приказ? Может, паренек просто… гм… плохо себя почувствовал: голова там у него закружилась или живот прихватило. Да мало ли… И сегодня я не в праве винить его за это. Сама ведь знаешь — еще вчера они, — он кивнул на безмолвно помогающих им за столом слуг, — были вампирами, и после перевоплощения прошла всего лишь одна ночь. Чего же удивительного, если многие еще слегка не в себе… Но, как бы то ни было, я уверен, что отца о нашем ожидании слуга предупредил, и коль скоро барон все еще не появился, значит попросту не хочет есть. А мы хотим! — резко закончил он. — Или ты раздумала?
— Еще чего! — фыркнула Лула.
— Ну так приступай! — тоном приказа подвел итог Мах и сам показал пример.
— Это твоя первая здравая мысль за сегодняшнее утро! — сказала Лула, безжалостно вонзая нож в румяную спинку сладкого пирога. — Я уже всерьез начала опасаться, что сойду с ума от дразнящих ароматов всех этих блинчиков, оладушек, пирожков, пышек, — прибавила она уже с набитым ртом, — только бы не обидеть своего будущего тестя. А на кой ему, скажи, сумасшедшая невестка?
На сей раз Мах удостоил свою невесту всего лишь согласным кивком, потому как все его внимание было сосредоточенно на истекающих маслом и медом блинах, и рот его был забит гораздо плотнее, чем у Лулы. Кураска на него за это не обиделась.
Некоторое время в столовой стояла тишина, нарушаемая только стуком ножей, вилок и негромким чавканьем.
— Эй, Мах! Смотри-ка, что это с нашими слугами творится? — вдруг воскликнула Лула. — Куда это они все уставились?.. Ух ты, Мах, какая крас…
Голос невесты подозрительно оборвался. Мах озадаченно поднял глаза и посмотрел на нее.
Лула сидела с открытым ртом, в котором лежал только что откушенный кусочек пирога; взгляд ее был устремлен куда-то ему за спину.
В огромном окне столовой за спиной Маха, переливаясь оттенками всевозможных цветов, сияла великолепная радуга. И яркие краски этой радуги отражались в застывших глазах девушки…
Мах сразу понял, что в столовой творится что-то неладное. Одного взгляда на застывшую кураску было достаточно, чтобы это понять.
Лула замерла в неестественной, нелепой позе: чуть наклонившись над столом, чтобы крошки от пирога падали на тарелку, а не на ее платье; в правой руке у нее был удаляемый ото рта кусок пирога, в левой — приближаемая к губам салфетка, а на лице застыла так неуместная в данном положении мечтательная улыбка. Точно с такими же мечтательными улыбками за спинкой стула кураски замерли двое слуг.
Маху стало не по себе. Он с трудом проглотил ставший вдруг каким-то безвкусным блин.
— Лула, что с тобой? Куда вы все таращитесь? — спросил рыцарь. И вздрогнул от звука собственного голоса, прозвучавшего в звенящей тишине столовой раскатом грома. — Эй, бросьте шутить — не смешно!
Кураска никак не отреагировала на его слова, продолжая исподлобья отрешенно смотреть ему за плечо.
Затылком почувствовав исходящую из-за спины опасность, Мах осторожно нащупал под столом рукоять меча, плавным движением извлек его из ножен и весь напрягся, приготовившись к стремительному броску с разворотом на сто восемьдесят.
— Сиди, дурак! И не вздумай крутить своей бестолковой башкой! — прямо в ухо прогремел приказ его верного призрака, деда Пузыря.
— Что происходит? — запаниковал Мах. Но с места не тронулся — слишком хорошо он знал, что дед Пузырь просто так кричать на него не станет.
Дед сделался видимым. Он стоял у противоположного края стола, чуть правее Лулы, слегка склонившись над столом и по-хозяйски опираясь руками о столешницу. Его густые брови были сердито сдвинуты к переносице, лицо перекосили глубокие морщины. Мах еще никогда не видел своего призрака таким обеспокоенным.
— Мы серьезно влипли! — подтвердил опасения призрак. — И если в ближайшую минуту не выберемся отсюда, будет паршиво! Очень паршиво! Поэтому все вопросы отложим на потом!.. Теперь слушай внимательно! Сейчас ты будешь очень быстро и много перемещаться.
— Куда это?.. — занервничал Мах.
— Молчи! Нет времени! Все объясню после! — перебил дед Пузырь и продолжил: — Значит так: я появляюсь перед тобой, ты смотришь на меня, перемещаешься — и тут же закрываешь глаза, но открываешь уши. Я зову тебя, ты быстренько оборачиваешься на мой голос, и только тогда, повторяю, ТОЛЬКО ТОГДА! открываешь глаза. Смотришь только на меня! — и снова перемещаешься… Все понял?
— Понял, — торопливо кивнул перепуганный Мах.
— Тогда вперед!
— Погоди, а как же Лула? — попробовал запротестовать Рыцарь.
— Я же сказал: все вопросы потом! — не терпящим возражений голосом одернул дед Пузырь. — Все, времени нет! Хочешь жить — немедленно перемещайся!
Через мгновенье дед Пузырь оказался в дверном проеме столовой, и Мах, ни секунды не колеблясь, впился в него взглядом.
В глазах призрака сверкнули оранжевые молнии.
Мах переместился и крепко зажмурился.
Тут же откуда-то слева раздался раздраженный окрик деда:
— А ну-ка не спать, пошевеливайся!
— Ах ты! — прошипел сквозь зубы Мах, но, помня условия перемещения, сначала развернулся и лишь потом зло сверкнул на деда глазами и увидел худую фигуру призрака. Тут же из глаз деда Пузыря вновь полыхнуло оранжевым огнем…
На шестом или седьмом перемещении все мысли — здравые и не очень — в голове у Маха смешались в один безобразный винегрет. Рыцарь забыл: кто он, что он и зачем все это делает. Сначала ноги, а потом и все тело при поворотах стало наливаться свинцовой тяжестью; поворачиваться становилось все труднее и труднее.
В какой-то момент опротивевший донекуда командный голос призрака, принуждающий его слепо поворачиваться и открывать глаза навстречу ненавистной оранжевой вспышке, стал сопровождаться приятным, ласкающим слух шипящим шепотом. Шепот обещал долгожданное спокойствие и отдохновение; взамен от Маха требовалась сущая малость, пустяк; всего лишь не закрывать глаза. Но Мах был упрям и с маниакальным упорством продолжал следовать ненавистным командам проклятого призрака.
Он уже каждой клеткой тела ощущал чудовищную тяжесть, которая обрушивалась на его плечи, буквально вдавливая в землю на каждом новом повороте. Повороте на ненавистный голос! Повороте с закрытыми глазами! И он орал от жуткой, нестерпимой тяжести, но каким-то чудом вновь, и вновь, и вновь поворачивался…
Кошмар кончился нереальной, неправдоподобной тишиной.
— Где я? — прохрипел Мах в окружающий со всех сторон мрак.
— Эк тебя перекорежило! — раздался совсем близко ненавистный дедов голос. Впрочем, сейчас в нем вроде бы появились доселе неведомые добродушные интонации. — Ну ты молодец! Просто герой — горжусь тобой! Честно говоря, не верил, что прорвемся! Была бы шляпа — снял бы ее перед твоим мужеством!
— Кто ты? — уже гораздо увереннее спросил у окружающей темноты рыцарь.
— Так. Вот те раз! — почему-то заволновался голос. — Похоже, все хуже, чем я думал. Значит, не признаешь? Вот ведь! Хотя… Это еще что за дела? Эй, чудила, ты глаза-то открой!
— Они открыты, я их не закрывал! — вяло возмутился рыцарь.
— Мах, ты только не волнуйся, — затараторил голос успокоительно. — Так бывает, это сейчас пройдет. Слишком много перемещений подряд, вот ты и перенапрягся. Давай-ка, несколько раз глубоко вздохни и сосчитай до двадцати одного…
Дальше рыцарь уже не слушал. Упоминание его имени вкупе со знакомыми нотками отеческой заботы, зазвучавшими в «ненавистном голосе», повернули в его мозгу какой-то невидимый выключатель, и память вернулась.
Оцепенение, сковывавшее каждую клеточку его тела, бесследно исчезло, и глаза широко распахнулись сами собой. Он увидел ярко-голубое небо, темно-зеленый лес и побледневшее, вытянувшееся от волнения лицо верного деда Пузыря. Мах стоял у края подъемного моста и до сих пор нелепо сжимал в руке обнаженный меч. Налетевший прохладный ветерок заставил его поежиться от холода и запоздало вспомнить о теплом плаще, оставшимся в замке. Он вырвался из замка, как был: в шелковой нательной сорочке и тонких кожаных штанах, заправленных в высокие сапоги.
— Чего, чего это ты тут лепечешь? — осведомился у призрака прозревший Мах, убирая меч в ножны. — Перенапряжение, говоришь? И как думаешь — это серьезно?
— М-м-м!.. Т-т-т!.. М-м-м!.. В-в-в!.. П-п-п!..
Наблюдая замешательство призрака, Мах не выдержал и расхохотался.
— Да в порядке я, дед… Ха-ха-ха!.. Успокойся. Уже в полном — ха-ха-ха! — порядке!
— Больше так не шути со мной! — осерчал дед Пузырь.
— Как «так»? — деланно не понял Мах.
— Ну так вдруг, неожиданно…
Рыцарь снова расхохотался.
— Да ну тебя! — махнул рукой дед. — То слепым идиотиком прикидывается, то ржет, как сивый мерин. А я ведь переживаю за тебя, непутевого!
— Торжественно клянусь: больше ТАК не буду! — отрапортовал Мах. — Прости, а?
— Ага, поверю я тебе, как же, — ворчливо пробурчал дед Пузырь. Тяжело вздохнул и добавил: — Ладно, простил. Завязывай гримасничать, лицедей-переросток!
— Уже завязал. — Мах стер с лица улыбку и деловито полюбопытствовал: — Может, теперь объяснишь, что там в столовой стряслось? И почему ты заставил меня таким странным манером выбираться из замка?
Вместо ответа призрак спокойно предложил:
— Обернись и посмотри сам.
Мах послушно развернулся и обомлел.
С отцовским замком произошли поразительные метаморфозы. В целости и сохранности осталась лишь дальняя от замка половина моста через ров. Все остальное, то бишь: вторая половина моста через ров, массивные ворота, мощные высокие стены, круглые башни с прорезями бойниц, центральный донжон и внутренние постройки замка, — стали какими-то полупрозрачными, с нечеткими контурами. Мах понимал, что этого не может быть, и, тем не менее, сквозь каменные стены замка он отчетливо видел деревья, растущие на противоположном конце поляны.
— Дед Пузырь, мне это кажется, или?.. — неуверенно заговорил потрясенный Мах.
— Не кажется, — перебил дед и подтвердил: — Он действительно стал прозрачным.