— Хоть Деникин был, хоть Пилсудский, это все же война, — продолжает изливаться тщедушный красноармеец. — А Махно — этот из-под земли выскочит ночью, порежет — и снова нет. А потом ты селян стреляешь, а они ночью тебя режут.
— А зачем же ты селян-то стреляешь?
— А они там на юге все кулаки! Все махновцы! Всех их надо под корень! — и солдатик долизывает баланду.
Махно, белея и со свистом дыша, берет у него жестянку, с силой надрывает надломленный край банки — и в руке у него торчит рваный язычок жести:
— Под корень?! — пузыря бешеную пену, клекочет он и острой жестью рвет солдатику горло. — Под корень селян?! Гады!!! Палачи!! Палачи!!!
Он валится навзничь в припадке, кругом собирается толпа.
— Махно хотели?! Я Махно!
«Сумасшедший», — говорят в толпе. «Припадошный. Да охрану позовите кто».
— Доктора! Человек помирает! Што ж мы, не люди?!
21. — Господин офицер говорит, что рад интересному знакомству, — переводчик склонился над кроватью Махно.
Тюрьма, больница.
— Лучше бы выпустили, — говорит Махно.
— Вы чуть не убили человека. Это преступление.
— «Чуть», — хмыкает Махно. — На шо я вам?
— Советская Россия требует вашей выдачи.
— Вот спасибо.
— На родине вас повесят.
— А здесь?
— Вы должны ждать решения своей судьбы.
22. Доктор озабоченно ощупывает ногу Махно, выстукивает грудь, рассматривает рентгеновский снимок:
— Мы будем лечить вас. У вас ослаблен организм. Хорошее питание сейчас невозможно. Есть кому носить вам передачи? Пока вы здесь, я надеюсь вам помочь.
— Чтоб большевики повесили меня здоровым? — спрашивает Махно через переводчика. — Не знаю, успеет ли он меня вылечить…
23. Ночь, дождь, ветер, стена. Окошко наверху. Оно распахивается.
В палате Махно, делая остальным знак не издавать звуков, вылез из постели, раскрыл окно и высунул простыню под дождь. Когда она намокла — свернул в жгут и обвязал два соседних стальных прута в оконной решетке.
— Посидите с мое на каторге, ребята, не тому научитесь, — беззвучно бормотал он.
Всунул в это мокрое кольцо ножку стула и стал крутить, как завинчивают тиски. Узел стянулся намертво. Двойной мокрый жгут толщиной в руку потек струей воды. Битая мокрая простыня прочна, как канат. Махно, сопя, налегал на рычаг спинки-ножки стула, завинчивая все туже, кольцо ткани вокруг двух прутьев все туже, и прутья стали прогибаться, сближаясь… еще… еще… и вот они уже почти вплотную.
Махно перевел дух. И повторил номер с соседней парой прутьев.
Через каких-то полчаса меж погнутых прутьев зияла дыра, достаточная для мелкого худощавого человека.
Палата следила, затаив дыхание.
— Простыночки, хлопцы, простыночки швидче давайте, — пришептывал Махно, вытаскивая из-под них простыни.
Тюремный люд был в восторге.
Простыни были связаны, эта веревка почти достигала земли, Махно сказал: «Спасибо, хлопцы» и вылез.
Он спустился без помех, спрыгнул оставшиеся пару метров и исчез в темноте.
Все дороги ведут в Париж
24. По воскресному бульвару прогуливается обычная семья, небогатая и приличная. Рослая, смуглая, красивая жена. Маленький, худощавый, прихрамывающий муж. И между ними, держась за руки — девочка лет пяти. Они одеты скромно, но с учетом моды.
25. — Дядя Волин!
— Нестор!
Объятие, отодвигание, взгляд в глаза, улыбка.
— А я уж думал, вас всех тогда в Харькове расстреляли! Вот, опробовал им под конец слегка отомстить! Ну, может, не очень вышло, но все же чтоб знали батьку Махно!
— Ну, в общем, удалось сначала немного договориться; старые заслуги, профессиональные революционеры. А потом заменили на высылку. Вот — здесь.
— Делать-то что думаешь?
— Да уж поздно мне другим делом в жизни заниматься. Ты за газетами следишь? В Испании наши силу набирают. Там основная сила для рабочего класса и крестьянства — анархосиндикализм. Они социалистов совершенно забили.
Они сидят в кафе, пьют белое вино и строят планы.
26. Париж — это в большой мере город бульваров и кафе. Так что ничего удивительного, если встреча и происходит на бульваре. Вблизи кафе, к которому оба имеют понятную склонность. В этом кафе собираются анархисты. В Париже много анархистов. И вообще революционеров. И вообще авантюристов всех мастей. Будущих диктаторов и бывших королей. Миллионеров, мечтателей и гениев.
— Я ждал, когда ты сюда зайдешь, — сказал Ашинов-Марин, раскрывая объятья, и полы пальто распахнулись.
— А Волин сказал, что ты на Соловках, — удивился Махно.
— Шлепнули бы меня на Соловках, — хмыкнул Аршинов-Марин. — Сбежал на пересылке. Они же пока толком охранять-то не умеют. Только расстреливать научились. Пройдемся? Погода хорошая.
— Погода хорошая, да нога плохая, — сострил Махно. — Побаливают, никуда не денешься, старые раны. Давай посидим.
Сели, взяли, огляделись.
— Что делаешь-то, Нестор? Что с деньгами?
Махно махнул рукой:
— А, перебиваюсь. То-се, по мелочи.
— Что-то тебя никто не видит. В клубах говорили, что не поддерживаешь никаких связей с эмиграцией, с земляками. Что так?
Махно пожал плечами, сделал глоток:
— А что у них? Старые счеты, новые обиды, барские замашки… Или вот. Знаешь. В мае Шварцбард, наш, анархист, застрелил Петлюру. За еврейские погромы на Украине.
— И правильно сделал.
— Да чего правильно… Мы с Петлюрой пусть и сталкивались, но у него была своя идея, Украина для украинского селянства. Ну, за государство он. Националист, не спорю. Но антисемитом он не был, я знаю, и погромы устраивать не приказывал. Наоборот, старался дисциплину держать. Не умел как следует. Антисемитские настроения среди селянства и без него были, сам знаешь. И его за это убивать — все равно что Буденного за еврейские погромы, что его казаки устраивали. Устал я от кровушки.
— Рано устал, — без сочувствия сказал Аршинов-Марин. — Сейчас главная сила мира — Северо-Американские Штаты, да? А там что? А там небывалый подъем анархического движения! Анархосиндикалисты возглавляют профсоюзы, объединяют рабочий класс и фермеров-производителей. Социализм уступает место анархизму, дорогой мой Нестор Иванович.
27. — Галя! Галюшко! Да брось ты это все, иди сюда. Читай, на! И фотографию смотри! Такое не подделаешь, правда?
«Смертный приговор американским анархосиндикалистам Сакко и Ванцетти вызвал широкую общественную реакцию в СССР. В Москве и многих крупных городах прошли митинги и демонстрации в защиту Сакко и Ванцетти. Именем Сакко и Ванцетти назван целый ряд предприятий: карандашная фабрика в Москве, обувная фабрика в Архангельске и многие еще. Заметим, что давать объектам имена еще живых людей принято только в Совдепии. Некоторые аналитики считают, что такая активная поддержка ультраортодоксальным марксистским режимом американского анархизма говорит о том, что Москва начинает более терпимо относиться ко всем проявлениям антикапиталистических рабочих движений. Другие полагают, что анархизм наиболее присущ рабочим и крестьянским слоям России, и период жесточайшей коммунистической реакции теперь неизбежно сменяется более либеральными течениями, отвечающими пролетарским воззрениям. На фото: митинг московских рабочих на площади Маркса в защиту Сакко и Ванцетти».
— Это интересно… Советская власть защищает анархистов… Ты думаешь, это будет иметь последствия?
— «Последствия»… Это не последствия! Приходит наше время… не сглазить бы, фу, черт. Если Америка и Россия совместно выступают в поддержку анархизма — так это только вопрос времени, когда мы победим. Люди хотят сами, ты чуешь?
— Хорошо бы, конечно, думать, что не зря мои мамка с отцом погибли, — сказала Галя и вздохнула, делая паузу грусти.
— Четверо братов моих, четверо братов полегли в борьбе со всеми четырьмя сторонами света, — Махно мотал головой, улыбался, нервы давно были ни к черту, слезы близки. — Помяни мое слово, Галюшка, будет Леночка наша жить в свободном мире, счастливо жить будет, и мы с тобой для того тоже силы вложили, и кровь пролили. Все хорошо, Галя! Все правильно.
28. Шумят типографские машины, сер воздух от свинцовой пыли, мутны окошки. У наборной кассы стоит Махно — с ранней сединой, с уродующим лицо огромным шрамом, покашливающий, старающийся не опираться на больную ногу. Он вяжет строку в верстатке, оттискивает на бумаге:
Часть четвертаяПротуберанцы
Письмо Кропоткину
Дорогой Петр Алексеевич!!!..
Зная положение России в смысле продовольствия, и чувствуя, как отзывается это положение на Ваших старческих физических силах, я обсудив с товарищами, и мы решили послать Вам несколько пудов с’естных припасов, которые считаем необходимы для Вас. Вместе с этим посылаю Вам несколько номеров нашей повстанческой газеты «Путь к свободе» и выпускаемых нами листков. И прошу Вас как близкаго и дорогого для нас, южан, товарища, написать нам свое письмо о повстанчестве, нашей области которое правильно отражается в нашей газете.
Кроме этого очень важно было бы для крестьян, если бы Вы написали в нашу газету статью о социальном строительстве в деревне, которая еще не заполнилась миром насилия.
Пока будьте здоровы.
Жму крепко Вашу руку.
Резолюция 3-го съезда Гуляйпольских Советов
Обсудив всесторонне беспристрастно, без давления какой бы то ни было политической партии вопросы по докладу с мест и по текущему моменту и принимая во внимание, что настоящее положение на Украине и в Великороссии характеризуется захватом власти политической партией (коммунистов-большевиков), не останавливающихся, ни перед какими мерами для удержания и закрепления за собой государственной власти с центра вооруженной силой, проводящих свою преступную по отношению к социальной революции и трудящимся массам политику, съезд постановляет: