжестью моя рука немного опускается.
Сломанные узы, поет он, глядя на меня. Сердце раздроблено, дом сожжен. Привязан, сломан, развязанные узлы. Океан, остров, когти, перья, гнезда. Падать, падать со звезд.
Кару медленно расправляет крылья и начинает махать ими. Я в страхе отвожу руку как можно дальше. Он глядит на мою грудную клетку с таким видом, будто хочет вырвать оттуда сердце. Затем он поднимает взгляд, и мы некоторое время смотрим друг на друга. Зрачки у него расширяются, делая его ясные золотые глаза совершенно безумными.
Аза, бормочет он.
Страх и ярость почти исчезли из его голоса.
Пой, тихо говорит он. Его острый клюв находится в дюймах от моего лица. Я запросто могла бы стать его добычей. Он съеживается, встопорщив перья, а затем сотрясается всем телом. Когти у него такие же длинные, как мои пальцы.
Небо, говорит Кару. Нам в небо.
Наклонив голову, он срывает с лапки какой-то предмет.
Когда он выпрямляется, я вижу у него в клюве золотое кольцо, похожее на те, что носят ростры, только без цепей.
Положив кольцо мне в ладонь, он выжидающе смотрит на меня. Я не знаю, как лучше всего поступить. Я могла бы выбросить кольцо за борт. Может, это его освободит?
Небо, повторяет Кару.
Все еще держа одну руку вытянутой, я беру со стола свернутые в рулон карты и засовываю их себе за пояс.
Кару следит за моими движениями. Я закутываю его в свой плащ, беру на руки и выношу на верхнюю палубу, погруженную во мрак. Он тихонько напевает мне на ухо.
Его песня нежна и кошмарна. Хотела бы я научиться производить такие звуки. От них у меня стучит в висках и, кажется, вот-вот лопнут барабанные перепонки. Я мотаю головой, чтобы прояснились мысли, а Кару шевелится у меня в руках.
Небо, поет он едва слышно.
Я с непринужденным видом направляюсь к шлюпкам. Джик, которая находится в другой части палубы, провожает меня взглядом, а затем направляется к Даю и начинает отвлекать его какими-то вопросами. Он выглядит очень сонным.
Я стараюсь не спешить и вести себя естественно. Нам нужна шлюпка, которая не перевернется при сильном ветре или если под нами проплывет какое-нибудь существо.
Сверху за мной наблюдает грот. Он издает высокий мелодичный звук. Напевая легкий дождик, мимо проплывает шквальный кит.
Сердце сокола бьется так сильно, что он сам весь трясется. Я сажусь в шлюпку и кладу Кару на дно. Цепей на нем нет.
Я разматываю канат, которым шлюпка привязана к кораблю, и развязываю узлы. Что я делаю? Похищаю канура своего капитана? Капитана, которому я дала клятву?
Тоже мне – клятву. Кто ты такая, Аза, чтобы давать клятвы, причем скрепленные кровью?
И кому ты их даешь?
Я обвожу взглядом паруса, корабль и ночное небо. Грот расправляет крылья, унося «Амину Пеннарум» прочь, а мы с Кару остаемся позади.
Я берусь за весла.
Через минуту плащ, под которым спрятан Кару, начинает шевелиться, и оттуда показывается его голова. Ткань изящно спадает с его блестящих перьев.
Из его груди доносится низкий хрипловатый звук. Я продолжаю грести, уводя лодку все дальше и дальше от корабля.
Вдалеке светит Полярная звезда, и я направляю шлюпку к ней. «Амина Пеннарум» ушла так далеко, что ее сигнальные огни стали едва различимы. Нам нужно отплыть еще дальше, чтобы Кару не было видно с корабля: тогда я смогу его выпустить.
Склонив голову набок, Кару издает тихий, трескучий крик.
– Что такое? – спрашиваю я.
Тюрьма, говорит Кару. Вырвали из дождя и неба.
Кто тебя забрал? спрашиваю я. И тут я замечаю, что перешла на пение и что использую язык, который известен только нам одним.
Магония, отвечает сокол. Воры! Домой, поет он более спокойным голосом. Домой.
Песня Кару подчиняет себе ритм моего сердца. Удар – крик – удар – снова крик. Он как метроном.
Птицы-рабы. Птицы-песни. Девочка-песня.
Он вертит головой из стороны в сторону, постоянно поглядывая на меня.
Вскоре он замолкает, устремляет взгляд в небо, а затем широко раскрывает крылья и снова их складывает.
Дует легкий ветерок, и я понимаю, что у меня по щекам текут слезы. Кару тоскует по дому, по [({ })].
Может быть, теперь он наконец все это обретет.
Здесь тихо: кораблей рядом нет, Милекта тоже. А все, что у меня есть, – это карты, которые я выкрала из каюты Заль, и большая сумасшедшая птица, которая лишит меня жизни, если ей вздумается поднять тревогу. Я размышляю о планах Заль – о тех планах, в которые она меня посвятила. Она клялась, что от меня потребуется лишь похитить растения.
Можно ли ей доверять? Всего несколько часов назад она нарушила обещание прямо у меня на глазах.
Как я могу ей верить?
Когти Кару и моя рука будто слились в единое целое. Я работаю веслами, а Кару раскрывает крылья, и вместе мы скрываемся в ночи.
Кару поет резкий, нестройный пассаж. Одна за другой впереди загораются звезды, освещая нам путь. Осторожно, робко я начинаю ему подпевать, и перед нами возникает серебристая тропа. Шлюпку окутывает дымка, вихрь из мягкого песка. Он скрывает нас от лунного света, и дальше мы движемся в темноте.
Я смотрю вниз, на землю, и забываю обо всем. Что подумал бы Джейсон, увидь он меня сейчас? Я представляю, как он наблюдает за моей лодкой, медленно передвигающейся по темному небу среди множества других кораблей. Он пришел бы в полный восторг. Часть моей души тянется к земле, а другая часть тоскует по Даю, которого давно поглотила ночь. Чем дальше мы уплываем друг от друга, тем тяжелее я переживаю разлуку.