— По большей части. Что мне нравится на Гудруне, так то, что это чертовски цивилизованное местечко.
— Это чертовски цивилизованное местечко, — предостерегла она, — внушив чувство глубокого и безмятежного покоя, однажды заставит забыть об осторожности настолько, что неприятности застанут тебя со спущенными штанами.
— В это трудно поверить. Если, конечно, мне не собираешься наступить на глотку ты… Гудрун — а в особенности Спаэтон-Хаус — действительно безопасное место. Убежище, предоставленное мне для ведения работы.
— И, тем не менее, твой друг мертв, — напомнила она.
Я откинулся в кресле.
— Он любил жить красиво. Дорогая еда, роскошные вина. В плане алкоголя он мог перепить даже Нейла.
— Не может быть!
— Я не шучу. Пять лет тому назад Эн выдавал свою дочь замуж. Меня пригласили, и я взял с собой Гарлона в качестве… не помню уже, в качестве кого. Нейл тут же принялся услаждать слух его светлости своими байками из жизни охотников за головами. В последний раз я видел их вместе в пять утра, когда они приканчивали четвертую бутылку анисовой. Эн уже в девять утра был на ногах, чтобы проводить свою дочь. А вот Нейл продолжал спать и в девять утра следующего дня.
Она усмехнулась:
— Стало быть, просто могли неожиданно сказаться его неуемные аппетиты?
— Возможно. Впрочем, как мне кажется, это отразилось бы в отчете медика мортус.
— Значит, ты все-таки подозреваешь убийство?
— От этой гипотезы отказываться нельзя.
На несколько минут, пока Елизавета просматривала данные на инфопланшетах, я погрузился в молчание.
— Дом Фрогре живет по большей части за счет финансовых операций. У них двадцать процентов акций в «Брейд и К°» и пятнадцать процентов прибыли «Геликанских внутренних перевозок». Что насчет конкурентов по бизнесу?
— Тогда придется искать за пределами планеты. Думаю, что заказное убийство могло иметь место, хотя это и странный способ разрешения подобных конфликтов. Мне необходимо изучить их архивы. Если всплывут какие-нибудь признаки тайной войны торговцев, то мы, вероятно, имеем дело с заказным убийством.
— Еще твой друг выступал против Офидианской кампании.
— Так же, как и его отец. Ему не казалось разумным бросать людей и все возможные ресурсы на отвоевание соседнего субсектора, когда столь многое еще необходимо сделать на домашнем фронте.
— Просто я беспокоюсь…
— Можешь, конечно, беспокоиться, но это предположение мне кажется тупиковым. Офидианская война давно закончена и забыта, так что не думаю, что кого-то все еще волнует, что он там о ней думал.
— Хорошо, а у тебя есть свои гипотезы?
— Только самые очевидные. И ни одна из них не имеет достаточных обоснований. Эн мог стать жертвой междоусобной семейной вражды. Убийство могли вызвать тайные веления сердца. Какой-нибудь более темный заговор, остававшийся до сих пор незамеченным. Или…
— Или?
— Или это действительно любовь к красивой жизни. В этом случае мы окажемся дома еще до ночи.
Фрогре Холл, фамильный замок благородного Дома Фрогре, являл собой прекрасное и величественное строение из оуслита, увитое плющом и покрытое медной черепицей, возвышающееся над долиной Фьегг в десяти километрах от Менизерра. Заливные луга расходились от реки, превращаясь в покрытые дикими цветами поля, пробегавшие мимо рощ лиственниц и финтлей к краю великолепно распланированных парков Дома. Мы видели геометрические очертания живых изгородей, подстриженные лужайки, цветущие клумбы и симметричные искусственные водоемы. За песчаной аллеей сзади к величественному замку почти вплотную подступал густой лес, если, конечно, не считать того места, где было заложено великолепное поле для суллека. На нем мы с Эном провели немало веселых дней. В километре к северу из леса выпирал искривленный каменный палец — имитация руин.
— Где вас высадить, сударь? — спросил по внутренней связи Габон.
— На аллее перед портиком, если это вас не затруднит.
— Что здесь произошло? — спросила Елизавета, когда мы стали заходить на посадку.
Лужайки рядом с замком оказались усыпаны мусором — обрывками бумаги и блестящими кусочками фольги. Отдельные участки газона были примяты и пожелтели, словно траву надолго чем-то придавили, лишив света.
При посадке по корпусу машины застучали крошечные камешки, поднятые реактивным потоком.
— О, милый мой Грегор! — Леди Фрогре просто рухнула в мои объятия.
Я прижал Фрейл к себе на несколько мгновений, утешая, и она заплакала у меня на груди.
— Прости! — неожиданно сказала она, отстраняясь и утирая глаза черным кружевным платком. — Все это так ужасно. Так ужасно…
— Приношу свои глубочайшие соболезнования, — произнес я, почувствовав себя неловко.
В главный зал, где дожидалась леди Фрогре, нас проводил слуга с черной лентой на рукаве. В помещении были опущены шторы и зажжены траурные свечи, наполнявшие воздух слабым светом и тяжелым ароматом.
Фрейл в свои почти семьдесят лет поистине ошеломляла. Ее пышные рыжие волосы с огненным отливом были зачесаны назад и убраны под вуаль из гагатово-черного скамискуора. Длинные рукава траурного платья, скроенного из аспидно-черного эпиншира, заканчивались изящно вшитыми в них перчатками, чтобы не проглядывал ни один кусочек обнаженной кожи.
Я представил леди Фрогре Елизавету, которая пробормотала свои соболезнования, и Фрейл кивнула. А затем внезапно засуетилась:
— Ой, да что же это я! Совсем забыла про хорошие манеры. Сейчас распоряжусь, чтобы слуги принесли вам что-нибудь, чтобы восстановить силы, и…
— Не беспокойтесь, леди, — сказал я, беря ее под руку и уводя по длинному коридору в мягкий полумрак, сгустившийся возле окна. — У вас и так забот хватает. Просто расскажите мне все, что знаете, остальное — моя забота.
— Вы хороший человек, Грегор. Я знала, что могу на вас рассчитывать. — Она помедлила, пытаясь справиться с горем. — Эн умер прошлой ночью около полуночи. Приступ. Врач сказал, что это была быстрая смерть.
— Что еще он сказал, леди?
Она вынула из рукава инфостержень и протянула его мне:
— Все записано здесь.
Достав свой планшет, я воткнул в него это устройство. На включившемся дисплее высветились файлы, хранящиеся на инфостержне.
Смерть наступила в результате судорожных спазмов сердца и сознания. Дисфункция духа. Согласно отчету медика, Эн Фрогре скончался от спазмов души.
— Это же… — я помедлил, — бессмыслица. Кто ваш врач?
— Генорус Нотил из Менизерра. Он наш фамильный врач, начиная с дедушки Эна.
— Его отчет несколько… нестандартен, леди. Могу я осмотреть тело с целью более подробной проверки?
— Я уже сама сделала это, — мягко сказала она. — Хирург из главного госпиталя Менизерра сказал то же самое. Мой муж умер от ужаса.
— Ужаса?
— Да, инквизитор. Вы все еще хотите сказать, что инфернальные силы здесь ни при чем?
Фрейл поведала мне, что в тот день состоялся праздник. Великое торжество. Ринтон, старший сын Эна, вернулся домой две недели назад, демобилизовавшись из Имперской Гвардии. Ринтон Фрогре шесть лет отслужил в звании капитана в 50‑м Гудрунском полку, который ранее отправили в Офидианский субсектор. Его отец настолько обрадовался возвращению сына, что организовал пиршество и карнавал. Со всей округи были собраны бродячие музыканты, оркестры, акробаты, армия лоточников, актеров и сотни жителей города. Этим и объяснялось появление мусора и вытоптанных участков на лужайках.
На этих местах устанавливались палатки.
— У него были враги? — спросил я, меряя шагами затененный зал.
— Нет, насколько мне известно.
— Мне хотелось бы проверить его переписку. И дневники, если он их вел.
— Понимаю. Не думаю, что у него был дневник, но мы располагаем списком корреспонденции.
На крышке клавесина стоял портрет в рамке: гололитическое изображение улыбающегося лорда Фрогре.
Я взял его и стал рассматривать.
— Его последний портрет, — сказала Фрейл. — Сделали во время праздника. Последняя ниточка, связывающая меня с ним.
— Где он умер?
— В руинах, — произнесла леди Фрогре. — Он умер в искусственных руинах.
В лесу было сыро и темно. Под послеполуденным ветром поскрипывали ветки, и во мраке разносились птичьи трели.
Руины представляли собой каменный барабан, увенчанный сланцевой иглой. Внутри он был пустым и ужасающе заплесневевшим. Под крышей порхали песчаные голуби. Пустые окна затянула паутина.
— Здесь я его и нашел, — произнес голос у меня за спиной.
Я обернулся. Пригнувшись, Ринтон Фрогре заглядывал в двери. Это был хорошо сложенный малый двадцати пяти лет от роду, с такими же, как у матери, густыми рыжими волосами. В его глазах таилось загадочное, неясное выражение.
— Вы Ринтон.
— Да, сударь. — Он слегка поклонился.
— Он был уже мертв, когда вы его нашли?
— Нет, инквизитор. Он смеялся и болтал. Ему нравилось приходить сюда. Он любил руины. Я пришел поблагодарить его за праздник, устроенный в мою честь. Мы разговаривали, когда у него неожиданно начались конвульсии. Всего через несколько минут он был уже мертв, а я даже не успел позвать на помощь.
Я почти не знал Ринтона Фрогре, зато знал, что отец им очень гордился, и послужной список молодого человека внушал уважение. Эн никогда не упоминал о какой-либо напряженности в отношениях с сыном, хотя, когда имеешь дело с благородным домом, всегда приходится предполагать конфликт на почве наследования. В момент гибели отца Ринтон — опытный солдат, обученный убивать без сомнений, — был с ним наедине.
Я держал свое сознание открытым… в прямом смысле. Даже без активного ментального пробирования мой псионический уровень позволяет улавливать поверхностные мысли. Сознание Ринтона не источало привкуса лжи, но я ощущал старательно сдерживаемое чувство утраты и звенящую тревогу. «Неудивительно, — подумалось мне. — Мало кто из граждан Империума способен сохранять спокойствие, когда его допрашивает инквизитор Священного ордосов».