После завершения сессии в альбом вошли шестнадцать электрических ритм-энд-блюзов и баллад — в том числе «Сладкая N», «Пригородный блюз», Blues de Moscou, а также новая композиция «Седьмое небо», по поводу которой Майк признался, что это была одна из самых мрачных его песен: «Седьмое небо — это так высоко, колени дрожат, и кружится голова / И если ты первой не столкнешь меня вниз, рано или поздно я столкну тебя».
«После первых сессий стало очевидно, что передо мной не просто талантливый музыкант, — рассуждала позднее Алла Соловей. — Это было как порыв ветра в душную ночь. Нечто такое, чего все уже давно ждали… Никогда больше в жизни я не испытывала подобного наслаждения от творчества, сидя за пультом звукозаписи, как тогда. В стенах Театра кукол собрался весь, как выяснилось впоследствии, цвет русского рока и выделывал на своих инструментах такое, что кружилась голова. У наших музыкантов были разные вкусы, но это не мешало им находить общий язык. В студии царила Любовь, и еще не было места корыстолюбию и ненависти».
Отдадим должное стальным нервам Аллы, ухитрявшейся работать в недолгих паузах между движением транспорта по улице Некрасова. Дело в том, что поблизости проезжали трамваи, и студийное оборудование в эти моменты сильно резонировало. Но боги внимательно следили за процессом сверху, и огромное желание музыкантов добиться результата оказалось сильнее стихийных бедствий.
Кроме основной программы, в студии оказались зафиксированы еще шестнадцать композиций, которые были опубликованы лишь спустя полтора десятка лет на компакт-диске «Сладкая N и другие». Среди этих треков есть немало раритетов, начиная от песен «Капитального ремонта» и заканчивая нетленками Майка времен альбома «Все братья-сестры» («Ода ванной комнате», «Женщина» и «Седьмая глава»), который ему казался теперь «сборником подготовительных упражнений».
«Запись получилась хотя и сносной по качеству, но на удивление занудной, — скромничал Майк в интервью московскому журналу „Зеркало“. — Но при этом многим она нравится. Впрочем, там есть, как мне кажется, хорошие песни».
Так, например, новую композицию «Утро вдвоем» он анонсировал следующим образом: «Эта песня посвящается всем мужчинам, присутствующим здесь. Я думаю, что у каждого из нас случалась ситуация, когда мы утром просыпались с бодуна, неизвестно где, неизвестно с кем… Песня как раз об этом».
Следствием душевных пожаров Майка стало драйвовое и честное музицирование. Обратите внимание: напряжение на альбоме достигается «не по правилам» — без вибраций вожделенной рок-группы и раскатов барабанов, которых там не было физически — как, впрочем, и барабанщика. Зато рядом были его верные друзья — как за пультом, так и «с той стороны зеркального стекла».
«Я очень люблю Славу Зорина — как музыканта, — откровенничал позднее Майк в интервью „Рокси“. — И на этом альбоме он сделал то, что нам хотелось. Еще в записи принимал участие Гребенщиков, которого я тоже очень люблю. Он играет на губной гармошке, правда, очень мало, но то, что надо. Во многих вещах он мне сделал звук и помог советом и делом».
«Это был большой зал и довольно просторная комната, — припоминал детали этой сессии Борис Гребенщиков. — За стеклом — магнитофон и спокойная, совершенно не нервная обстановка. Поскольку мы не знали, что с этим может быть связано что-то плохое, то и никаких нервов тогда не было. Наоборот, ощущение полного счастья от того, что все-таки можно записываться».
Внимательно переслушав в августе 1980 года всю запись, Майк неожиданно понял, что из этих треков может получиться симпатичный альбом. А для его выпуска первым делом нужна новая фотосессия. Не теряя времени, Науменко направился на Васильевский остров, домой к Андрею «Вилли» Усову.
Объявление Майка в журнале «Рокси», 1979
«Для альбома „Сладкая N и другие“ Миша позировал на фоне разных стен на улице Репина, — рассказывал Усов. — Мне по случаю достался американский клетчатый пиджак, в котором можно было появляться только на сцене. Его-то мы и использовали. На альбом пошла только одна фотография, снятая в колодце под моим окном. А кирпичная стена, на фоне которой проходила съемка, жива до сих пор».
Вскоре Майк сделал несколько копий с оригинальной катушки и начал раздаривать пленки своим друзьям — Родиону, Васину, Гребенщикову, Ильченко, Марату, Фану, Ише и Тане Апраксиной.
«Когда мы столкнулись в квартире, которую снимали Файнштейн с Зиной Васильевой, Майк повлек меня в ванную, — вспоминала позднее Апраксина. — Это оказалось единственное место, где можно было спокойно разговаривать. И он не выпускал меня оттуда, пока обеспокоенный Фагот не поднял тревогу, заботясь о моей безопасности. В ванной я получила свою катушку „Сладкой N“ — вместе с массой деталей того, как проходила запись, и с клятвами, которым я в тот момент предпочитала не верить».
После столь эксцентричной презентации стало очевидно, что первый поход Майка Науменко в волшебную страну студийной звукозаписи можно было считать успешно состоявшимся.
Первый концерт Майка в Москве, 1980
Фото из архива Константина Моисеева
Новые горизонты свободы
«Живопись еще нужно изобрести»
Как-то раз Слава Зорин познакомил Майка со своей двоюродной сестрой Наташей Кораблёвой. Эта невысокая симпатичная девушка жила в скромной коммуналке на Васильевском острове и сразу понравилась Науменко. Через месяц они вновь пересеклись на свадьбе у гитариста «Капитального ремонта».
«В тот день Майк не замечал никого, — вспоминал позднее Слава Зорин. — Кроме моей сестры Натальи и бутылки джина».
Поскольку это знакомство во многом определило дальнейшую судьбу Майка, для написания книги мне было крайне важно встретиться с Наташей. Беседа наша происходила в небольшом кафе на Таганке, и в первые минуты я не мог поверить в реальность происходящего.
Скажу честно — долгие месяцы я метался в поисках аргументов, направленных на то, чтобы это интервью все-таки состоялось. Но всякий раз Наташа шла в отказ — мне казалось, что предложение о встрече виделось ей частью хитроумного плана, имевшего отношение к рекламной шумихе вокруг фильма «Лето». И только настойчивое участие друзей — Олега Ковриги, Иши и Люды Петровских — сделало эту беседу возможной. Сейчас мне неловко за недоверие, но тогда оно казалось вполне оправданным…
Но вот все страхи позади, я дарю Наташе «Безумную механику русского рока», одновременно включая остатки обаяния и старенький диктофон Sony. Интервью начинается с вопросов о знакомстве с Майком и, безусловно, здесь моей собеседнице было, чем поделиться.
«Я с ним впервые встретилась, как с парнем из „Аквариума“, который сам пишет песни, — начала рассказ Наташа. — Он там был вторым номером, а первым — естественно, Борис. А Майку, конечно же, хотелось исполнять свои песни собственным составом».
Наташа Кораблёва (публикуется впервые)
Фото из архива Натальи Науменко
Дальнейшие события в их жизни развивались стихийно, но с явным оттенком романтики. Вначале Майк пригласил Наташу на репетицию с «Капитальным ремонтом», а затем — в Театр кукол, на модный в ту пору мюзикл «Ловите миг удачи». Не без труда достав контрамарку, он скромно усадил девушку на приставной стульчик, а после спектакля пригласил погулять по городу, развлекая театральными байками.
В ответ Наташа немного рассказала о своей жизни. Дочь школьной учительницы, она приехала в Ленинград из Вологодской области и работала оператором счетных машин на производственном объединении «Алмаз». Благодаря брату периодически посещала концерты подпольных рок-групп, но сам город и его историю знала преимущественно из книг и походов в музеи. И так сложилось, что в вопросах «расширения кругозора» Майк оказался незаменимым гидом.
«До 1973 года семья Науменко жила в коммуналке на улице Жуковского, — вспоминала Наташа. — Потом там осталась сестра Таня, а Миша переехал с родителями на Варшавскую, в трехкомнатную квартиру. У Майка была отдельная комната, казалось бы, живи и радуйся… Но он не хотел там ни жить, ни радоваться. И как только Таня уезжала на дачу, он возвращался на улицу Жуковского, откуда до Невского было рукой подать. Мы с ним много ходили и смотрели его любимые места. Это был тот самый город Достоевского, который Майк любил, и ему не надоедало все это показывать. А я вечно ходила на каблуках, поэтому, возвращаясь домой, просто падала в тапочки… Мы никогда не посещали кафе, поскольку не было такой культуры, не было столько кофеен и не было столько денег. Поэтому я умоляла Майка зайти в сквер, чтобы я могла немного посидеть. Он легко соглашался и вообще был трепетным парнем».
Принято считать, что первое впечатление от человека — самое сильное. Поэтому для меня был важен вопрос о ключевых эмоциях, полученных от общения с Майком в начале знакомства.
Обложка «Сладкая N и другие»
«Порой у него бывали странные закидоны, что-то про независимость и хождение в народ, — с улыбкой говорила Наташа. — Казалось бы, чего особенного в „радисте“ театра? Майк ведь был из хорошей профессорской семьи. И он по-настоящему был таким, действительно правильным мальчиком. И всю жизнь он из себя это выдавливал, чтобы быть поближе к своим любимым рок-н-ролльщикам».
Со временем их отношения стали более доверительными. Майк пригласил девушку в гости к сестре Тане, где они, затаив дыхание, слушали новый альбом Дэвида Боуи. Потом читал барышне стихи Гинзберга, самиздатовскую прозу Венички Ерофеева, а однажды набрался смелости и сделал Наташе неожиданное предложение.
«Мечтал бы поселиться с тобой в старинном замке, — слегка смущаясь, сказал „звезда рок-н-ролла“ своей избраннице. — Но могу предложить тебе только квартиру с родителями и зарплату „радиста“ в театре».
Как-то раз Майк попросил Наташу нарисовать обложку к только что записанному в Театре кукол магнитофонному альбому. Так получилось, что ни один из вариантов оформления «Сладкой N» его не устраивал. Фотосессия Вилли Усова подходила лишь для обратной стороны катушки, а нарисованная Апраксиной женская нога сорок третьего размера совершенно не соответствовала лирическим настроениям Майка.