— Но у меня только один верблюд,— сказал Махмуд,— и я не хочу его проиграть. Ты очень искусен.
— Не надо мне твоего верблюда,— дрожа от обиды, сказал богатырь.— Я ставлю четырех, чтобы доказать свою силу.
Махмуд заколебался. Он не был азартным, как большинство борцов. Для него все это было лишь развлечением.
— Ладно,— согласился он.— Я покажу тебе один хивинский прием.
Они опять сошлись.
На этот раз схватка была еще короче. Махмуд захватил правую руку и правую ногу противника, рывком затянул его себе на плечи, продолжая тянуть за руку, протащил вниз и кинул спиной на землю.
* * *
В тот день из города вышло в разных направлениях три каравана, и всюду, где они проходили, где продавали сладкий кишмиш, становилось известно об удивительной борьбе в Даргане.
Но ни с одним из караванов не выехал Махмуд.
Он находился в домике, где остановились странствующие борцы. Асам-пахлаван привел его сюда, чтобы расплатиться за проигрыш.
Во дворе стояли широколапые тощие верблюды. Их было пять.
— Все твои,— сказал Асам-пахлаван и отвернулся.
Другие борцы тоже старались не смотреть на верблюдов и не хотели встречаться взглядами с Махмудом.
— Все твои,— повторил Асам-пахлаван не оборачиваясь, и Махмуд заметил, что коротко остриженный затылок сплошь серебрится.— Все твои. Забирай.
— Успеется,— почему-то сказал Махмуд.— Куда торопиться.
Вообще-то говоря, Махмуд не хотел задерживаться. Ему не терпелось ехать дальше. Но это было минуту назад, а теперь что-то изменилось.
— А у вас других верблюдов нет? — спросил он.
— Какие есть, таких даем,— резко ответил Асам-пахлаван.—Забирай и уходи.
— Нехорошо так,— возразил Махмуд.— Ведь мы даже не познакомились. Может, нам в одну сторону ехать, а вы меня гоните.
Махмуд огляделся. Там, на площади, заезжие борцы казались ему воплощением силы, ловкости и самоуверенности. Здесь он увидел другое. Это были бедные люди. Они сразу сняли свои красивые одежды и облачились в потрепанные халаты. В казане, под которым еще тлели угли, он увидел гороховый плов с редкими кусочками нежирной говядины.
— Я не возьму верблюдов,— неожиданно для себя и для окружающих сказал Махмуд.— Я не люблю возиться со скотом. Вот если вы едете в сторону Бухары или Самарканда, я попрошу вас взять меня с собой.
...Закат сначала был оранжевым, как абрикос, потом посветлел и стал нежно-золотой, словно ломоть дыни. Махмуд сидел на корточках перед скудным достарханом хозяев и рассказывал им свою историю.
Асам-пахлаван, как старший, за ужином изредка кивал и вставлял одни и те же слова:
— Мы понимаем тебя, Махмуд. Мы бедные люди, как и ты.
Потом борцы, начиная с младшего по возрасту, поведали каждый свою историю.
Все они были из разных мест. Все по разным причинам лишились родного крова и, случайно повстречавшись, сдружились и ездят вместе, показывают свое искусство людям и живут на то, что удается собрать во время представлений.
— Поедем с нами,— предложили они Махмуду.— Ты силен и ловок. Будешь бороться с нами. Мы научим тебя, ты научишь нас. До Бухары нам с тобой по пути, а дальше видно будет.
И Махмуд стал странствующим борцом.
Он шел по тому пути, которым когда-то прогнали хорезмийцев. Десятки самых крупных городов Средней Азии с интересом встречали знаменитого Махмуда-Пахлавана.
Борцы — его случайные товарищи — теперь только начинали схватки, разжигали страсти своей красивой, но несерьезной борьбой, а поединки с местными знаменитостями всегда проводил сам Махмуд.
Постоянные упражнения с товарищами сделали его еще более сильным и гибким. Он узнал все способы борьбы, освоил самые совершенные приемы. В его атаках была такая стремительность, такое бешеное чередование выпадов, подсечек, бросков, что зрители часто не понимали, почему тот или иной борец, считавшийся непобедимым, внезапно оказывался на лопатках.
Хорошо было ездить с Махмудом его товарищам.
После каждой победы прибавлялось запасов в переметных вьюках, звенели золотые в общем кожаном мешке.
Одного не понимали борцы: почему Махмуд тратит деньги на книги, почему так долго беседует с местными стариками?
А Махмуд записывал все, что слышал интересного о прошлом стран и государств, записывал сказки и легенды, способы лечения болезней, делал описания городов, рек, гор, через которые лежал его путь. Но больше всего Махмуда интересовала судьба его земляков.
Забытый повелитель
Самарканд — город двадцати трех веков.
Он пережил много великих исторических
событий и потрясений.
Из книги «Самарканд»
Одногорбые верблюды Асам-пахлавана не знали усталости. Их сильные длинные ноги одинаково уверенно ступали и по сыпучему песку пустынь, и по шелковистой пыли равнинных дорог, и по горам, и по обкатанной, гладкой речной гальке, которой так много на дне ущелий.
Много городов, селений и скотоводческих кочевий любовались мастерством странствующих борцов. Им давали деньги; когда не было денег, их кормили плопом, поили кислым овечьим молоком — айраном, угощали фруктами, дарили косички сушеных дынь, а иногда просто благодарили.
Много дорог прошли одногорбые верблюды Асам-пахлавана, прежде чем странствующие борцы увидали Самарканд. Был вечер, когда борцы сделали привал на небольшой горе, что вздымается к северу от этого древнего и славного города.
Историки считают, что Самарканду две тысячи триста лет, ибо впервые о нем упоминается в описании походов Александра Македонского в 329 году до нашей эры. Но ведь уже в то время, когда Александр Македонский подошел к Самарканду (древние писатели называли его «Мараканда»), это был большой и красивый город, и сколько лет он существовал до того дня, никто не знает.
В Самарканде было много садов и арыков, много караван-сараев, мостов, бассейнов, дворцов и даже водопровод Арзис, подававший воду в часть города, стоящую на возвышенности. В тот вечер, когда борцы сделали привал на горе, им показалось, что город так же красив, как о нем рассказывалось в старых сказаниях и песнях. В сумерках не было видно развалин дворцов и разрушенных мостов. Было видно только, что город этот велик и весь утопает в зелени. Вдали за городом тянулись фиолетовые гряды гор, а на равнине сверкали в лучах заходящего солнца воды реки Зеравшан; запутанные рукава реки долго оставались светлыми в сгущающихся сумерках.
Борцы молча уселись на каменистом склоне, развязали свои дорожные мешки — хурджуны, вынули ячменные лепешки и немного сушеных персиков.
— Красивый город,— сказал кто-то из борцов.
— Был красивый,— поправил его Асам-пахлаван.— Говорят, был красивый. Я его красивым не видел уже. Я вижу его третий раз. Это несчастный город. Сорок лет назад был красивый, до нашествия
Чингис-хана.
Махмуд молчал. Все, что рассказывал Асам-пахлаван, Махмуд уже знал. Он не ждал увидеть здесь ничего радостного и ничего нового, так же как и везде, где правили монголы. В Самарканде его интересовал один человек, наместник, правитель. Этот повелитель, оставленный монголами для поддержания порядка, ревностно исполнял свои обязанности, и его жестокость и своеволие даже в те страшные времена вызывали удивление и трепет.
Темнота все сгущалась и сгущалась. Над городом зажглись звезды. Теплый воздух поднимался снизу, с равнины, а сверху повеяло ночной прохладой. Пахло полынью и пылью дорог. Иногда в тишине слышались какие-то шорохи, мерно дышали спавшие верблюды.
— Знаешь,— сказал Асам-пахлаван, укладываясь спать,— знаешь, Махмуд, не попробовать ли тебе завтра с утра натянуть канат и показать свое искусство? В былые времена здесь любили канатоходцев.
— Нет,— ответил Махмуд.— Ты же знаешь, зачем я пришел в Самарканд,
Асам-пахлаван не стал возражать. Он знал, что нужно Махмуду в Самарканде. Нынешний правитель города много лет назад был среди тех, кто захватил Хиву и Ургенч. Говорили, что он был среди тех, кто угонял хорезмийских мастеров в рабство. Махмуд твердо решил расспросить повелителя Самарканда о судьбе своих земляков.
— Ну, как знаешь,— неуверенно пробормотал Асам-пахлаван.— Я за тебя думать не обязан.
— В том-то и дело, что каждый сам за себя должен думать,— вздохнул Махмуд.
* * *
Солнце только еще всходило, когда борцы, наскоро позавтракав, направились к городу. Стены и ворота Самарканда были давно разрушены, и жителям запретили их восстанавливать. Поэтому войти можно было через любую улочку. Впрочем, улочки были тоже разрушены, остались тропинки среди травы и кустарника.
Борцы шли пешком, верблюдов вели за собой. Садиться верхом опасно: какой-нибудь воин мог забавы ради выпустить по всаднику стрелу. Из-за кустарников и деревьев виднелись дома-мазанки, откуда робко выглядывали какие-то люди. Выглянут и спрячутся.
— Надо найти какого-нибудь старика,— сказал Асам-пахлаван.— Старики теперь храбрее молодых. У него остановимся, у него и узнаем, что и как теперь в Самарканде.
Не успел он это сказать, как на тропинке появился седобородый человек в рваном халате.
— Салам алейкум,— сказал он, низко поклонившись.— Трудной ли была дорога, не хотят ли путники найти крышу над головой?
— Спасибо,— тоже поклонившись, приложив руку к сердцу, ответил староста борцов.— Нам нужна крыша, но еще нужнее добрый человек, который даст мудрые советы в этом большом городе.
Через несколько минут они сидели под деревом возле арыка и старик рассказывал им:
— Борцам нечего делать в этом городе. Раньше мы очень любили борьбу и щедро благодарили тех, кто показывал свое умение. Но лет пять назад какой-то заезжий богатырь повалил монгольского борца, и с тех пор борьба у нас запрещена. Это ведь напоминает, что победителя можно победить.
Многое борцы видали, о многом слыхали, но такого никто и предположить не мог.
— Теперь вся надежда на тебя! —Асам-пахлаван в упор посмотрел на Махмуда.— Может, твое искусство нас выручит.