«Книга переведена со значительными сокращениями чисто субъективного толка, — писал Майк в специальном „Предисловии переводчика“. — Предупреждаю: книга порой очень странная — американцы туго врубаются, а может, у них просто другой вруб. Как, например, они имели нахальство отнести Tommy и Blues Brothers к разряду худших фильмов о роке? И еще одно предупреждение: эта книга представляет собой чисто американские дела. Многие английские пластинки, которые мы все любим, у них не выходили вообще… Я уже не говорю о том, что топы у них крепко отличаются от тех, которые мы постоянно видим в Melody Maker и New Musical Express. Так что читайте, судите (американцев) сами и ловите свой кайф. Книга-то, несмотря ни на что, хорошая».
Жизнь тем временем продолжалась. Весной 1984 года Майк познакомился с восходящей рок-звездой Костей Кинчевым, у которого еще не было своей группы, но был впечатляющий авторский материал. Будущий лидер «Алисы» регулярно мотался из Москвы в Питер и, находясь в городе на Неве, постоянно встречался и подолгу беседовал с Науменко. В студии у Панкера они планировали записать дебютный альбом Кинчева «Нервная ночь», причем сам проект носил тогда рабочее название «Доктор Кинчев и группа „Стиль“».
Так случилось, что первоначальное общение двух поэтов носило преимущественно алкогольный характер. В итоге Майк, обещавший сыграть на альбоме басовые партии, в назначенный день не смог проснуться после очередной ночной дегустации. Его так и не удалось отодрать от подушки, поэтому вместо него в студию пригласили Славу Задерия из группы «Алиса»…
А пока Майк занимался переводами и винными медитациями, Цой погрузился в романтичные отношения с художницей Марьяной Родованской — давней знакомой Иши со времен учебы на подготовительных курсах в Мухинском училище. Еще летом 1982 года Иша с Людой и Марьяна с Виктором отдыхали «дикарями» на южном берегу Крыма, где в паузах между купанием и поглощением сухого вина бойкая на язык Марьяна сочиняла Майку и Наташе забавные письма. Вот фрагмент одного из них:
«Море здесь большое, воды много, но вся в камнях… А сегодня мы наткнулись на подводную лодку… Здесь ходят белые пароходы, и над седой равниной моря гордо реют черноморские чайки. Они украли у нас сумку с салом. Наши палатки стоят на бугре, с которого видны белые пароходы и толстые бабы. Цой с Ишей, как бараны, лазают по горам и долам и рубят деревья. А мы с Людой ведем хозяйство. За хозяйством мы ходим в село».
К февралю 1984 года хозяйство у Марьяны с Виктором, как известно, стало общим. Они закатили шумную свадьбу для родственников и друзей, которых, по воспоминаниям очевидцев, было человек сто. В самый разгар мероприятия нетрезвая Людмила Шурыгина, известная как вторая жена Гребенщикова, лихо швырнула бутылкой в брата Саши Липницкого. Буйный брат, которому категорически запрещалось пить, к тому времени уже крепко принял и разозлился на обидчицу всерьез. Начался скандал, все вокруг притихли, и только в коммунальном коридоре было слышно мяуканье соседского кота.
Свадьба Цоя и Марьяны
Фото из архива Людмилы Петровской
«Вдруг я заметила в руках у Вовы Липницкого нож, — рассказывала мне Наташа Науменко. — Майк спокойно подошел к Володе вплотную и стал тихо говорить что-то вроде: „Старичок, ну, успокойся, все хорошо… Дай мне нож! Что же ты так в него вцепился? Непременно надо кого-нибудь потыкать? Ну, порежь меня“. Майк расстегнул рубашку, а я руками зажала себе рот. Володя слегка оцепенел, нож скользнул по коже, немного порезав ее. В итоге, резко протрезвев, он куда-то убежал. Все гости подскочили к Майку и стали хлопать его по плечу, обнимать и благодарить. Да уж, хорошая у Цоя свадьба получилась, правильная…»
Несмотря на официальную работу, основным источником доходов у Майка с Виктором по-прежнему оставались квартирники. После летнего концерта в общежитии политехнического института музыкантов ждало несколько выступлений в Москве. Их организовали Илья Смирнов и начинающий промоутер Олег Коврига.
«Возможность провести дома концерт была подарком от мамы мне на день рождения, — признавался впоследствии Коврига. — При этом сама мама тактично ушла… К Вите Цою мы относились спокойно, но Майк в нашей компании был практически национальным героем. И я ужасно нервничал, боясь опозориться перед певцом. Опасаясь, что народу будет мало — и мы не сможем собрать пятьдесят рублей, которые обещали ребятам, — я позвал всех приятелей и знакомых приятелей. В результате ко мне на квартиру явилось около семидесяти человек».
После успешного концерта счастливый Коврига заперся с музыкантами в ванной комнате — с целью выплаты гонорара в строго интимной обстановке. Успех вскружил негоциантам головы, и было решено повторить мероприятие на следующий день — дома у приятеля Ковриги Шурика Несмелова.
Олег Коврига
Фото из архива Олега Ковриги
«Поскольку времени на рекламу не было, мы попробовали снизить ставку с пятидесяти до сорока рублей, — вспоминал Олег. — Витя сказал: „Ну, ладно…“ Но Майк насупился и твердо произнес: „Нет! Мы же все-таки артисты…“ Почему-то этот довод всем нам показался очень весомым — и мы дружно закивали: „Да, да, конечно, артисты… Давайте тогда снова по пятьдесят рублей“. У Шурки, естественно, народу уже было меньше. Выпивали тихо, без особого шума — и в этой камерной обстановке Майк выглядел более уверенно, чем у меня дома. По крайней мере, мне так показалось…»
Венцом этого акустического тура стала авантюрная поездка в Киев, состоявшаяся вскоре после выступления в Москве. Майк нежно относился к Украине еще со времен юношеских побегов и поездок автостопом во Львов. На этот раз мероприятие устраивал брат одного из организаторов концерта в ДК «Москворечье», преподаватель философии Киевского политехнического института Андрей Кучеренко. На одном из ленинградских рок-фестивалей он познакомился с Науменко и Цоем и договорился с ними о выступлении в столице Украины.
«Мой брат в свое время женился в Киеве, а всего у него было четыре брака, — рассказывал активист Клуба имени Рокуэлла Кента Михаил Кучеренко. — Первые три свадьбы случились в столице Украины, а четвертый брак произошел в Москве. Поскольку Андрей по профессии — социолог, одна из киевских жен устроила его работать в Республиканский комитет комсомола, чтобы проводить там социологические исследования. Затем он преподавал философию, но при этом тяготел к авантюрным ситуациям и мечтал организовывать концерты».
Неизвестно, осознавал ли Андрей Кучеренко все риски этой затеи, но события приняли неожиданный оборот. В самый разгар концерта в квартиру его подруги внезапно ворвался милицейский патруль, и молодой майор грозно зарычал на испуганных слушателей: «Всем оставаться на местах! Науменко и Цой — на выход!»
Концерт оказался сорван, и уже через полчаса музыканты писали объяснительные записки в помещении Московского РОВД города Киева. Им инкриминировались незаконное частное предпринимательство, коммерческое посредничество и нарушение сразу нескольких статей Уголовного кодекса СССР. Майк, имевший опыт общения с подпольными рок-менеджерами, выбрал единственно правильную тактику поведения и все категорически отрицал. Неискушенный Цой быстро сломался и подписал признание, что брал у организаторов деньги за проезд.
«У Майка всегда была мощная культурная защита, — комментировал позднее эту скользкую ситуацию Анатолий „Родион“ Заверняев. — Мы, как пел Гребенщиков, „выросли в поле такого напряга, где любое устройство сгорает на раз“. Так оно на самом деле и было».
В архивах ленинградского рок-клуба сохранился текст объяснительной записки Майка, и вот один из его фрагментов:
«Я, Виктор Цой и Андрей Кучеренко подъехали где-то к 17:30 и привезли с собой гитары. Выпивку мы не брали. В квартире была только хозяйка, которая нас угостила водкой „Украинской“, собрала на стол немного закуски, и мы ждали, что к 19:00 должны были подойти его знакомые, для которых Андрей просил исполнить наши песни. Разговора о деньгах я не слышал, ни Виктор, ни Андрей мне ничего не говорили.… Хотя если бы мне предложили деньги, я бы не отказался».
В итоге Виктора оштрафовали, а Майка сразу отпустили. Отделавшись легким испугом, незадачливые ваганты вернулись на историческую родину. Однако спустя некоторое время в рок-клуб пришел донос, в котором подробно описывалась попытка Науменко и Цоя сыграть коммерческий концерт. На это нужно было реагировать, и в результате лидеров «Кино» и «Зоопарка» на год отстранили от официальных выступлений. Это решение рок-клуба особо не афишировалось, но Майк воспринял его достаточно болезненно.
Позднее на одном из квартирников, отвечая на вопросы, Науменко с непередаваемой интонацией отшутился: «Недавно мы с Цоем отлично съездили в Киев. Было тепло, и мы хорошо погуляли. Правда, задержаться пришлось на несколько большее время, чем планировалось». Дружный смех посвященных был ему ответом.
Дом на улице А. Барбюса, где был «свинчен» концерт Майка и Цоя
Фото: Михаил Друченко
Что же касается судьбы организатора киевского квартирника Андрея Кучеренко, то инцидент с милицейским рейдом кардинально повлиял на его психику и дальнейший образ жизни. Он бросил заниматься организацией концертов, развелся с женой и подсел на марихуану. Затем забил на социологию и начал рисовать на улицах абстрактные картины. Денег это занятие приносило немного. Вероятно, достигнув некой «черты отчаяния», в начале девяностых Кучеренко-младший переехал в Прагу, а затем в Амстердам, где вскоре покончил жизнь самоубийством.
«Зоопарк» модели 1984 года: Майк, Фан, Храбунов и Губерман (за кадром)
Фото: Владимир Быстров
ШАГ ВПЕРЕД, ДВА ШАГА НАЗАД
«То, что делали в студии Майк или «Кино», никак не пересекалось с тем, что делал «Аквариум». При этом технический момент отступал у всех на второй план. Допустим, приходит ко мне Майк, который только что записал новый альбом. Меня не будет волновать, как здесь записаны, скажем, барабаны или бас-гитара, а будут волновать только его песни. У Науменко была своя индивидуальность — как плохо его ни записывай, все равно будет слышно, что это — Майк»