Слух об эксперименте на людях, строго говоря, мало кого обошёл стороной в парижском медицинском сообществе, и те, кто статью Хавкина не читали, теперь, накануне скандального события, напряглись в ожидании: что ждёт волонтёра? умрёт или не умрёт от холерной заразы? Доводы о том, что этот русский Хавкин уже провёл опыт на себе, мало кого убеждали: он сам всё это затеял, ему верить нельзя. Как будто кому-то в нашем мире можно верить за здорово живёшь…
Битком набитая общая палата на триста лежачих мест размещалась в бывшей монастырской трапезной – сводчатом зале с мелкими оконцами, прорубленными в мощных стенах крепостной кладки. Смирные жильцы обители, разбежавшиеся кто куда при опасных звуках марсельезы, изумились бы, обнаружь они здесь такое многолюдье. Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде: лучше всё же тесниться здесь, чем загибаться на улице, под мостом.
Испытуемый волонтёр должен был получить свою дозу вакцины и остаться в госпитале под присмотром. И вот, назначили день и час и приглашения разослали видным столичным медикам. Хавкин приехал в госпиталь рано утром – проверить, готово ли отведённое для испытания вакцины помещение – освобождённую на несколько дней бельевую, расставлены ли там стулья для приглашённых. В этой бельевой после вакцинации останется на весь срок проверки Андрей Костюченко – Вальди настоял на этом, опасаясь, что в общем зале лечебницы его боевой друг подхватит ненароком какую-нибудь инфекцию. Хавкин взял на себя всю ответственность – от подготовки к опыту до его завершения – и, ни на кого не полагаясь, всё делал сам. Поэтому он и явился в госпиталь спозаранку, первым.
Но получилось иначе: в воротах госпиталя сторож сказал Хавкину, что его уже кто-то ждёт.
Порывисто миновав лечебный зал, доверху наполненный стонами и храпом, Вальди толкнул дверь бельевой и вошёл. На стульях, предназначенных для высоких гостей, смирно сидели трое бывших боевиков: Андрей Костюченко, щуплый Валера и Семён Дюкин.
– Я им рассказал, – поднялся Андрей навстречу Хавкину. – И они решили…
– Мы тоже решили рискнуть, – догнал Андрея Костюченко щуплый Валера. – Если, конечно, примешь…
– Но почему? – спросил Хавкин совершенно обескураженно. – Решили – почему?
– Хоть какая польза от нас будет, – разъяснил Дюкин. – А то сидим, как на заборе воробьи: ни себе, ни людям.
Часа через полтора начался съезд приглашённых. Они рассаживались в бельевой на случайных стульях, расставленных невпопад, и обменивались любезными приветствиями. Почти все здесь знали друг друга: круг избранных парижских медиков не широк, попасть туда и быть принятыми куда как нелегко… Ожидание неизбежно ведёт к возбуждению чувств либо к скуке; собравшиеся лениво обменивались шутками и анекдотами, не затрагивавшими, впрочем, напрямую предмета их посещения бедняцкого госпиталя; они были безукоризненно воспитаны. Сиделки в серых монашеских платьях обносили приглашённых прохладительными напитками.
Ожидание, как почти всё на белом свете, снабжено не только началом, но и концом. Бельевая действительно в конце концов набилась битком; ждать больше было некого, можно начинать. Хавкин нервничал. Бледный, с прыгающими желваками, он сжато изложил основу своего метода – предупредительную вакцинацию. Это не произвело желаемого впечатления: приглашённые знали, зачем они здесь, и ждали от экспериментатора не описаний, а действий. И как только в бельевой появились трое подопытных, уже переодетых в бесформенную больничную робу, в помещении вспыхнула оглушительная тишина, как будто сюда ввели приговорённых к смерти и сейчас на глазах у публики состоится казнь.
Волонтёры стояли рядком, лицом к собранию; им не предназначено было ни говорить, ни жестикулировать. С тем же успехом на их месте могли бы стоять каменные статуи или древесные стволы. Одухотворённость неподвижных персонажей отражалась в их лицах, в которые, испытывая смущение от родственной близости с этой выставленной на показ тройкой, сидевшие в бельевой господа избегали вглядываться.
А Хавкин, проверив и подготовив разложенные на операторском столике шприцы, подозвал жестом крайнего из тройки, засучил до плеча рукав его робы и, рассчитанным движением введя иглу в мышцу, сделал инъекцию. Вакцинированный отступил назад, его место занял второй из ряда. Потом третий… Дело было сделано. Хавкин прикрыл полотенцем инструменты на столике и оборотился к сидящим:
– Нам остаётся только поблагодарить наших добровольцев. Они останутся здесь на несколько дней, перенесут лёгкое недомогание, а потом им будет сделана контрольная инъекция – насыщенный раствор возбудителя холеры. Организм испытуемых, уже укреплённый полученным стойким иммунитетом против холерного вибриона, проигнорирует реальную опасность заражения: инфекция их не затронет.
Зал зашевелился и зашелестел, как будто ветер прошёлся по траве.
– Вы, уважаемые господа, – продолжал Хавкин, – получите приглашение на повторную инъекцию. А заключит наш эксперимент мой доклад на собрании Парижского биологического общества; там же будут представлены общественности трое живых и невредимых волонтёров, с которыми вы сегодня имели честь познакомиться.
Актовый зал парижского биологического общества, не в пример госпитальной бельевой, радовал глаз изысканным убранством просторного помещения – картинами на декорированных позолоченной лепниной стенах, живыми цветами в высоких греческих вазах и расставленными дугообразно рядами лакированных кресел, отделанных добротной коричневой кожей и побуждающих сидельцев к вдумчивым размышлениям.
Объявленный доклад, собравший полный зал слушателей, назывался «Азиатская холера и методы её предупреждения». Докладчик Вальдемар Хавкин, впервые в жизни надевший, по неукоснительным правилам Общества, фрачную пару, был собран и держался несколько скованно. Причиной тому был, отчасти, плохо подогнанный фрак с длинными фалдами, взятый напрокат, – он жал, тянул и давил там, где это было совершенно не предусмотрено. Явились, как и обещал Хавкин, трое подопытных добровольцев – Андрей Костюченко, щуплый Валера и Семён Дюкин. Они сидели в первом ряду кресел, вместе с почётными гостями, и ждали начала торжественного собрания.
Гостей здесь собралось раз в десять больше, чем в бельевой. И десятая часть публики, лицом к лицу столкнувшаяся в нищем госпитале с бывшими боевиками и наблюдавшая за их вакцинацией и инфицированием, – теперь явилась заслуживающими доверия свидетелями и гарантами чистоты эксперимента: вот ведь они сидят, герои-волонтёры, живые и невредимые, как и было обещано!
Доклад, оценивая неординарность события, слушали с большим вниманием, хотя время от времени раздавались в зале иронические восклицания: далеко не все разделяли революционную концепцию Хавкина, а большинство упрямо не желало признавать в микроскопических тварях губителей миллионов человеческих жизней… Но вот сидят эти трое, избежавшие холерной смерти, и доказывают самим своим сидением тут правоту Вальдемара Хавкина, биозоолога.
«Про» и «контра» – обычная ситуация на колючем поле науки, да и на культурной поляне дело обстоит точно таким же образом. Да и всё в нашей жизни, если всмотреться получше, устроено из этих «за» и «против», и никому доподлинно не дано знать, за кем правда. И в этом незнании, этой неразгаданности таится зерно будущего развития мира… Учёные люди, собравшиеся в Актовом зале биологического общества, отдавали себе отчёт в том, что, возможно, на их глазах меняет русло река устоявшихся научных представлений, не в последней степени сложившихся и их усилиями. Возможно! Но это вовсе не значит – несомненно. Отнюдь не исключено, что фундаментальные ценности окажутся в итоге незыблемы, и всё останется на своих местах. А если нет – гроза и беда! И проморгавших новые веяния ждёт горькая доля ретрограда.
Доклад вызвал если и не бурю, то изрядный ажиотаж. К Хавкину и его повеселевшим добровольцам-народовольцам подходили с поздравлениями. Просвещённая публика интересовалась, чем теперь собирается заняться месье Хавкин и каковы его планы в борьбе с холерой, упорно наступающей на Европу из диких глубин Азии. Новости неутешительны: болезнь уже добралась до России, в таинственном русском Туркестане пламя эпидемии полыхает в полную силу. Не думает ли месье Хавкин, что на пути холеры Россия станет защитной стеной между Индией и Парижем? Нет, месье Хавкин так не думает, потому что остановить пандемию возможно только поголовной вакцинацией, а русская медицина ещё не владеет этим методом. Бывшие подпольщики, слушая объяснения Вальди, согласно кивали головами: в Туркестане царская власть не то что холеру, нашествие клопов не сможет остановить! Куда там!
Хавкин знал о туркестанской беде и готов был ехать со своей вакциной прямо в ядовитое сердце эпидемии – на юг Средней Азии, куда холера приползла из соседней Персии. Счёт жертв шёл уже на десятки тысяч, а до апогея было ещё далеко. Пастер, не сомневавшийся в том, что только один человек в целом свете – Вальдемар Хавкин – может остановить этот мор, обратился с письмом к царскому правительству с предложением об оказании немедленной безвозмездной помощи. И теперь, держа свои планы в секрете – тьфу-тьфу, не сглазить бы! – Хавкин ожидал ответа из Санкт-Петербурга.
Он хотел ехать, хотел спасать людей от смерти – это было мечтой и целью всей его жизни, для этого он родился на свет. Нельзя терять ни дня – эпидемия катит со скоростью степного пожара… Но, имея дело с русской бюрократической системой, можно было прождать и недели, и месяцы. И не дождаться ответа – потому что Пастер не был указкой для петербургских царедворцев, да и холера не была указкой – авось, земские врачи справятся с напастью, мы ведь и сами с усами, обойдёмся как-нибудь без этой немчуры и французишек, от которых в Россию так и тянет заразным нигилизмом, как сквозняком из-под двери. Это ещё надо взвесить, какая зараза опасней – холера в Туркестане или нигилизм на Неве.
Зал поредел, слушатели потянулись к выходу. Собрался уходить и Хавкин, когда к нему подошёл мужчина лет сорока, в чёрном смокинге, обтягивавшем крепкие плечи.