свои почти всегда изумленные и всегда грустные глаза: „Ладно, они в искусстве ни бельмеса не понимают, несчастные, но больше всего их жаль не поэтому! Мальчик Майк — он же такой милый! А их уже и это не берет! Живые юные трупы“».
Наташа и Майк
Фото: Александр Бицкий
Вернувшись домой, «милый Майк» тут же встретился с Наташей Кораблёвой, и, опережая ее вопросы, уставшим голосом изрек: «Как меня приняли в Москве, я, в принципе, доволен. Своим же выступлением — не очень. Потому что, на самом деле, все могло быть и лучше».
Майк и Александр Кожевников
Фото из архива Константина Моисеева
Москва и москвичи
«….Мне нужна лишь тема, чтобы в сердце вспыхнувшем зазвучал напев / Я могу из падали создавать поэмы, я люблю из горничных делать королев»
После этого концерта жизнь Майка вошла в новую фазу. У него появилось множество столичных друзей, и о некоторых из них необходимо рассказать подробнее.
Приятель Троицкого и выпускник журфака МГУ Александр Липницкий был не только удачливым коллекционером русских икон, но и продвинутым меломаном. Он жил в элитном доме в Каретном ряду, а его отчим служил переводчиком у первых лиц государства. Неудивительно, что на квартире у Липницкого часто бывали высокопоставленные особы — в частности, посол Индии, который всякий раз дарил будущему бас-гитаристу «Звуков Му» новые пластинки с западной рок-музыкой.
Когда Майк впервые оказался в «салоне на Каретном», то от увиденных дисков просто утратил дар речи. Особенно его поразила привезенная из Нью-Йорка пластинка Chuck Berry On Stage выпуска 1963 года, о существовании которой энциклопедист Науменко даже не догадывался. Прослушав этот концерт несколько раз, он проникся к хозяину дома неподдельной симпатией.
До самого утра весь питерский десант отмечал удачное выступление в Северном Чертаново. К сожалению, в эту бурную ночь не обошлось без происшествий. Сегодня участники вечеринки предпочитают не вспоминать, каким образом в составе «Аквариума» нарисовался гитарист Александр Кожевников. В группу его пригласили для участия в звукозаписывающей сессии, состоявшейся незадолго до этого в студии Театра кукол.
Никто не догадывался, что новобранец «Аквариума», которого чуткий Майк сразу же окрестил «странным человеком», давно «сидит» на морфии и прочих опиатах. В разгар празднества он почувствовал, что ему необходимо «принять дозу». Для этого Кожевникову нужны были финансы. Тогда он вышел в коридор, ловко прошелся по карманам гостей, изъяв оттуда всю наличность. После чего взял несколько пластинок, надел кожаный пиджак Липницкого и.… исчез в темноте. Позднее музыканты узнали, что спустя несколько лет Кожевников скончался от передозировки.
В этой неприятной ситуации надо отдать должное хладнокровию Липницкого. Когда Александр Давидович обнаружил пропажу денег и вещей, он стойко выдержал удар. Крепкое финансовое положение позволяло ему купить музыкантам обратные билеты и впоследствии селить их у себя во время московских гастролей. А число этих гастролей заметно возросло, но это тема отдельного рассказа.
Всех москвичей, как известно из романа Булгакова, давно испортил квартирный вопрос. Но даже среди этих жертв бытового кризиса порой встречаются альтруисты с ярко выраженным просветительским даром. Одним из них оказался известный советский кинодраматург Олег Евгеньевич Осетинский.
О. Е. Осетинский с дочкой Полиной
Фото из архива Сергея Рыженко
По воспоминаниям Фагота, Осетинский материализовался в рок-среде перед поездкой «Аквариума» на фестиваль в Тбилиси, оказавшись на одной из репетиций в конце 1979 года. Обладатель представительной внешности, в кожаной куртке и дорогих дымчатых очках, с бутылкой французского коньяка в руке — он словно олицетворял собой успех.
По другой версии, Осетинский появился в поле зрения Гребенщикова несколько позже, придя на репетицию «Аквариума», проходившую дома у Севы Гаккеля на улице Кораблестроителей.
«Олег Евгеньевич был тогда для нас большой фигурой из мира общепринятого искусства, — смеется Гребенщиков. — И то, что он обратил на нас внимание и захотел послушать, было крайне неожиданно. Мы с удовольствием пели песни, разговаривали и вместе пили. Он выглядел страшно серьезно — очень могущественный человек, который сразу наобещал нам тридцать коробов всего на свете».
В мире большого кинематографа Олег Евгеньевич был известен не только как сценарист популярного фильма «Звезда пленительного счастья», но и как суровый воспитатель собственной дочери — фортепианного вундеркинда Полины Осетинской.
Дюша и…
Фото из архива Константина Моисеева
«Мы тогда не знали, что он — великий сценарист, — рассказывал Фагот. — Пока после одного из концертов это существо не заявило нам покровительственным тоном: „Хорошо, я беру вас!“ И первое, что он сделал — засунул Борьке в рот камни и заставил его петь!»
Сам Осетинский подобные действия называл «работой с интонированием» или, говоря другими словами, «постановкой дикции у артистов». Приезжая в Ленинград на киносъемки, Олег Евгеньевич снимал роскошные апартаменты в «Астории» и приглашал музыкантов к себе в гости. Удивительно, но следом за Борисом Гребенщиковым под действие его педагогических чар в конце концов угодил и Майк Науменко.
«Разговор с Осетинским произвел на Мишу особое впечатление, — вспоминала Галина Флорентьевна. — Впервые мой сын встретил такого взрослого, известного, эрудированного человека, который вдруг заинтересовался им, захотел понять и помочь. Олег восхитил и очаровал его. После каждой новой встречи Миша прибегал домой слегка обалдевшим, с широко распахнутыми глазами, но окрыленным и счастливым».
Возможно, на 25-летнего музыканта произвело впечатление, насколько органично Олег Евгеньевич Осетинский рассуждает о творчестве Скрябина и Дебюсси, цитирует Вертинского и по-приятельски общается со столпами отечественного кинематографа.
Фагот (сзади Майк и Фан)
Фото из архива Константина Моисеева
«По своей натуре я не чистый художник, а, скорее, криэйтор и педагог, — комментировал свои действия Осетинский. — Идея моя была не вполне тщеславна — я просто хотел доказать, что если ты знаешь, как работает химизм восторга и вдохновения, как выразительно и осмысленно передать эмоции в сложных эстетических структурах — то сможешь запросто переплюнуть любого в более простых, „низких“ жанрах. Я начал учить Бориса и Майка, как правильно петь, играть, редактировать тексты и музыку. Я менял им имидж, ауру, кормил, поил, составлял программы — в общем, шла „отделка щенков под капитанов“».
Не всем из музыкантов «Аквариума» это нравилось, но известный кинодраматург возился с Гребенщиковым и Науменко буквально на износ. С раннего утра они приходили к нему в гостиницу и работали по 10–12 часов в сутки. Потом расслаблялись и пили импортное пиво, которого в свободной продаже не наблюдалось.
За несколько месяцев новоявленный «тренер личностного роста» попытался вывести самодеятельных рок-музыкантов на новый уровень. Надо сказать, что Борису с Майком такая забота об их артистической форме была в новинку и на первых порах однозначно льстила.
«Любезнейшая официантка привозила на тележке омлеты с вареньем, икру и коньяк, — делился воспоминаниями Осетинский. — Боря доставал гитару и, прихлебывая хороший армянский коньячок, начинал петь. „Голос, голос! — Большое дыхание, вибрато, глиссандо, подъязычная кость, мягкое небо, губы, атака, рубато, пикьяре, тембр, крещендо, фразировка, интонация, пауза, субито… менять, править, отделывать!“». У Гребенщикова была уверенность в себе, он брыкался, но, преодолевая самолюбие, быстро схватывал тонкости и нюансы. „Гениально! Это работает! Целую твои ноги!“ — восторженно кричал он в телефон, когда я, уезжая, контролировал результаты из Москвы. С Майком мне было труднее — и легче! Он был еще неопытен, и вообще был не из рока. В нем не было хитрости, плебейской зависти, агрессивной обиды на весь мир, у него в душе была подлинная деликатность».
Вскоре Олег Евгеньевич по-человечески привязался к Майку, считал его тексты изысканными и эстетскими, а самого Науменко называл «русским Жаком Брелем». Он терпеливо учил его раскрывать творческий потенциал, даже в рамках врожденной камерности вокала. Порой они бились над звучанием одного куплета по несколько часов, но конечный результат того стоил.
Однажды Осетинский придумал безжалостное упражнение — заставил Майка множество раз исполнить фразу «как бы я хотел, чтобы ты была здесь», раскачиваясь в трансе и ни разу не повторившись с эмоциями. Все это скрупулезно записывалось на магнитофон и затем тщательно прослушивалось учителем вместе с учеником.
«Тогда у Майка было много профессиональных недостатков — зажатость, неуверенность, музыкальные и певческие проблемы, — признавался продюсер. — Я поставил задачу: тщательнейшая работа над расширением палитры эмоций и нюансов. Я утвердил его в тембре, в который он сам не очень верил. Я хотел еще больше обострить эту его знаменитую потом как бы гнусавость, масочно-височное вибрато. Внешний облик я предложил трагикомический, Пьеро и Арлекин сразу, корректно нагловатый питерский пацан — что Майку в жизни было совершенно не свойственно».
Надо заметить, что практически все приятели Науменко воспринимали это сотрудничество ревниво. На мой вопрос о роли Осетинского многие из них начинали вздыхать и строить конспирологические теории.
«Когда на нашем горизонте оказался Осетинский, случилась катастрофа, — считал Сева Гаккель. — Майк, так же, как и Боб, мгновенно попал под его обаяние. Безусловно, это было каким-то наваждением. Он просто над ними издевался и совершенно парализовал их волю. В первую очередь, он искусил их достатком и пообещал, что выведет в московскую элиту».
В этом контексте меня поразил внешне спокойный Родион, всегда обладавший природным даром не помнить ничего из того, что ему помнить не интересно. В частности — об автостопах и прибалтийских поездках с Майком. И я уже готов был поверить в избирательную способность человеческой памяти, пока… не поинтересовался его мнением относительно Осетинского.