— И можно идти туда, ничего не опасаясь?
— Можно, ага!
Шатырбек удивленно пожал плечами и посмотрел на Тачбахш-хана. Тот усмехнулся с видом человека, давно все понявшего.
— Не я ли утверждал, что в тот самый день, когда Абдулмеджит-хан выйдет из Куммет-Кабуса, туркмены побросают все и побегут без оглядки? Теперь ты убедился в этом?
— Все равно не укладывается в голове, что они Серчешму бросили — такую выгодную позицию… А ты полагаешь, что Абдулмеджит-хан уже выступил?
— Какой может быть разговор!
— Почему же он гонца не прислал?
— Клянусь аллахом, ты слишком наивен! У гонца путь неблизкий — через горы, через ущелья. Кто знает, что может случиться с гонцом? А Абдулмеджит, уверенный, что гонец прибыл и сообщил тебе день выступления, уже выступил и полагает, что ты сделал то же самое. Клянусь аллахом, так оно и есть!
Шатырбек задумался, покручивая ус, потом сказал:
— Может быть, тогда там и позавтракаем?
— Клянусь аллахом, верно сказал! — с удовольствием воскликнул Тачбахш-хан. — Это будет очень приятный завтрак!
— Молодец! — сказал Шатырбек, оборотившись к пузатому джигиту. — Хорошее дело сделал! Молодец! Иди захвати своих людей и занимайте ту сторону ущелья. Но только осторожно, сначала "сватов" пошли, — Шатырбек скривил губы в усмешке, — не нарушай туркменского обычая. Понял?
— Понял, ага!
— Тогда иди, и пусть ко мне приведут вчерашнего туркмена.
— Повинуюсь! — склонился в поклоне джигит.
Шатырбек протянул руку к лежавшему рядом звонку и резко тряхнул его. Вошел сгорбленный старик слуга.
— Кальян принеси!
Сарбаз ввел изможденного, заросшего бородой туркмена в старых чарыках, черной папахе из кошмы и драном халате. На левой руке его не было ни одного пальца, только пять подсохших струпьев говорили о том, что парень недавно побывал в руках у палача. Правая рука была привязана за спину. Провалившиеся глаза смотрели отрешенно, в них застыли боль и недоумение.
— Как звать тебя, говоришь? — спросил его Шатырбек.
— Бегенч, — тусклым голосом ответил парень.
— Ты из самого Хаджиговшана?
— Да.
— И окрестные дороги хорошо знаешь?
— Знаю, ага.
— За сколько можно добраться до Атрека?
— Если рано утром сесть на коня, то до предвечернего намаза можно доехать.
— А где село Аннаберды-хана?
— Это подальше, чем Атрек…
Шатырбек презрительно покосился и приказал сарбазу:
— Убери его!
Сарбаз сильным тычком в затылок вытолкнул Бегенча иэ шатра, посторонился перед слугой, почтительно несшим кальян. Старик обтер мундштук кальяна вынутым из-за пояса чистым белым платком и протянул его Шатырбеку. Тот, в свою очередь, потер мундштук ладонями и с удовольствием затянулся. После двух затяжек кальян перешел к Тачбахш-хану, потом снова вернулся к Шатырбеку.
Наконец Шатырбек поднялся.
— Давайте собираться, дядя, если хотите позавтракать на той стороне ущелья!
Он перекинул через плечо перевязь сабли, низко надвинул на глаза плоскую каракулевую шапку, взял ружье и вышел. Тачбахш-хан последовал за ним.
После дождей, ливших несколько дней кряду, погода была на редкость хорошей. Небо очистилось от черных туч и сияло, насквозь пронизанное тонким светом осеннего солнца. Четко, как нарисованные, чернели горные вершины. Когда входишь в ущелье, горы сразу сдвигаются, и человеку кажется, что он находится на дне глубокого колодца. Откуда-то из расщелины струилась прозрачная, как журавлиный глаз, вода. Она образовывала ручеек, который сбегал вниз, к роднику, и вместе с ним вливался в небольшое озерцо, названное народом Серчешмой. По имени этого озера получила название и вся местность. Вода из озера текла по ущелью, набирая сил от других источников, и там, на северо-западе, соединялась с рекой Гурген.
И вот Шатырбек идет по ущелью. Идет твердо, не опасаясь ничего. А чего, собственно, опасаться? Туркмены отошли, путь свободен. В противном случае разве можно было бы сделать хоть один шаг с полной уверенностью, что сумеешь сделать и второй? Это было самое опасное место в переходе, узкая тропа вилась, как змея, и если тебе навстречу выйдет враг, ты не сумеешь повернуть назад, не сумеешь спрятаться на отвесной скале. Только сабля твоя и сможет выручить.
След в след за Шатырбеком важно шагает Тачбахш-хан. Он идет, выпятив куриную грудь и гордо задрав голову, словно ведет за собой непобедимое войско легендарного Кира на новое завоевание Вавилона. А войско это — даже не сарбазы регулярной армии, а просто огромная толпа людей, не подходящих друг к другу ни по возрасту, ни по одежде… И вооружены они по-разному. У половины из них — ружья, остальные имеют сабли и копья. Но что до этого Тачбахш-хану, честолюбивые мечты которого летят выше самых высоких гор!
Постепенно справа горный массив стал отдаляться и изгибаться, образовывая полукруг, похожий на отпечаток конского копыта. Вся долина была застроена сплошь шалашами, посередине стояла неразобранная черная кибитка. Вокруг валялись кучи золы, конского помета, дрова.
Шатырбека встретил пузатый молодой джигит.
— Тридцать человек дальше послал, — доложил он, — остальные здесь.
Шатырбек обошел вокруг шалашей, осмотрел изнутри кибитку и остановился на краю долины, там, где западная сторона ее резко снижалась. Низина настолько плотно поросла кустарником, что люди назвали ее Геокдженгель — "Зеленые заросли". Посередине низинки, скрытое кустарником, было небольшое озерко, переходящее в трясину. Вокруг него, заслоняя предательскую синь озера не только от людей, но и от птиц, сплели свои кроны могучие деревья.
Это было превосходное убежище для тигров и кабанов, водились здесь и чудовищно крупные змеи, бледные, словно выцветшие от постоянной сырости. В зарослях было много хозяев, и гостей они не жаловали. Если бы там, где площадка соединялась с тугаями, не было отвесной, словно спиленной, стены, здесь вообще нельзя было бы обосноваться. Останавливающиеся на площадке путники всю ночь жгли большие костры, пугая огнем зверье.
Шатырбек подошел к впадине, опасливо посмотрел вниз и, словно испугавшись, отступил назад.
— Будь осторожен, — предупредил Тачбахш-хан, тоже всматривавшийся в заросли. — В эти тугаи можно войти, но выйти из них трудно.
Шатырбек постоял, задумчиво мусоля в пальцах кончик своего роскошного уса, и подозвал пузатого джигита.
— Построй всех, кто ружья имеет!
Через несколько минут воины выстроились у края низины.
— Цельтесь в середину зарослей! — приказал Шатырбек. — Как только скажу: "Два!" — стреляйте!
Он взял у нукера ружье с инкрустированным серебром прикладом, крикнул: "Раз!" — покосился на свое воинство, крикнул: "Два!" — и спустил курок. Гулкий залп сорвал с деревьев Геокдженгеля огромную массу птиц, раскатистым эхом замер в ущелье. Где-то в низине тревожно захрюкали кабаны. Шатырбек покрутил усы с таким видом, будто сделал важное дело, и приказал:
— Человек шестьдесят пусть останутся здесь! Остальных — на ту сторону!
На северной стороне долины начинался широкий, словно гигантские ворота, проход между горными массивами, совсем не похожий на узкую и извилистую южную часть, только что пройденную Шатырбеком, Сквозь него просматривались холмы, поросшие редким кустарником, а за ними вплоть до самого Гургена тянулись орошаемые земли гокленов, ганекмазов и акатабаев.
Шатырбек остановился, задрав голову кверху. Там, в глубокой голубизне, вершины гор будто соприкасались друг с другом.
— Гляди ты, какая мощь у создателя! — преисполняясь религиозного трепета, пробормотал Шатырбек. — Что перед ним смертный!
— Ай, это что! — быстро отозвался Тачбахш-хан. — Ты бы в Курдистане на горы поглядел — вот это да!
Там, где проход кончался, уже стояли шатры, весело потрескивали костры, облизывая красно-желтыми языками черные днища котлов. Шатырбек сглотнул слюну — страшно захотелось выпить чаю.
— Эй, молодцы! — крикнул он. — А ну-ка чай ускорьте!
Взобравшись на невысокий голый холмик, он посмотрел в сторону Гургена. Насколько хватало глаз, до самой черты горизонта не было заметно никакого движения, только холмы и холмы, то низкие, то повыше, оголенные и поросшие скудной растительностью. Вдалеке чернели несколько стожков сена.
Шатырбек спустился с холма.
— Пошли-ка туда людей, — сказал он джигиту с брюшком, — надо проверить все до самых стогов. И заросли у подножия гор чтоб не забыли обшарить. А коневоды пусть гонят сюда коней — на ночь здесь останемся. Утром же, даст бог, двинемся на Хаджиговшан. На этот раз мы с ними полностью рассчитаемся! Всем глаза выжгу!
Бек сердито нахмурил брови и зло подумал о Хаджиговшане. Он был полон злой радости, его трясло. Будь его воля, он сию же минуту поджег бы это селение, а золу развеял по ветру. Да, сейчас его единственной мечтой было скорее достичь Хаджиговшана и растоптать его копытами коней.
— Собьются с пути да наскочат на кизылбашей — вот будет дело!
Атаназар задумался на мгновение и решительно хлопнул джигита по плечу.
— Иди скажи парням, пусть готовятся! Ждать больше нечего, будем выступать, иначе опоздаем!
В доме Махтумкули был выработан и принят такой план: пока Абдулмеджит-хан не выступил из Куммет-Кабуса, надо напасть врасплох на Шатырбека и разгромить его. Для того чтобы осуществить это, большинство хаджиговшанцев и присоединившихся к ним жителей окрестных сел отойдут от Серчешмы к Гургену, а Атаназар, отобрав тридцать наиболее храбрых джигитов, затаится в пещере. Как только кизылбаши, увидев, что туркмены ушли, оставят за спиной выход из ущелья в долину, Мяти-пальван со своими ударит на них до рассвета. К этому времени джигиты Атаназара займут горный проход и не дадут Шатырбеку возможности отступить.
План обещал быть удачным, так как Шатырбек располагал не особенно большими силами. Однако удар следовало нанести согласованно и обязательно ночью. Что же помешало Мяти-пальвану прислать гонца с известием о готовности? Ведь от пещеры до горного прохода расстояние немалое и пройти его ночью не так-то легко, особенно если учесть, что на пути лежит лощина, сплошь заросшая кустарником.