Махновская армия
Организация и тактика
Армия в махновском движении играла исключительную роль. Все движение находило свое организационное выражение в так называемой Революционно-повстанческой армии Украины (махновцев). Она была некоторой копией Красной армии. Махновцы переняли всю внешнюю сторону организации Красной армии, трехчленный состав каждой тактической единицы (дивизия имела 3 бригады, бригада – 3 полка, полк – 3 батальона и т. д.). Во главе всей армии, как и в Красной армии, стоял реввоенсовет, но избранный общим собранием комсостава и повстанцев. В махновской армии точно так же, как и в Красной, был политотдел, который носил наименование культпросвета. В 1919 г., даже после разрыва с советской властью, в махновских частях были политкомы, причем курьезно, что они избирались. Это подражание господствующему классу в системе организации армии свойственно всем крестьянским движениям. В эпоху торгового капитала Пугачев подражал екатерининской армии, создав свой совет «енералов». В эпоху диктатуры пролетариата крестьянство подражало в организации своей армии пролетариату, создав реввоенсоветы, политотделы и институт комиссаров.
Пролетариат создал свою армию, отличавшуюся от армии буржуазии в двух следующих организационных моментах: 1) Полное унаследование всей военной техники и военной тактики от предшествующего господствующего класса. Это с необходимостью вызывало использование военных специалистов буржуазии. Использование военных специалистов влекло за собой введение института политконтроля, комиссаров, РВС и т. д. 2) Красноармейцы имели полный контроль над хозяйством армии через избранные ими контрольно-хозяйственные комиссии. Таким образом гибко сплетались два момента. Масса снизу контролировала хозяйство, рабочее же правительство сверху, через политкомов, контролировало военно-стратегическое выполнение военными специалистами заданий страны.
Крестьянская армия, в отличие от пролетарской, не унаследовала старой военной техники. Из богатого арсенала старой военной техники она взяла лишь два оружия – винтовку и пулемет – и оба изменила и приспособила для своих нужд. Винтовка была превращена в обрез, а пулемет был поставлен на тачанку. Военная тактика махновцев также самым коренным образом отличается от тактики армий пролетариата и буржуазии. Естественно, что военспецы в армии Махно были не нужны, и их махновская армия беспощадно уничтожала, как представителей буржуазно-помещичьего строя, не только ненужных, но даже вредных, с их точки зрения, крестьянству. Поэтому смешно было подражание махновской армией во внешних формах Красной армии и искажение ее существа, которое выражалось хотя бы в организации избираемого РВС.
Кстати, эта типично крестьянская черта подражания господствующему классу имела место и в других крестьянских движениях Украины в период Гражданской войны. Так, например, Всеукраинский повстанческий комитет петлюровской окраски, образовавшийся в г. Золотоноше, имел у себяизбранных комиссаров и командира. Они, понятно, принадлежали к одной и той же партии незалежников социал-демократов, так же как и у Махно все подконтрольные и контролирующие лица принадлежали к одному и тому же социальному слою – крестьянству и одной и той же политической группе – анархистам или анархиствующим. Понятное дело, что РВС никакого влияния на дела иметь не мог и не имел. Это была ширма, выкрашенная в черный анархический цвет, за которой командирами частей и всеми партизанами творились всякие гнусности. О влиянии его можно судить хотя бы по тому, что во главе его после Волина стал беспартийный повстанец Лащенко. «Состав реввоенсовета был из 22 человек; все члены реввоенсовета исполняли беспрекословно приказы и указания командарма Махно, действительно не проявляя никакой инициативы»[189]. «Комсостав в лице Махно игнорировал РВС, дискредитируя последний»[190].
В те периоды, когда Махно воевал с соввластью, фактически цельной армии не было. В 1919 г. армия Махно действует как одно целое, но начиная с 1920 г. она разбивается на две-три группы (корпуса) под командой отдельных командиров. Каждая группа действовала совершенно самостоятельно. Выполнив данные им задания, все группы чаще всего сходились в определенном месте или бродили в определенном районе, покуда не натыкались друг на друга или не связывались через свою разведку. Комгруппы (командиры групп) иногда делали то же с отдельными полками. Когда на махновскую армию наседали красные части, Махно быстро отступал, стараясь уйти из поля зрения красных частей и затем немедленно повернуть им в тыл, оставив впереди для завлечения красных какую-либо отдельную часть. Чаще всего красные терпели поражения от этих совершенно неожиданных, коротких и сильных ударов с тыла. Когда красная часть, разбив махновцев, казалось, преследует их, они неожиданно оказывались у красных в тылу. Если этот прием махновцам не удавался, они, под давлением близко наступавшего врага, распускали армию на группы, уходившие в разные стороны, и тем сбивали с толку врага; иногда группы распускались даже по полкам, а полки по сотням, вплоть до мельчайших тактических единиц. В 1921 г. вся Украина кишела этими махновскими партизанскими отрядами, которые то соединялись в единую силу, то опять распылялись по стране и, зарывая оружие в землю, превращались в «мирных селян».
Воробьев, один из махновских командиров, показал, что «отдельные банды между собой связи не поддерживали. Для связи же отдельных групп с главным штабом банды служат женщины и мальчики – контрразведчики 14–15 лет, в обыкновенной крестьянской одежде, с документами за печатью волисполкома других губерний. С большим успехом контрразведывательную службу несут старики-оборванцы, разыгрывающие роль странников. Эти агенты-разведчики после неудачного для банды боя, когда банда бывает рассеяна на отдельные группы, высылаются соответствующими опорными пунктами, куда и направляют разорвавшиеся от ядра части»[191].
Быстрое передвижение при всех этих условиях играло для махновской армии решающую роль. В день махновская конница уходила на 60—100 верст, в то время как регулярная конница обычно делала по сорок и в редких случаях до 60 верст в день. Достигалась эта быстрота тем, что махновцы меняли лошадей у крестьян. В 1920 и 1921 гг. они мобилизовали третью лошадь в крестьянском хозяйстве, что вызвало раздражение у крестьянства и ускорило отход его от Махно. В 1919 г. армия Махно состояла главным образом из пехоты, в 1920 г. преобладала кавалерия, а в 1921 г. армия Махно состояла исключительно из конных частей.
Немногочисленная пехота была посажена на тачанки (телеги на рессорах) и мчалась вслед за конницей. Кстати, не случайна эта эволюция в количественном составе различных родов оружия. Повстанцы, ушедшие в пехоту, принадлежали к бедноте, конница же – к богатым слоям деревни. Это сказалось на отношении к советской власти. Подпольная организация РКП имела свои подпольные ячейки в 1919 г. в пехоте и артиллерии, пулеметчики же и конница были недоступны коммунистической пропаганде – они были махновской опорой.
Основное в махновской тактике – это стремление взять врага не извне, а взорвать изнутри. Так, например, в декабре 1918 г., командуя соединенными силами большевиков и анархистов в бою с петлюровцами за Екатеринослав, Махно применил следующий прием. Он посадил все свои войска в рабочий поезд, отправлявшийся с одного берега Днепра, где находятся рабочие поселки и ряд заводов, в другой – в центр Екатеринослава, где находятся заводы имени Петровского и Ленина (бывший Брянский). Повстанцы въехали в поезде в центр города и, высадившись, сумели с малыми силами выбить петлюровцев. Правда, благодаря перевесу сил петлюровцев они вскоре были вновь выбиты из города[192].
В 1918 г. Махно переодел свой отряд в форму войск гетмана и в таком виде, никем не узнанный, разъезжал по Александровскому уезду, избивая гетманские и австрийские отряды, с которыми мирно встречался и на которые совершенно неожиданно нападал. В 1919 г. он перевел свой отряд через нашу линию фронта как красноармейскую часть. В 1921 г., будучи заперт Красной армией в Крыму, он прошел через расположение наших войск, пользуясь нашим паролем.
Кстати, одно из неудачных петлюровских восстаний в Киеве в 1920 г., так называемое Кореневское, которое описывает Раковский, было проделано примерно таким же путем. Человек двести петлюровцев, переодетых паломниками, небольшими группами, имея под одеждой спрятанное оружие, проникли в город. Затем, собравшись на одной площади, часть из них напала на Подол (часть города), занявшись еврейским погромом, другие направились против красноармейских частей; но партизаны увлеклись еврейским погромом и были легко выбиты из города. В этих приемах проявлялась своя, чисто крестьянская хитрость, своя лукавая тактика, совершенно непохожая на обычную тактику регулярных частей.
Предательство было также одним из методов борьбы с врагом. Так, например, когда командование Красной армии приказало Махно сдать свою дивизию после известного конфликта в июне 1919 г. из-за желания Махно созвать районный крестьянский съезд на линии фронта, Махно дивизию сдал и ушел лишь с небольшой группой повстанцев. Весь свой комсостав дивизии он оставил в части. Командование Красной армии совершило оплошность, не очистив от этого комсостава воинские части. Когда Красная армия начала отступать, бывший махновский комсостав, во главе с комполка Калашниковым, произвел переворот, снял дивизию с фронта и увел ее к Махно. С предательством граничит также и военная хитрость махновщины. Так, например, когда красная кавалерия теснила махновскую, махновцы, имевшие плохих лошадей, соскакивали с них и сдавались в плен, бросая оружие у своих ног; когда же красные, преследуя противника, проносились мимо, махновцы подбирали оружие, расстреливали их с тыла, захватывали лошадей и уходили в степь. Подобных примеров можно было бы привести множество (показание Белаша и др.).
Надо отмстить, что эта изворотливость и хитрые приемы вызывались в значительной мере тем, что махновцы всегда стремились или остаться на своей территории, или вернуться на нее. Это и принуждало их почти всегда применять в стратегии одну операцию – рейды. Кавалерийские рейды в империалистической войне, в условиях окопной войны, блиндажей, колючей проволоки, огневых завес, удушливых газов и т. д. были невозможны или играли незначительную роль. Они играли тогда только подсобную роль, выполняя задачу разрушения тылов и тыловых запасов противника. В крестьянской партизанско-повстанческой армии это стало господствующей формой борьбы. Сами эти армии не боялись рейдов в свои тылы, ибо их у них не было. Они не укреплялись на определенной территории, а постоянно передвигались. Захват же запасов противника представлял большой интерес для этих армий с политической точки зрения. Махно, например, все захваченное делил следующим образом: 50 % шло в пользу армии и 50 % в пользу местного крестьянства, причем в большинстве случаев он брал лишь наиболее ценное и легко перевозимое. Этим самым Махно снискивал симпатии местного населения. Проделать то же самое не могла ни одна регулярная армия. Вообще эта тактика возможна лишь для деклассированных элементов и для мелкой буржуазии. Но эти приемы, бывшие прекрасным политическим оружием в руках Махно против советской власти (раздача в голодные годы запасов советских складов: обуви, мануфактуры, сахара и т. д.), были одной из причин гибели армии Махно из-за недостатка снабжения.
Снабженческого аппарата у Махно не было. Армия жила и воевала за счет захватываемых у противника запасов и оружия. Питалась она у местного крестьянского населения. В 1919 г. во время борьбы с Деникиным крестьянство охотно кормило махновцев. В 1920 г., когда помещичьей угрозы в лице Деникина не было, борьба шла уже с советской властью из-за того, что соввласть отбирала хлеб у крестьян, а сам Махно стал брать у них не меньше, – крестьянство стало оказывать ему меньшую помощь и даже ворчать на него. У махновской армии не было уже прежней возможности грабить запасы различных армий во время их борьбы между собой. Да и запасы истощились, приходилось нажимать на крестьянина. Махновская же недисциплинированная армия привыкала к грабежу, бандитизму и, за неимением объектов для этого в лице пролетариата и буржуазии, принялась грабить крестьянство.
Махновцы имели и хранили в особых складах лишь запасы оружия и золота. Складом служила по старинке «земля». В различных местах Екатеринославской губернии махновцами было устроено несколько потайных складов оружия, местонахождение которых знали только командир части, пара рядовых повстанцев и какой-либо местный крестьянин. Так, например, в селе Федоровке Гуляйпольского уезда закопано было 200 винтовок и 500 патронов, в Цареконстантиновке – 60 винтовок и 15 тыс. патронов, в Михайловке Гуляйпольского уезда – 20 артиллерийских хомутов, 100 винтовок и 500 патронов, в селе Сахновщина Полтавской губернии – до 300 снарядов и 3–4 млн русских патронов.
В укромных местах пряталось золото. Махно, раньше чем уйти за границу, спустился из У майского уезда в Екатеринославщину за зарытым в Дибривском лесу золотом. Деньги нужны были ему, как он объяснил ближайшим друзьям, для напечатания за границей «Истории махновщины», которую должен был написать Аршинов. А к истории Махно чувствовал не только платоническую любовь. Он думал, что она оценит его как руководителя, отца, «батька» революции, что она поставит его рядом с Разиным и Пугачевым. История эта в слащавом стиле и полная лжи и клеветы на советскую власть была написана Аршиновым и издана в Берлине.
Так награбленные в еврейских местечках различные золотые вещи были переплавлены в «свободолюбивых» Румынии и Польше в анархическую проповедь «третьей, свободной, безвластной революции».
Говоря о социальном составе армии, мы должны напомнить, что в первой главе уже было сказано, как Махно начал свою деятельность с несколькими крестьянами Гуляйпольского района и довел свой отряд, благодаря слиянию с другими мелкими партизанскими отрядами, до нескольких сот человек. В конце 1918 г. при наступлении на Екатеринослав он имел, по словам Лебедя, до 500 кавалеристов. С уходом в Гуляй-Поле отряд сокращается до двухсот. Во второй половине 1919 г., по словам начальника штаба махновской армии, Махно имеет 40 тыс. штыков и 15 тыс. сабель. По словам секретаря подпольного губревкома Екатеринославской губернии (который должен был знать численность махновской армии, так как в самом РВС было два члена РКП и в аппарате РВС подпольная партийная ячейка, насчитывавшая 17 человек), в РПА было 25 тыс. человек, из них пехоты 14 тыс. (вся на тачанках) и кавалерии 6 тыс., остальное – служба связи при полках, артиллерия и пр. Вооружение – 48 орудий, 4 броневика, 4 бронепоезда, около 1000 пулеметовПролетарская революция. 1922. № 9. С. 201.. У махновской армии не было обычного разделения на едоков и бойцов. Снабженческий аппарат отсутствовал. Армия в 35–50 тыс. бойцов – это большая сила, равная доброй советской армии на Южном фронте.
В период борьбы Махно с деникинщиной к нему примкнула вся беднота, с Махно шел и середняк, и зажиточный.
В армии Махно было много и деклассированного элемента. За время империалистической войны и нескольких революционных и контрреволюционных переворотов на Украине образовался широкий кадр людей, выходцев из крестьянства, которые потеряли всякую связь с деревней и в нее возвращаться не могли или не хотели. Частая смена господства различных партий, борьба с оружием за власть требовали постоянного наличия боевых сил. Каждая из партий формирует свои боевые дружины, кадры которых отрываются от производства, становятся ландскнехтами на службе у крупной и мелкой буржуазии. Побежденные в бою, они переходят с оружием в руках на сторону победителей. В стране, возвратившейся к эпохе натурального хозяйства, возникают армии мелкой буржуазии и землевладельцев-полукрепостников, больше похожие на отряды из эпохи торгового капитала, нежели на армии эпохи империализма. К Махно примкнул этот деклассированный элемент. Его роль была ничтожна в начале 1919 г. К концу года он усиливает свое влияние, а в 1920 г., после ухода части анархистов, занимает руководящее положение. В РВС заправляет делами Д.И. Попов, бывший левый социалист-революционер, организатор московского левоэсеровского мятежа, перекрасившийся у Махно в анархиста. Это тип дегенерата-садиста, человека, поклявшегося собственноручно убить 300 коммунистов и сумевшего довести свою «работу» лишь до 200 жертв. Такие люди ненавидели советский режим и не желали с ним мириться. Попов был самым ярым врагом примирения с советской властью.
Тонкая и хитрая военная тактика, о которой мы упоминали, и своеобразный состав армии требовали командира, которому бы отряд безгранично доверял, отважного, хитрого и опытного. Таковыми и являлись махновские командиры. Все они были из одного уезда, даже из одной волости, прошли всю школу империалистической войны и выслужились во время нее в царской армии до подпрапорщиков, фельдфебелей, старших унтер-офицеров. Таковы, например, Каретников, член штаба, гуляйпольский крестьянин, бывший офицер; Марченко, помощник Махно, гуляйпольский крестьянин; Щусье, бывший матрос, крестьянин Гуляйпольского уезда; Петренко, командир корпуса, бывший прапорщик военного времени, гуляйполец. То же самое относится и к другим видным махновским командирам.
Унтер-офицерство дало Красной армии Буденного, а Махно – ряд талантливых командиров. Унтер-офицеры и прапорщики пережили всю тяжесть империалистической войны. Они прошли хорошую школу, и весь их опыт, когда соввласть не могла использовать в свою пользу, крестьянство использовало против соввласти.
Но верховное военное руководство находилось не в чисто крестьянских руках, а, что чрезвычайно интересно, в руках одиночек рабочих или полурабочих. Махно, организатор и единоличный руководитель армии, происходил от бывшего крепостного крестьянина помещика Шабельского, после освобождения ставшего конюхом на местном механическом заводе. В детстве Махно был пастушком общественного стада, а после, до своего ареста и суда за убийство пристава Корачевцева, – рабочим-маляром на механическом заводе. Кстати, Махно учителем не был. Общераспространенная версия об этом неверна. Народные учителя были руководителями в петлюровских отрядах. Чубенко, личный друг Махно, член штаба, вместе с Махно начавший организацию восстания, был рабочий-железнодорожник. Белаш, начальник штаба, начавший даже писать тактику гражданской войны (имеется в одном из томов его дела), – железнодорожный машинист. Аршинов, учитель и руководитель Махно, завкультпросветом, – бывший рабочий.
Головка махновщины отчасти состояла из бывших рабочих, но в большинстве своем деклассированных, либо они были рабочими мелких полуремесленных предприятий, либо по роду своей деятельности были распылены среди крестьян (железнодорожники). Они сами питались крестьянской идеологией, но вносили стройность и организованность в крестьянское движение.
Повстанческие гнезда
В первой главе мы приводили указания Эйдемана и Ваковского относительно локальности действий крестьянских отрядов. В нашем распоряжении имеются материалы, дающие интересные данные по этому вопросу. В архиве Красной армии имеются именные списки частей махновской армии, в которых есть данные относительно каждого повстанца: о его месте рождения, возрасте, месте жительства до поступления в армию и о сроке пребывания в армии[193]. Нами были разработаны данные относительно некоторых частей, которые вскрывают очень яркую картину и рисуют своеобразие организации крестьянской армии. Подвергнем анализу состав армии по месту происхождения. Возьмем обычный партизанский полк – 24-й Терновский пехотный полк, которым одно время командовал упомянутый нами Д.И. Попов, бывший левый социалист-революционер. Всего в полку было к середине декабря 1919 г. 135 человек, по происхождению своему они делились следующим образом:
Таким образом, на две трети полк состоял из крестьян двух уездов; павлоградцы и александровцы составляли 109 человек, то есть подавляющую часть полка.
Анализируя состав повстанцев этого полка по их происхождению по волостям, обнаружим еще более любопытную картину. Из 87 повстанцев Александровского уезда происходили:
То есть немного больше половины падало на одну волость. Если мы проанализируем состав павлоградцев по их происхождению по волостям, то обнаружим, что из 22 человек – 21 происходили и были постоянными жителями Михайловской волости и лишь 1 был из Славгородской. Из 10 жителей Екатеринославского уезда 9 происходили из Никольской волости и лишь 1 – из Ямбургской. Три волости фактически и дали этот полк – вернее, его составила одна Новогупаловская волость, и она получила подкрепление из двух других волостей. Но продолжим наш анализ дальше. Принцип гнездовости оказывается действующим и по отношению к селам. Из 68 повстанцев Новогупаловской волости 22 человека были из села Новогупаловки и 46 человек из Терновки – села, бывшего, вероятно, ядром полка и давшего имя этому полку.
Проверим установленный нами принцип на составе другого полка, другого рода оружия, – 1-го Екатеринославской кавалерийского. И полку было всего 254 человека, из них происходили и были постоянными жителями:
Здесь то же явление, что и в первом случае, но еще более резко выраженное, так как полк более многочислен. Проследим дальше. Повстанцы Александровского уезда происходили:
181 человек, то есть почти три четверти отряда, происходили из первых шести волостей (кстати, некоторые из них давали повстанцев и в Терновский полк), причем немного менее трети отряда происходили из одной волости – Больше-Михайловской. И здесь принцип, установленный нами, подтверждается.
Проверим принцип гнездовости на составе повстанцев из других уездов.
Из 15 повстанцев, выходцев Мариупольского уезда, 14 падает на Андреевскую волость и лишь 1 на Елизаветовскую. Все 4 повстанца из Берлинского уезда падают на одну волость; из 10 повстанцев Екатеринославского уезда – 7 человек из Васильковской и 3 из трех других волостей; из повстанцев Бахмутского уезда – 4 из Покровской волости и лишь 1 из Гришинской. Представители других губерний, как элемент случайный, не играли никакой роли, так как на каждую губернию приходилось по одному человеку. Происходили они из Брест-Литовской, Тульской, Брянской, Черниговской и других губерний, то есть состав был самый разнообразный, и никаких выводов относительно их делать не приходится.
На этом прекратим наш анализ. Читатель нам поверит, что если бы мы продлили его, то могли доказать, что повстанцы происходили из нескольких сел, которые являлись гнездами повстанческого движения. Это же можно доказать и на тех частях махновской армии, которые носили названия не полков, а отрядов. Название «отряд» указывает на непродолжительность пребывания в армии, ибо с течением времени отряды переименовывались в полки. В рассматриваемый нами период было три отряда: Ново-Николаевский, Григорьевский и отряд Гаркуши. В Ново-Николаевском повстанческом отряде было 103 человека, из которых деревня Ново-Николаевка дала 73 человека, то есть 70 % отряда, и деревня Любавка той же Ново-Николаевской волости – 26 человек, то есть 25 % отряда, а вместе 95 % отряда; прочие происходили из других губерний – 3 из Полтавской и 1 из Курской. В Григорьевском отряде, насчитывавшем 68 человек, 59 происходили из села Григорьева – Криворожского, Александровского уезда Екатеринославской губернии, и остальные 9 – из разных других сел.
Нам могут возразить, что наше положение о «гнездовости» доказывает лишь то, что одна-две деревни, под влиянием насильственного акта со стороны правительства, одновременно выступили против него и таким образом заложили основу полка. Даже если это предположение верно, то следует дать ответ, почему именно выступили эти деревни, а не другие, почему деревни других волостей того же уезда не выступали и всегда представлены малым числом повстанцев. Но даже и предположение, что деревня сразу выступила и тем составила полки, неверно. Доказать это можно на таком разительном примере, как состав Григорьевского отряда. Этот отряд, несмотря на то что он весь состоял из жителей одного села, был организован не сразу. По времени пребывания в отряде отряд распадается на поступивших в 1918 г. 4 человек и в 1919 г. 66 чел. Из них поступили:
Судя по цифрам, в 1918 г. против гетмана выступило лишь 4 человека, но это невероятно, и потому следует предположить, что лица, боровшиеся против гетмана, ушли из отряда, и фактически из старого состава отряда в апреле 1919 г. состояло 7 человек, к которым примкнуло еще 54 человека, а затем этот отряд пополнялся постепенно. Способствовало этому постоянному пополнению отряда то, что он всегда или очень часто являлся в свой собственный район, и, таким образом, недовольные крестьяне могли легко уйти к нему.
Более характерное доказательство может быть проведено лишь на большем количестве людей. Обратимся к составу 5-го Екатеринославского кавалерийского полка. По времени поступления в полк повстанцы распадаются следующим образом:
(7 человек не дали о себе сведений.)
Такую же картину постепенного нарастания можем наблюдать и на примере Ново-Николаевского отряда. Поступили в отряд:
Кстати, по данным о приливе в армию Махно повстанцев можно судить и о политических симпатиях крестьянского населения к Махно в те или иные месяцы. Обратившись к 1918 г., увидим, что во всех приведенных нами случаях рост поступления повстанцев наблюдается особенно сильно в декабре 1918 г., в период активной борьбы махновцев с белогвардейцами и петлюровцами, закончившийся поражением махновского отряда под Екатеринославом. Спадает волна добровольчества в первую четверть 1919 г., когда на Украину пришла советская Красная армия, и особенно ничтожен прилив добровольцев и даже, вернее, почти отсутствует во вторую четверть 1919 г., когда махновская армия находилась в полуприкрытом антагонизме с советской властью. Третья четверть 1919 г. дает Махно новый приток добровольцев. В этот период Махно уже борется с советской властью, симпатии крестьянства на стороне Махно, ибо он борется с советской властью, которая не нашла общего языка с крестьянством Украины из-за продразверстки и земельной политики. Самый большой приток сил был в последней четверти 1919 г., когда Махно приходилось бороться с Деникиным, когда сказалась политика буржуазно-помещичьей реакции, когда Махно опять стал близок советской власти, а середняк качнулся сильно влево. В этот период махновская армия впитала даже и большевистские элементы деревни, так как была единственной крупной военной организацией, вооруженным путем боровшейся с деникинщиной в ее тылу.
Было ли вступление в махновскую армию явлением случайным, «порожденным мечтою юношей, увлекаемых какой-либо предвзятой идеей», как объяснял это Яковлев в своем докладе о бандитизме на V Всеукраинской партийной конференции, или это было сознательным выступлением хозяйственных элементов деревни? В нашем распоряжении имеются данные о возрасте повстанцев. Они тоже дают весьма интересную картину для наблюдателя. Для анализа возьмем те же части, на которых мы остановили свое внимание и при анализе повстанцев по их происхождению и местожительству. По возрасту состав 5-го Екатеринославского полка распадался:
То есть состав в большинстве своем хотя и был молодой, но основную массу его составляли те слои деревни, которые начинали хозяйствовать. В силу военной обстановки они находились в армии, были оторваны от хозяйства, и их легче было бросить против Деникина и против советской власти.
Дисциплина
Махновская армия не могла похвастать дисциплиной. Отправить какую-нибудь воинскую часть на фронт или же заставить выполнить мелкий приказ, если она этого не желала, было очень трудно. Так, например, штаб 1-го Донецкого повстанческого корпуса, отдавая весьма срочный приказ командиру батареи при 1-м Екатеринославской полку, добавляет недвусмысленно: «В противном случае будут приняты меры»[194]. Или, например, в другом приказе штаба того же корпуса, предлагающем начальнику связи связаться телефоном со штабом полка и со штабом корпуса, добавлено: «Делать одно и то же предписание несколько раз я не нахожу нужным и пишу в последний раз». Расхлябанность частей рисует приказ командира 1-го корпуса: «Проходя ночью по городу, я у нескольких патрулей спросил пропуск, они мне ответили, в то время как патрули должны спрашивать первыми у проходящих и отнюдь не говорить пропуска, а отзыв, когда их спрашивают». Командир другого корпуса, Петренко, на собрании командного состава, созванном после отступления из Екатеринослава, жалуясь на недисциплинированность в частях, указывал, что «если полку отдать приказ идти в наступление в 3 часа ночи, то он соберется не раньше 11 часов дня». В кавалерии, по его словам, «много скрывается дезертиров, саботажников, которые при появлении противника бросаются бежать в панике и тем расстраивают остальные ряды». Комкор Марченко, вероятно более честный, заявил, что виноваты сами командиры. «Нужно принять энергичные меры по отношению к старшему комсоставу, который недисциплинирован, в первую очередь к командирам полков и лишь в последнюю очередь по отношению к повстанцам»[195].
В армии наблюдались случаи, когда части снимались с фронта и самовольно уходили в тыл или меняли данное им направление. Несмотря на все попытки высшего командования армии сколотить дисциплинированную армию, она разлагалась. Это вызвало даже специальный приказ Махно по армии от 13 декабря 1919 г., в котором он писал:
«Видите ли вы, что армия разлагается и что, чем дальше будет царить халатность командиров к своему делу, повстанцев – к тому, на что они призваны, тем скорее армия себя разложит и умертвит. Революция погибнет…
Вы оглянитесь вокруг. Вы увидите сотни и тысячи раненых и больных повстанцев. Вы услышите их стоны и проклятия к тем, кто бросает их. А кто их бросает? Не те ли, кто бросает фронт и, позорно скрываясь по деревням, продает всю армию?»
Штаб армии в 1919 г. в виде наказания отбирал у провинившихся повстанцев-кавалеристов лошадей и оружие и сдавал командирам их части, но каждая часть была замкнутой семьей, каждый командир зависел от своей части, поскольку он был выбран ею, и поэтому о каком-либо серьезном наказании провинившихся не приходилось думать.
Разлагающее влияние на дисциплину оказывало и пьянство, хотя за пьянство Махно в своих приказах грозил расстрелом.
Но можно ли было от рядовых повстанцев требовать трезвости, когда пример пьянства подавали сами командиры? На поставленный на собрании 1-го Екатеринославского полка вопрос о пьянстве повстанцы постановили: «Приостановить выдачу спиртных напитков как повстанцам, так и командирам и прекратить картежную игру».
Когда на том же собрании командир корпуса поставил вопрос об исполнении приказов, собрание постановило: «Обсудив этот вопрос, собрание товарищей повстанцев решило единогласно выполнять, с условием, если командиры, издающие приказы, были бы трезвы»[196]. Хороша армия, в которой командиры беспробудно пьянствуют, а солдаты подчиняются им условно!
Но если в 1919 г. полковые собрания махновцев постановляли прекращать пьянство, то в 1920 и 1921 гг. море безудержного пьянства захлестнуло всю армию, и никто бы не подумал поставить вопрос о прекращении пьянства. Сам батько давал этому пример. Об этом можно прочесть в дневнике жены Махно [197]:
«7 марта… Еще с Новоселок батько начал пить. В Варваровке совсем напился, как и его помощник Каретник. Еще в Гагаровке батько начал уже дурить, бесстыдно ругался на всю улицу. Орал как сумасшедший. Ругался в хате при детях и при женщинах. Наконец сел на лошадь верхом и поехал на Гуляй-Поле. Благодаря морозу упал в грязь…
12 марта. Эти дни стояли в Гуляй-Поле. Этими днями много пили. Скандалили мало. Выпивши, батько был очень говорлив, – что он очарован чистотою повстанческого движения. Сегодня поехали на Успеновку.
13 марта. Стоим в Успеновке. Батько и сегодня выпил. Говорит очень много. Ходит пьяный по улице с гармоникой и танцует. «Надто приваблива картина». За каждым словом бесстыдно ругается. Наговорившись и натанцевавшись, заснул».
Нарисованная картина сама за себя много говорит. Пьяный «вождь», восторгающийся «чистотою движения».
Пьянство стало настолько бытовым явлением, что, когда махновцы попадали в нормальную обстановку, они не прекращали пьяного разгула. Это относилось и к низам, и к верхам в одинаковой степени. Делегация махновской армии, прибывшая в конце 1920 г. в Харьков, во время переговоров о совместной борьбе против Врангеля наилучшим образом аттестовала с этой стороны бытовую сторону армии. Хозяйка квартиры, в которой жила махновская делегация, показывала при допросе: «Недели три или около месяца… были сплошным ужасом. Попов (председатели делегации, бывший левый социалист-революционер. – М. К.), его шофер Бондаренко и многие другие все время пьянствовали, бушевали и хулиганили, всегда угрожая оружием; с их приходом дом принял вид вертепа: всюду была грязь, пьяные люди и беспрерывная и самая площадная ругань. Двери на улицу и во двор никогда не запирались, и кто приходил и уходил, не поддавалось учету… Вообще день начинался с пьянства, ругани, стрельбы в квартирные лампы и прочее и кончался тем же. Мы жили как в плену и вечно дрожали за свою жизнь, рискуя погибнуть от шальной нули кого-либо из пьяных разбойников»[198].
Если пьянствовали и буйствовали сам батько и верхушка его армии, то что же оставалось делать рядовым? Лучшая революционная часть армии ушла. Армия в конце 1920-го и 1921 г. состояла в большинстве из бывших деникинцев, врангелевцев и других деклассированных элементов города и деревни. Руководство находилось в плену кулацкой идеологии. Лучшие революционные традиции армии были давно потоплены в вине, которое размывало дисциплину и смыло последние остатки идейности в армии. Вино ускорило лишь процесс гниения и разложения армии.
Грабежи
Махновская армия первые два года ее существования, в 1918 и 1919 гг., не являлась бандой грабителей, как обычно ее представляют себе обыватели и даже некоторые политические работники. Внимательно проследив официальные документы махновской армии, убеждаешься, что в 1918 и 1919 гг. махновское командование делало всяческие попытки обуздать свою вольницу, не допускать грабежей и бандитизма. Приведем несколько характерных приказов. В приказе № 3 по ударной группе армии говорится: «Прекратить всяческие выдачи мандатов на право реквизиции и конфискации; таковые будут выдаваться реввоенсоветом, штабом армии и армейским снабжением». Или, например: «При взятии в плен ни в коем случае не подвергать раздеванию, так как таковые большей частью желают поступить в ряды повстанческой армии и остаются без обмундирования». В приказе № 4 от 17 ноября 1919 г. говорится: «Ни в коем случае не производить самосудов и убийств, не заявив в штаб группы или же местным властям… Последний раз напоминаю прекратить всякого рода самочинные выступления, как то: конфискации, реквизиции и обыски… За неисполнение сего вся ответственность падает на командиров».
В период господства махновцев в Екатеринославе «такого повального грабежа, как при добровольцах, при Махно не было. Большое впечатление произвела на население собственноручная расправа Махно с несколькими грабителями, пойманными на базаре; он тут же расстрелял их из револьвера. Но, конечно, грабежей было немало под обычным предлогом поисков спрятанного оружия. Один вид грабежа производился с ведома и разрешения самого Махно; он касался квартир деникинских офицеров: не успевшие уйти из города и спрятавшиеся офицеры были все перебиты, а квартиры офицеров дочиста ограблены»[199].
Меньшую степень грабежей, относительное спокойствие, наступившее в Екатеринославе при Махно, подтверждает в своей брошюре Курган, подпольный партийный работник, посланный Зафронтбюро в тыл Деникину.
Поэтому совершенно не прав т. Раковский, когда пишет, что «по конституции махновской армии два дня в месяц она имела законное право грабить. Но, конечно, махновцы эти два дня превращали в целый месяц».
Грабежи кулацких отрядов типа Струка, Петлюры и др., несомненно, были узаконены, но они были незаконными в армии Махно. Всеукраинский повстанческий ревком, состоявший из незалежников и пытавшийся в 1919 г. поднять восстание против советской власти на Украине, может быть, и установил, что «все, добытое казаком в бою, переходит в его собственность», – как пишет об этом Раковский в своей брошюре[200], но в армии Махно, наоборот, взятое в бою должно было поступать, согласно приказам, в общеармейский котел.
Но если поставить вопрос, как исполнялись приказы, то это и будет ответом на вопрос, грабила ли армия. Наилучшей иллюстрацией состояния дисциплины в армии являются махновские же приказы. «Мной неоднократно отдавалось в приказе, – читаем мы в приказе по 1-му Донецкому корпусу, – что мандаты и удостоверения на право обыска, конфискации и реквизиции считать правомочными, выдаваемые только лишь штабом армии и реввоенсоветом, выдаваемые же командирами отдельных частей – недействительными. Несмотря на это, командиры до сих пор продолжают действовать самостоятельно, не желая подчиниться моим приказам. Еще в последний раз приказываю командирам всех частей отобрать таковые удостоверения и впредь не выдавать, в противном случае лица, задержанные в означенном преступлении, будут расстреляны, как бандиты…» Но никого не пугали эти угрозы расстрелом. Это было не больше чем общепринятым «оборотом речи» эпохи революции.
Как понимал рядовой повстанец запрещение грабить? Он считал себя вправе брать то, что ему необходимо, полагая, что брать излишки – это не значит грабить. Наилучшей иллюстрацией может служить эпизод, рассказанный Гутманом. Махновец, сняв с местного жителя брюки, скинул свои отрепья и заявил: «Вот так давно бы! А то уж у шести просил: дайте, пожалуйста, штаны, совсем обносился. Все говорят: нет лишних. А вот теперь нашлись. Нам батька Махно запрещает грабить. «Ежели, говорит, тебе что нужно, – возьми, но не больше». Ну а мне больше и не надо».
Грабежи армии в этот период были в значительной мере вынужденными обстановкой. Окруженные со всех сторон, не имея ни тыла, ни баз снабжения, истрепанные в боях, махновцы неизбежно должны были прибегать к самоснабжению. Население это понимало и нередко предпочитало махновское «безвластие» деникинской «твердой власти». Крестьянин же, поступивший в армию, не мог не смотреть на город, с которым он воевал, как на объект возможного обогащения: город должен был содержать его, город должен был заплатить за его «службу революции». Тем более это относилось к буржуазным и еще больше к дворянским элементам города. Поэтому-то убийство повстанцами тридцати еврейских семей в колонии Горькой не является типичным для 1919 г. В 1919 г. население страдало еще больше от грабежей и убийств деникинской, петлюровской и григорьевской армий, а потому поступки махновцев казались по сравнению с ними малозначительными. В 1920 г., когда все белые армии были разбиты, а лучшие элементы махновской армии ушли из нее и армия подвергалась неустанному преследованию частей Красной армии, грабежи махновской армии были невыносимы для населения. К тому же город был разорен, да, кроме того, он хорошо охранялся, грабить можно было только деревню, а в деревне не было ни помещика, ни богатого совхоза, и потому грабить можно было только крестьянина. Крестьянин, который раньше сочувствовал махновцу, начинал его ненавидеть и превращался в его врага. Это шло параллельно экономическому и политическому расслоению села, являлось даже выражением этого расслоения, – чем дальше, тем больше, и к концу 1920 г. махновская армия почти полностью превратилась в ряд мелких уголовных шаек, терроризовавших крестьянство, что лишь ускорило ее собственную гибель.
Санитарное состояние армии
Мы коснемся этого вопроса только потому, что на нем ярко можно выявить разницу методов борьбы между регулярными, будь то буржуазные или пролетарские, и партизанскими, крестьянскими армиями.
Один из основных принципов организации всякой регулярной армии – стремление к сохранению своего живого боевого состава. Армия даже в капиталистическом государстве с его анархией производства является островком, где осуществляются некоторые элементы планового хозяйства. Формирование армии, равно как и вся ее жизнь, регламентируется твердым планом, увязанным со всем хозяйством страны. Всякое пополнение армии свежими кадрами может происходить лишь в определенные моменты и дает армии лишь определенное количество бойцов; поэтому выпадение из состава армии вследствие поражения или эпидемии большого количества людей само уже является предпосылкой к поражению, тем более что армия втягивает в критические моменты все боеспособные слои населения. Всякая внеочередная мобилизация взамен выбитых из состава армии элементов нарушает нормальный ход хозяйственной жизни государства; поэтому, а не вследствие каких-либо отвлеченных принципов человеколюбия, капиталистическое государство бережет здоровье и физическую крепость солдат своей армии. Армия для буржуазии, равно как и для пролетариата, есть часть хозяйственной системы, тесно увязанная со всем хозяйством страны. Вследствие этого существование в армии сети лечебных учреждений преследует нормальное состояние армии. Совсем иначе обстояло дело в крестьянской армии. Во-первых, она не имела тыла, где могли бы спокойно быть созданы все лечебные учреждения. Она не имела источников снабжения, которые регулярно и равномерно снабжали бы эти лечебные заведения. Кроме того, эта армия благодаря постоянному передвижению с места на место не имела возможности организовать правильную эвакуацию повстанцев в тыл в случае ранения. Раненых, если их было немного, усаживали на пулеметные и снарядные тачанки. Они тряслись вместе со всей армией до какого-либо безопасного пункта, где их оставляли на произвол судьбы, либо же, если армия отступала быстро, их просто бросали. Тифозных бросали и даже сталкивали с телег, если они пытались сесть на них. Господствовал принцип: «Каждый сам за себя». В конце 1919 г. в махновской армии свирепствовал тиф. Махновцы разместились по частным квартирам и тем самым разнесли заразу среди местных жителей. Оставив город Никополь, они бросили несколько тысяч больных тифом. То же было в Екатеринославе, Александровске и в ряде других городов, где сыпнотифозные либо умирали сами, не имея никакого ухода, либо пристреливались наступавшими деникинскими частями. Чтобы эвакуировать раненых из Александровска в Екатеринослав, пришлось мобилизовать всех имевшихся в Александровске извозчиков, а также крестьян из ближайших сел. Собственного транспорта для перевозки раненых махновская армия не имела.
Правда, занимая Екатеринослав, командование армией пыталось создать санитарно-медицинскую помощь; так, например, командир 13-го полка организовал в местных банях мойку всех своих солдат – большое достижение в махновской армии. Были мобилизованы врачи, по крайней мере в приказах об этом упоминается. Была создана санитарная комиссия, причем реввоенсовет выделил двух своих членов для работы в санитарной комиссии. Но санитарная комиссия не работала, и реввоенсовет связи с названной комиссией не имел. Чтобы уничтожить беспорядок в распределении больных по госпиталям, было приказано всех больных и раненых не направлять непосредственно в госпиталь, а в околоток, чтобы в случае эвакуации города представлялось возможным вывезти больных.
Штаб армии решил даже организовать в Екатеринославе курсы при армейском лазарете для фельдшеров и сестер милосердия, где им должны были читаться лекции о скорейшей подаче помощи больным и раненым[201]. Но сами сестры являлись рассадниками венерических болезней, и штаб приказал еженедельно отправлять их на медицинское освидетельствование.
Штаб армии запретил также, чтобы в войсковых частях, где не было лазарета, больные находились вместе с здоровыми. Был даже создан распределительный пункт в помещении бывшего Английского клуба, куда приказано было направлять всех заболевших партизан. Но все эти попытки были сметены во время отступления, и армия вернулась к своему первобытному состоянию. Раненые были брошены по городам, их не успели вывезти, а больных даже не желали брать с собой. К этому еще следует прибавить отсутствие медикаментов. Насколько армия нуждалась в медикаментах, свидетельствует следующий факт. В ночь с 31 декабря 1919 г. на 1 января 1920 г. при передвижении штабного обоза была утеряна фельдшерская сумка с медикаментами и медицинскими инструментами. Чтобы найти ее, штаб армии отдал специальный приказ командирам всех четырех корпусов и всем частям, входившим в их состав, о том, чтобы было объявлено всем повстанцам об утере сумки и о необходимости доставки ее в штаб армии. «Медикаменты необходимы для армии в то самое время, когда последняя объята ужасом тифозного заболевания», – говорилось в приказе[202].
Те, кто не пал в боях с врагами, пали, подкошенные тифом. Последних было во много раз больше, чем первых, и вообще больных было больше, чем здоровых. В конце 1919 г. махновская армия, сразив Деникина, сама была сражена тифом, а в 1920 и 1921 гг. водка, сифилис, разгул и бандитизм доконали махновскую армию.