Наступила, в свой черёд, развязка лондонского сидения Хавкина: оправдательный приговор присяжных не оставил сомнений в его совершенной невиновности. Теперь Государственный бактериолог, оправданный по всем статьям, мог выбирать, что ему делать дальше: возвращаться в Индию победителем на белом слоне, или продолжать неспешные исследования в лаборатории Военного министерства, или просто жить в Англии, теперь уже в собственное удовольствие. Вальди нужно было решать – но он медлил и откладывал на потом, не вытянув ещё но́ги из болота лондонского сидения.
Джейсон Смит ненавязчиво ему советовал поберечь здоровье и остаться в лаборатории: условия там прекрасные, и теперь, освободившись от нудной следственной тяготы, он сможет всецело себя посвятить исследованиям растительных и животных ядов. Ехать в Индию, ловить там смертельные бактерии в заразных джунглях? Но он уже насадил на шприц и свернул шею холере и чуме; люди помоложе пусть шастают теперь по индийским дебрям, а Вальди может позволить себе свободно перевести дыхание здесь, в Европе. Как бы то ни было, Европа стоит обедни – даже для махатмы Хавкина.
Вальди выслушивал вполне обоснованные доводы Джейсона, но они не оказывали на него решающего воздействия: он вдумчиво взвешивал все за и против, а стрелка весов всё продолжала колебаться. Впрочем, Джейсон Смит его не торопил – как видно, время ничуть не подгоняло консультанта Военного министерства.
Недели катились теперь необременительно, в затылок друг другу: ни шатко ни валко. Пришёл очередной пакетбот из Бомбея, привёз Хавкину целую кипу поздравительных писем: от научных коллег, от лабораторных сотрудников, а то и от вовсе незнакомых ему людей, следивших издалека за ходом «лесного процесса».
Читая с благодарностью сердца и складывая прочитанное в стопку, Хавкин добрался до подробного и обстоятельного письма профессора Бхарата Рама. За дружелюбными сточками Вальди видел свой бомбейский флигель, вечерний визит профессора и памятный, по душам, разговор, когда Бхарата впервые назвал Хавкина так, как его звали на улицах индийских городов и в глухих лесных деревнях: «махатма». Целебный разговор под негромкую музыку граммофона и выкрики белого павлина за окном.
Хавкина, писал Рам, ждут в Индии друзья, которых у него там куда больше, чем он может себе представить. Борьба с заразной погибелью и победа над ней сделала его народным героем: он спас для жизни миллионы беззащитных индийцев, обречённых на смерть. Он, махатма, совершил невиданное никогда прежде чудо, и его подвиг светит всё ярче. Близок день, писал Бхарата Рам, когда махатма Хавкин снова сойдёт с борта парохода на землю Индии и займёт почётное место в ряду героев.
Праздничный шум победы как раз ничуть не привлекал Хавкина. Но от письма Бхарата Рама веяло дружеским расположением, и поющие струны, уходящие в прошлое, тянулись от Вальди к пакетботу «Бенгалия», к Калькутте, к Анис. В Индии работа была сделана – хорошо, если наполовину: основа инфекционной безопасности – профилактика, и эту сложную социальную систему надо выстраивать с нуля. В Европе усвоили опасность, и понемногу вводят профилактические прививки повсеместно, не дожидаясь, когда грянет беда. Россия? Там защитительными мерами против инфекций даже и не пахнет, особенно в азиатских регионах. Ну, да о чём говорить: Россия – отрезанный ломоть, руки под неё не подложишь…
А в Индии есть что делать, и работы там – невпроворот: основа заложена, можно дальше идти. И появляется чувство удовлетворения, экспериментатору необходимое хоть в самых малых дозах; оно укрепляет уверенность в правильности твоего пути. Первое время в Бенгалии было куда как тяжко и опасно, а потом, не сразу, тёмные лесные люди увидели спасение в этих уколах, и спасителем был он, Хавкин – белый чужак. Надо, раз начал, довести дело до конца или хотя бы продвинуть его, насколько получится.
«Как ни странно, – записал Хавкин в дневнике, – благополучное завершение судебного процесса принесло мне чувство беспримерного облегчения – хотя уж кто-кто, но я-то знал доподлинно, что ни в чём не виновен! Преследование, однако, каким бы диким оно ни было, действует на нервы и внушает чувство тревоги. И вот я оправдан, свободен и теперь не знаю, куда податься. Если действительно в Индии желают меня видеть, я вернусь в Бомбей. Во всяком случае, профессор Рам меня ждёт, и сотрудники моей лаборатории. А где меня ещё ждут? Да нигде».
Это была чистая правда, а не фигура речи: его нигде больше не ждали. За сорок пять лет своей жизни он не приобрёл преданных верных друзей; Анис пришлась ему другом, но её не стало. Жемчужная Ася сохранилась в его памяти как ощущение мимолётного счастья, промелькнувшего ненароком… Знакомые – да, были, их разные лица сливались в одно расплывчатое лицо, и никто из них не помахал ему приветственно рукой из своего далека. На этом унылом фоне располагалась особняком парижская тройка бесприютных одесских боевиков, старший из которых, вернувшись в отечество, не сносил головы, а двое других затерялись без следа на русских просторах.
А Джейсон Смит, не вписываясь почему-то в шаткий пунктир друзей, оставался в ряду деловых знакомых.
Так и получалось, что некому было дружески поманить и позвать Вальди Хавкина, кроме Бхарата Рама, дяди Анис. И Хавкин, одинокий человек, благодарно расслышал зов.
Необъятной тишине океана не досаждало утробное ворчанье паровой машины парохода «Королева Виктория», выполнявшего рейс Саутгемптон-Бомбей. Стоя на палубе, лицом к ветру, Хавкин наслаждался тишиной. Словесные потоки его больше не омывали, Вальди отдыхал от них, оставшихся на британском берегу. Родись он на свет двумя десятками лет позже, он, возможно, повторял бы про себя великие строки: «Тишина, ты – лучшее из всего, что слышал…»
С попутчиками, опасаясь докучливых разговоров, он не свёл знакомств. Скучающие пассажиры поглядывали на него косо и, мучась совершенным дорожным бездействием, судачили: они считали молчаливого Хавкина зазнавшимся гордецом и бирюком.
Вальди завтракал и ужинал в своей каюте, а на обед являлся в кают-кампанию, где занимал отдельный столик, в самом углу. Пообедав, он час-другой бродил по палубе, с неизменным уважением вглядываясь в морскую ширь: зрелище действительно было потрясающим воображение – первородная водная стихия возобладала над суетной сушею с её лесами и болотами.
Сойдя на берег в порту Бомбея, Хавкин узнал от Бхарата Рама о русско-японской войне, Цусиме и разгроме русских армий. Вальди, ничего об этом раньше не слышавший, пропустил боевые новости мимо ушей, чем несколько озадачил встречавшего его Бхарату: военное поражение бывшей родины на Дальнем Востоке, здесь по-соседству, интересовало Вальдемара Хавкина заметно меньше, чем самого профессора Рама, к японцам относившегося с опаской.
Х. ФЛИГЕЛЁК
Прежде чем трогаться в обратный путь, в Индию, Хавкин проверил и уточнил пункты обновлённого контракта и остался удовлетворён: условия, включая и пенсионные выплаты, оказались даже лучше, чем он мог ожидать. Военное министерство и Департамент общественного здравоохранения, действуя от имени верховной власти, обозначили место Государственного бактериолога в колониальной администрации – то было почётное и высокое место.
Высоту горы хорошо измерять издали, а вблизи, у подножья, можно только шапку уронить с головы, уставясь на вершину. Первым делом, войдя в свой флигелёк в парке бывшего дворца португальского наместника, Вальди узнал, что его старое место директора бактериологического Центра занято. Это была бронебойная новость, Хавкин такого не ожидал. Взволнованно встречавшие его на пороге флигеля работники центра любезно ему разъяснили, что в его отсутствие лаборатория не могла простаивать, нужно было без задержек производить лимфу и пополнять запасы, вот администрация и решила назначить нового директора. А Государственного бактериолога ждёт специально для него подготовленная ответственная должность – общий пристальный надзор над всем противоэпидемическим сектором колонии. Что эта должность означает на практике, встречавшие объяснить ему не сумели, да он и не расспрашивал.
Разъяснения он получил назавтра, в администрации, там была организована торжественная встреча новоприбывшего высокопоставленного чиновника – с речами, поздравлениями и пожеланиями. Доктору Вальдемару Хавкину отводился под надзор цех по производству противохолерной и противочумной вакцин, изолированное инфекционное помещение несколько загадочного назначения, экспериментальный блок, вольеры для подопытных животных и, наконец, микробиологическая лаборатория, где он сможет продолжать свои замечательные исследования, нацеленные на выявление возбудителей смертоносных эпидемий. Сверх того, ему поручалась главная роль в планировании профилактических действий, направленных против возникновения инфекционных эпидемических очагов. Кабинет с приёмной, с помощниками и секретаршами ему был подготовлен на третьем, директорском этаже здания администрации, но Хавкин отверг это щедрое предложение со всей решительностью: он останется в бывшей резиденции португальца, там полно места, и нет ему никакого резона перебираться из паркового флигеля на директорский этаж.
Выслушав множество положенных ему красивых слов, Вальди к вечеру вернулся в свой флигелёк. Не зажигая света, он сидел за сандаловым столиком в углу гостиной, граммофон играл, и белый павлин, доставленный с базара, занял своё место за окошком. Вальди раздумывал над тем, что жизнь его за это лондонское сидение изогнулась и поплыла по другому руслу. Другое русло, другие берега. И ничего тут не попишешь…
Он включил настольную лампу под зелёным стеклянным абажуром, открыл книжицу дневника в переплёте с матерчатыми уголками и написал: «После лондонского сидения во мне не то чтобы что-то надломилось, но изменилось значительным образом. Я теперь вроде какой-то другой: прежде жизнь несла меня, как живой поток, а теперь я смотрю с берега, как она мчится мимо, и с меня этого довольно. Коряги в этом потоке, камни, люди, рыбы… А мне всё нипочём: я сижу на берегу.