И тут вновь затренькал ее телефон.
— Внимание на дверь, — произнес голос Мери Уитни. И когда Криста последовала совету, сквозь двери прошла миллиардерша, прижав к уху сотовый телефон. Она с озорной улыбкой подкатилась к столу. Абдул и Мона бочком следовали в ее фарватере. Она огляделась вокруг, проверяя пульс компании и находя его слабым. — Что же это такое? — загремела она. — Я обнаружила Азиза и его «подружку» слоняющимися у «Коллинза», словно беглецы, покинувшие скучную компанию. И вот теперь здесь вы все выглядите так, словно ваш богатый родственник выжил после безнадежной хирургической операции. Очевидно, я приехала слишком поздно. Что это за место? И кто такие эти испанские юноши? Они могут быть партнерами в танце? Я полагаю, что смею рассчитывать на ответ.
Она подняла их всех за шнурки от обуви. Ее энергия заражала, словно инфекция.
— Нам необходимо сменить обстановку, — поставила она диагноз уверенным голосом. — Совершенно очевидно, что знакомая среда порождает неуважение. Пошли. Кто здесь индейский следопыт? Куда пойдем? — Ее смеющиеся глаза разбрызгивали презрение супербогатой персоны к простым смертным.
— Мы собирались закончить все в «Варшаве», — сообщила Лайза.
— Закончить? Закончить?! — воскликнула резким голосом Мери Макгрегор Уитни. — Какая чушь! Эта идиотская ночь еще и не начиналась.
32
В мире Джонни Россетти ночи предназначались не для сна. Он сидел за круглым столиком в «О Баре», за тем, что контролировал подножье лестниц, и впивался в объемистый фужер с «ХО», словно это была оазисная вода в пустыне отчаяния. Сисси, сидевшая возле него, нервничала.
— Ты в порядке, Джонни? — приставала она к нему.
Он не отвечал ей. Вместо этого он протянул руку и начал играть ее ногой. Ощущения были не из приятных. Его движения были жестокими. Рука грубо шарила по ее бедру, словно он проверял мясо на мягкость в европейской мясной лавке. Ей хотелось оттолкнуть его, но она не осмеливалась. Он не глядел на нее, когда трогал. Он демонстрировал всем наблюдавшим, что владеет этой девушкой и что ему наплевать на нее. Он сообщил всем, что она была просто красивой игрушкой для его забавы.
— Джонни! — вскрикнула она.
Он не перестал. Он еще жестче принялся за ее ногу, разминая плоть под тканью ее джинсов. Он больно щипал ее. Это было действительно болезненно. Он хватал ее все жестче, втыкая железные пальцы в ее мышцы.
— О-ох! — простонала она.
— А тебя действительно, в самом деле беспокоит, все ли у меня в порядке? — зарычал он на нее, и его пальцы втыкались в ее ляжки, словно стрелы.
— Прошу тебя, Джонни! Не надо! Мне так больно!
— Да, — согласился он, наконец прекратив. Его дурное настроение было глобальным. Он хотел разбросать свое беспокойство, подобно навозу на поле. А разве не для этого предназначались девушки? Сисси была импозантной, но она всего-навсего была моделью, работавшей на него, и она безумно жаждала материальных вещей, которые он мог дать ей. И этим она немного напоминала ему Кристу и Лайзу в их прежние времена, когда они начинали у него работать. Лайзу уж во всяком случае, потому что обижать ее было одно удовольствие. Он повернулся и внимательно посмотрел на нее. Ее личико феи выглядело жалким. В большущих глазах стояли слезы. Лицо его искривилось от отвращения к ее слабости. Разумеется, она ненавидела его. Они все ненавидели. Но она была прикреплена к нему безумным клеем амбиций. — Ты, тупая хреновка, — рявкнул он на нее.
— Я не тупая. — Слезы еще сильнее выступили на глазах у Сисси. Это было верно. Глупой она не была. Когда-то хорошо училась. Ее отец был учителем. Слеза скатилась из ее глаза, когда она вспомнила о нем. Почему она сбежала из своей семьи, махнула рукой на все хорошие вещи, которым они учили ее, и променяла приличную жизнь на сделку с дьяволом в городе греха? Она сама не могла понять этого. Она знала, что деньги это не все, что слава была шуткой, и каким бы богатым оно не было, ничтожество останется ничтожеством. Где-то на полпути она превратилась в наркоманку, и эта зависимость стоила ей души. Откуда же пришел этот изъян в ее характер? Не от ее отца, который преподавал в школе с любовью и ради любви, и который никогда не желал денег. Ни от матери, которая никогда ничего не просила у судьбы, только здоровья и счастья для семьи. Нет, ее амбиции являлись ее собственным извращением. И теперь она глядела с обложек «Эль» и «Алиюр», и продавала свое красивое тело этому куску дерьма, который привел ее сюда; а мир с его мудростью завидовал ее красоте, ее банковскому счету и «свободе», которую она заработала.
— Чтобы оставаться со мной, ты должна быть дурой, — усмехнулся Джонни, распаляясь при виде ее слез и от того, что она осмелилась возразить ему, а не стала просто молча страдать.
— Неужели ты так сильно себя ненавидишь? — Сисси удивилась, откуда только у нее нашлось мужество для ответа. Из мыслей о ее семье. Вот откуда.
— Ха! — Джонни выстрелил удивленным возгласом от такого бунта. Его девушкам не позволялось говорить такие вещи. А если они это делали, то получали наказание. А если они не подчинялись наказанию, то увольнялись, и ожидавшая их карьера рушилась. Это было самым жестоким из наказаний вообще для рвущихся вверх моделей, которых он избирал себе в качестве своих «специальных» девушек.
— Я не хотел сказать, что ты дура оттого, что сидишь со мной, а я ненавижу себя, дорогая моя, — прошептал он. — Я хотел сказать, что ты дура оттого, что сидишь со мной, а я ненавижу тебя.
Сисси почувствовала, как у нее по позвоночнику пробежал холодок, когда его слова обрушились на нее. Ее желудок упал вниз. Прежде Джонни не говорил ничего подобного. Он ненавидел ее? Человек, который занимался любовью с ее телом сотню раз за сотню дней. С холодной трезвостью она увидела себя. Она была девкой, жившей и спавшей с мужиком, который испытывал к ней ненависть. В обмен он давал ей вещи, которые она хотела. Она была проституткой, более мрачной, жалкой проституткой, чем любая уличная потаскушка, что торгует собой на перекрестке в бедных кварталах города. Она почувствовала отвращение. Внутри нее поднялась волна тошноты. Ей нужно выйти. Нужно выйти сию же секунду. Завтра же она вылетит домой и обменяет «блестящую» жизнь женщины, которая смотрела с блестящих страниц журналов, на жизнь женщины, которая может с гордостью смотреться в зеркало. Она знала с большей уверенностью, чем когда-либо, что это единственная правильная вещь, которую ей нужно сделать. Но еще она знала, что никогда не сделает этого.
— Бланкхарт был сегодня в офисе, — сказал Россетти само собой разумеющимся тоном. — Он еще раз подумал, не использовать ли тебя в рекламе джинсов «Смайли». Он только беспокоится, не слишком ли велик твой зад. Но я думаю, что смогу поговорить с ним, чтобы он оставил тебя. А еще я разве не говорил тебе, что новый журнал «Конде Наст» ищет блондинку для обложки. Я думаю, что для тебя был бы шанс в этом, если только я не уговорю их использовать Гейл… — Он сумрачно умолк, подманив морковкой и помахав плеткой. Потом он откинулся на спинку стула, пригубил коньяк и стал дожидаться ее реакции.
Она сидела тихо. Теперь у нее появилась более важная вещь, чем стыд, о которой ей приходилось беспокоиться. Кампания, проводившаяся Смайли, была жизненно важной для ее планов. И все там казалось весьма неопределенно. Она, в общем-то, еще ничего не подписала, действовала только словесная договоренность. Паника охватила ее. Джонни блефовал. Сам Бланкхарт выбрал ее. И зад ее не был слишком большим. Это была лучшая часть ее тела, без сомнения. Однако, неопределенность затягивалась. А может, она набрала вес во время съемок на Сейшелах? Или работала не так усердно с тренером? Боже, может, она стала чуть-чуть больше. У нее появилось желание бросится к Джону и проверить. Проклятье! И какого черта стоит тут эта дрянь на столе перед ней? Ей следовало бы пить «Перье». Она старалась не допустить на свое лицо беспокойство, но знала, что ей это не удалось.
— Какая досада, если ты потеряешь Смайли, — произнес Джонни, подливая масла в огонь, — из-за твоей жирной задницы.
При этих словах он улыбнулся. Модели средней руки были замечательно неуверенны насчет своей внешности. Только на самом верху, где обитали Кристы и Лайзы, вы имели дело с гипертрофированной уверенностью в себе, которая переводилась в мегабаксы и делала суперзвездами.
— Джонни, я хочу Смайли. Мне нужен Смайли, — сказала Сисси. В ее голосе послышалась мольба. Она протянула руку и сделала попытку ухватиться за пальцы, которые только что терзали ее ляжки. Он отбросил ее. В его улыбке чувствовался триумф.
— Ну, сладкая моя, ты ведь знаешь, как это делается. Мы с Бланкхартом давнишние знакомые. Кажется, что всю жизнь знаем друг друга. Он мне кое-чем обязан. Я могу позвонить и попросить об одолжении, если захочу, но это будет означать, что я воспользовался его любезностью, не так ли? И я должен влезать к нему в долг, чтобы ты смогла запихнуть свою непомерную корму в джинсы бедного старика Смайли? Мне это не кажется привлекательной сделкой.
— Джонни, пожалуйста, не надо… Я хочу сказать, что мой зад не растолстел…
Он захохотал, глядя, как она умоляет его. Смайли обойдется ей в триста тысяч, и заказ этот гарантирован ей на все сто процентов. Но она этого не знает. Ее великолепный как картинка экстерьер станет произведением искусства, будучи задрапирован в синюю джинсовую ткань от Смайли, но она находится в плену неуверенности, порожденной желанием иметь слишком много и слишком надолго. Люди, которые «жаждали», казались ему такими забавными. С ними можно было обращаться очень плохо.
— Докажи это!
Она сглотнула.
— Что ты имеешь в виду?
— Я говорю тебе — докажи мне, что твоя задница не слишком большая.
Сисси в отчаянии оглянулась по сторонам. Клуб был переполнен до отказа. Тут было полдюжины знакомых ей людей, пара парней, несколько моделей. В животе у нее похолодело. Паника охватила ее. Джонни намеревался заставить ее что-то сделать. Он собирался наказать ее з