Тем временем для доктора и его сотрудников, с помощью местных, были разбиты две палатки в лесу: ночевать решили здесь, а наутро трогаться дальше. В походном жилище Хавкина висел гамак, над ним реял лёгкий шёлковый полог от кровожадных насекомых и прочих летающих и ползающих незваных гостей. Закончив работу, почти валясь с ног – блуждающая по жилам малярия не давала о себе забыть, и он уставал быстрей, чем хотелось бы, – Вальдемар добрёл до своей палатки, освещённой изнутри масляной лампой, трепетавшей язычком жёлтого пламени. Прежде чем подняться в гамак, написал в дневнике, приладив книжицу на колене: «Сделал сорок девять инъекций. Деревенские настроены недружелюбно. Около двадцати пациентов убежали в лес и прячутся. Как не хватает Анис! Местные, после уговоров, помогли нам укрепить наши палатки, нарезали пальмовые листья и выстлали ими земляной пол».
Ночь, сплошь насыщенная звуками странной чужой жизни, приглушённо гудела за стеной палатки, как колокол в тумане. Эта ночь была населена цикадами и гнусом, жабами, жуками и звёздами. Уложив в гамак своё большое тяжёлое тело, Хавкин потянул за бечёвку, удерживавшую свёрнутый в витую трубку полог под куполом палатки – и края шёлковой завесы скользнули вниз, почти коснувшись земли.
Теперь, в душной жаре, его должна была отпустить ломота усталости, и вслед за тем не знающий отсчёта времени сон – эта великолепная модель Вечности – обволочёт его и охватит. Он ждал, уже в полусознании, желанного налёта сна – но вместо этого почувствовал на лице, на руках, на груди упавшую на него шёлковую паутину полога, почему-то чуть влажную. Подниматься и заново укреплять защитную сетку у него не было ни сил, ни желания; авось, пронесёт… Вальдемар нетерпеливо сдёрнул с себя полог, повернулся на бок, и сон взял его.
Он проснулся перед рассветом – от пульсирующей боли там, где были царапины на коже и следы свежих комариных укусов. Его познабливало. Прижав ладонь ко лбу, он обнаружил у себя жар. Такое было для него не внове. Укутавшись в покрывало, он свернулся калачиком и постарался снова уснуть. Не получилось. Голова гудела, как ночь за стеной.
Ранним утром явились встревоженные сотрудники, все трое: Хавкин обычно поднимался раньше всех в полевом лагере, а нынче необъяснимо задержался. Рассеянно глядя на своих помощников, – они казались ему размытыми в полумраке палатки – он попросил воды и вымолвил с усилием: «Я захворал». Помощники, пошептавшись, решили дожидаться приезда Анис – они ничем не могли помочь Хавкину и не знали, что предпринять.
Анис появилась за час до полудня и застала Вальди в его гамаке. Палатка была не прибрана, полог валялся на полу. Хавкин оставался в ясном сознании, однако силы его убывали; он не мог подняться без посторонней помощи. Увидев Анис, он улыбнулся облегчённо и попытался сесть.
– Лежи, лежи! – подойдя, сказала Анис и взяла его за руку – горячую, вялую. – Я сейчас вернусь! Мигом! Ты спал без полога? – она кивнула на сброшенную шёлковую сетку.
– Упала ночью, – с усилием выдавил Хавкин.
Анис вышла и скоро вернулась назад, ведя за собою маленькую старушку, завёрнутую в длинную полосу светлой ткани, пропущенную между ногами и наброшенную на плечи. Старушка внимательно оглядела палатку, задержалась над скомканным пологом, а потом подошла к больному.
– Она поможет, – сказала Анис, стоявшая в головах гамака. – Она знает…
Знахарка действительно производила впечатление знающего человека. Своими зоркими, табачного цвета глазами на темнокожем то ли от загара, то ли по причине такой пигментации морщинистом лице она по-птичьи, без всякого выражения глядела на мир. Движения знахарки были рассчитаны и точны, словно ими управлял умный автомат. Наблюдая за ней, можно было предположить, что старушке ведомо куда больше, чем может показаться на первых порах стороннему наблюдателю. Скорей всего, так оно и было…
Своё внимание знахарка сосредоточила на опухлых ранках больного, образовавшихся на месте свежих укусов и царапин. Острым коричневым пальцем она с нажимом чертила круги вокруг покрасневших ранок, не сводя птичьего взгляда с их воспалённой сердцевины.
– Его отравили, – сказала, наконец, знахарка. – Это яд… Я дам мазь, будешь смазывать. Он не умрёт.
– Как отравили… – растерянно повторила Анис. – Когда?
– Ночью, – сказала знахарка. – Ещё не поздно лечить… Уезжайте отсюда, здесь опасно!
– Да, конечно, – сказала Анис. – Только вещи соберём…
– А сетку сожги, – сказала знахарка, указывая на полог босой ногой, но не прикасаясь к нему. – Там яд.
Бенгальский инцидент вызвал изрядную озабоченность в Лондоне, на Пэлл-Мэлл. Отчёт о происшествии, чуть было ни закончившимся гибелью Государственного бактериолога, составил и передал руководству консультант Джейсон Смит из управления военной разведки. Отчёт был снабжён комментариями и выводами, в его основу легла подробная информация, полученная от агентов Управления в Калькутте и отправленная с пометкой «Срочно!» по телеграфной линии Бомбей-Лондон.
Джейсон Смит, «открывший» доктора Хавкина для Британии, продолжал, в меру необходимости, курировать его и в Индии: в военном министерстве отдавали себе отчёт в том, каков научный калибр этого русского эмигранта и сколь полезен он может оказаться на службе Империи в будущем. Варварское покушение на его жизнь явилось событием экстраординарным, и, погибни он в тропических дебрях, эта смерть легла бы пятном на репутацию всего военного ведомства, потому что именно оно, как никто иной, несло ответственность за жизнь Хавкина в колонии. Может быть, несмотря на возражения доктора, следовало настоять на эскортировании его «кинжальных экспедиций» в глухие деревни конвоем, укомплектованным опытными и хорошо вооружёнными солдатами.
Из отчёта следовало, что покушение на жизнь Государственного бактериолога организовали и осуществили дикие туземцы, выступающие против британской политики поголовной вакцинации населения и видевшие в докторе Хавкине подосланного убийцу, впрыскивавшего деревенским жителям смертельный яд. Решено было расправиться с белым чужаком тем же безотказным способом: отравить его. Поскольку подсы́пать отраву ему в пищу было никак невозможно – он к местной еде не притрагивался, даже воду пил свою, привозную, – пошли другим путём: пропитали смертельным растительным ядом сетку полога, вывешиваемую на ночь над спальным гамаком. Можно предположить с высокой долей уверенности, что убийцы, для исполнения своего преступного замысла, привлекли кого-то из местных, нанятых приезжими с целью установки и уборки палаток. При высоком уровне круговой поруки, свойственной диким лесным жителям, выявить преступников и их пособников сегодня не представляется возможным… Далее отчёт утверждал, что спасительницей Хавкина явилась местная знахарка-травница: её снадобье позволило довезти Хавкина живым до Калькутты, где он был госпитализирован для прохождения надлежащего лечения.
Отчёт Джейсона Смита, не предназначенный для досужей публики и засекреченный, давал руководству достаточно внятную картину произошедшего в бенгальских джунглях. Нападения туземцев на британцев случались в экзотических краях, но доктор Вальдемар Хавкин не относился к рядовым чиновником колониальной администрации. Его ответственный труд в самой гуще инфекционных очагов приносил свои плоды – эпидемия была остановлена и шла на спад. Так вот, безопасность и благополучие Государственного бактериолога, считали наверху, в настоящих условиях должна быть гарантирована вдвойне: в Бомбее и на прилегающих территориях проснулась бубонная чума, множественность зафиксированных вспышек страшной болезни предупреждала о наступлении пандемии от западного побережья вглубь полуострова Индостан. И на тревожный сегодняшний день во всей Британской империи только Государственный бактериолог сэр Хавкин может встать на пути «чёрной смерти». Доктор Хавкин, больше никто. И так оно и было.
В больнице на лечении Хавкин провёл около двух недель. Анис, преданный человек, не отлучалась от больного. За несколько дней до выписки Хавкин записал в своём дневнике: «Из Бомбея получены тревожные вести: очаги чумы распространяются по всей провинции и носят характер эпидемии. По всей видимости, моя лаборатория, по решению Лондона, будет перебазирована из Калькутты в Бомбей для борьбы с болезнью. В таком случае мои сотрудники отправятся со мной».
Беда заключалась в том, что у Хавкина и в планах не числилась противочумная вакцина. И ещё в том, что не вихрь эпидемии обрушился на Восточную Индию, а ураган пандемии.
Глядя, просыпаясь, в окно больничной палаты, Хавкин привычно, как много раз виденному карточному фокусу, удивлялся тому, что местные рассветы залиты зеленоватой акварельной краской, а не розовой, как в Европе или Одессе. Хавкин знал секрет этого бенгальского чуда: на пути летящих к земле рассветных лучей громоздились непробиваемой зелёной бронёй заросли мангровых деревьев, гигантских фикусов, пальм и лиан – вот и было зелено за окном. Увидь Вальдемар розовый рассвет на дворе – тут-то он удивился бы от всей души и обрадовался, как нежданной встрече с милой старой знакомой из прошлой жизни. Но повод для радостного удивления никак не подворачивался, и Хавкину оставалось лишь верить в то, что розовые рассветы когда-нибудь вернутся. Он и верил…
Охваченный чумою Бомбей поражал приезжего – а их немного можно было насчитать в это тревожное время – своей прибитостью, почти обречённостью: город был полужив, полумёртв. Трупы не валялись на улицах, как в Европе в обозримом средневековом прошлом, но это ничуть не облегчало истинного положения вещей – необузданная угроза, исходившая от «чёрной смерти», не уступала натиску туменов Чингисхана, победно докатившихся в своё время от монгольских степей до европейской Адриатики.
Хавкин прибыл в чумный Бомбей в сопровождении Анис; сотрудникам предписано было приехать и привезти оборудование через несколько дней, когда определится расположение лаборатории на новом месте. Реальная опасность и строгие указания, полученные из Лондона, сделали своё: Хавкин без проволочек получил в полное распоряжение резиденцию бывшего португальского губернатора настоящий дворец, окружённый дивным садом. Для устройства там лабораторно-исследовательского центра требовалась если и не перестройка здания, то капитальный ремонт: роскошную парадную лестницу можно было оставить, а вот танцевальный зал был решительно ни к чему. А пока что следовало разбить палаточный полевой лагерь хоть здесь же, в дворцовом саду, и немедленно приступить к разработке противочумной вакцины.