«Не волнуйся, все получится», — постарался приободрить Майка Гребенщиков за несколько секунд до выхода на сцену «Юбилейного». И оказался прав.
Никто не догадывался, что это было последнее выступление Майка перед зрителями родного города. Он предельно сконцентрировался, позабыл про инсульт, и даже не ронял гитару. Им двигали отчаяние и скрытая безысходность. Объявляя «Пригородный блюз», Науменко непривычно серьезным голосом посвятил эту песню «потерянному поколению восьмидесятых годов». «Потерянному? Как же…», — передразнил его БГ и начал играть.
«Бесспорно, время триумфа для Майка было уже позади, — писала впоследствии местная пресса про это историческое действо. — И, тем не менее, в нем чувствовалась былая сила, он все еще был способен поднять в одном порыве многотысячный зал. Что он, собственно, и сделал своим яростно сыгранным „Пригородным блюзом“. Это была настоящая кульминация фестиваля».
Совместное выступление Майка и Бориса сохранилось на видео, которое, скажем так, обязательно к просмотру. Исполнение «Пригородного блюза» произошло 14 марта 1991 года, через полтора десятка лет после первых концертов «Вокально-инструментальной группировки имени Чака Берри». Время завершило полный цикл и, похоже, остановилось.
Прошел месяц, и 18 апреля старые друзья собрались в квартире на Боровой, чтобы отметить тридцать шестой день рождения Науменко. Гости обратили внимание, что в волосах у Майка появилась седина, правая рука так и не отошла от паралича, и вообще, «состояние его здоровья было проблематичным».
Позднее в одной из наших бесед Панкер заметил, что для Майка «уход Наташи был серьезнейшим ударом, это его и подорвало».
Спустя много лет я обсуждал это мероприятие с Гребенщиковым. В тот день Борис Борисович принес Майку душевный подарок — уютные домашние тапочки, чтобы ноги у рок-звезды были в тепле и комфорте. В ответ лидер «Зоопарка» увел приятеля на кухню и стал читать ему новые стихи.
«Это было очень тяжело, — с горечью вспоминал лидер „Аквариума“. — Майк был совсем больной, с трудом говорил и двигался. И у него были явные проблемы с восприятием мира. Когда он начал читать стихи, они оказались ну совсем никакими. Неуклюже романтические, после чтения которых он очень по-детски ждал похвалы».
«Я был на дне рождения Майка, — рассказывал Владимир Рекшан. — Мы по квартире шатаемся, заходим на кухню — а там Гребенщиков с Науменко беседуют, и Миша плачет. То ли жена бросила, то ли жизнь не удалась. Потом Майк говорит: „Ребята, давайте вам стихи почитаю, я сочинил!“, а ребята кричат: „Нет, Чака Берри давай!“ Вот это я и запомнил».
Через несколько дней Науменко неожиданно появился на рок-фестивале в городе Челябинске. Предполагалось, что он исполнит несколько песен в акустике, а в остальных композициях ему подыграет новая группа «Турецкий чай» — во главе с Ляпиным, Гаккелем и Титовым. Но ничего путного из этой затеи не вышло.
«Майк в те дни находился в сильнейшей депрессии, — вспоминал лидер челябинской группы „Резиновый дедушка“ Юрий Богатенков. — Он недавно расстался с женой и постоянно был под градусом. Все время говорил, что кушать не хочет, а хочет „просто умереть“».
В качестве гонорара лидер «Зоопарка» убедил организаторов привезти ему из Владивостока Сашу Дёмина. Вместе с Сашей в Челябинск прилетел рок-поэт Кот Соломенный из группы «Третья стража», автор хита «Город туман (я пьян… от любви к тебе)». В их гостиничном номере Науменко провел трое суток, о которых впоследствии не смог вспомнить ровным счетом ничего.
Значительно позднее Кот не без гордости рассказывал, что по ночам Майк часто пел «Оду ванной комнате», а в последний день фестиваля уборщицы вынесли из их номера шестьдесят пустых бутылок. До белой горячки у вагантов дело тогда не дошло, но инопланетяне в окно пару-тройку раз заглядывали.
«В Челябинске Майк был главной приглашенной звездой, — поведал мне Кот Соломенный во время беседы в одном из клубов Владивостока. — И Науменко настоял на том, чтобы мы c Дёмой прилетели туда в качестве „специальных гостей“. Майк, приехав, поднялся к нам в номер, поставил на пол сумки с чекушками и больше оттуда не выходил. Правда, на третий день он уже почти не бухал. Лишь наливал в стакан на мизинец водки и доверху разбавлял водой. А челябинская вода из-под крана — это вообще отдельная история… Дёма с Майком ухохатывались — после местной ванной я был весь в красных пятнах. И пиво было таким же, когда его разбавляли этой ужасной водой».
По свидетельству очевидцев, в день своего выступления Науменко лежал в гримерке совершенно без сознания. В какой-то момент вбежал запыхавшийся организатор и заорал: «Быстро выходите на сцену, кто еще стоять может!» Общими усилиями Майк был поднят с пола, после чего проглотил стакан «Агдама», блеванул и пошел играть на неподключенной к усилителю электрогитаре. Сил у него хватило на какой-то англоязычный рок-стандарт и на композицию «Майк, подари мне свой блюз», исполненную в дуэте с Дёминым.
К этому времени интенсивность алкогольного угара в жизни лидера «Зоопарка» достигла совершенно печального уровня. Он крайне неуютно чувствовал себя «сухим» и всеми силами пытался свести количество «трезвых» часов к минимуму.
«В юности Майк перепробовал все наркотические средства, не требующие шприца и не обещающие слишком радикальных эффектов (этих он суеверно боялся): „банку“, „колеса“, „дурь“, — рассказывала в интервью для книги Таня Апраксина. — Позволял себе мечтать, вполне абстрактно, об амфетаминах. Но главным для него всегда был алкоголь. Он отдавал предпочтение рому, как он его называл — „твердому топливу“, но первое время у него было мало возможностей себя им обеспечивать. А уж когда все вокруг стали в этом помогать, тормозов просто не осталось. Казалось, что каждый раз он спешил как можно скорей уйти из сознания. Удалиться».
Через несколько дней Науменко не без приключений вернулся в Ленинград и встретился с издателями виниловой пластинки «LV». Потом ненадолго зашел домой — спрятать гонорар в размере пяти тысяч рублей в одну из книг на полке. Говорят, что большая часть денег так и осталась лежать между страницами, и лишь спустя много лет была случайно обнаружена родственниками.
«Миша был удивительно непрактичным и легкомысленным человеком, — с болью говорила Галина Флорентьевна. — Он не умел и не хотел экономить деньги.… Он жил сегодняшним днем и совершенно не заботился о будущем».
В один из вечеров в коммунальном коридоре на Боровой раздался телефонный звонок. На другом конце провода был Гоша Шапошников, приехавший в Питер погостить к родне. Услыхав непривычно хриплый голос Майка, он растерялся и обеспокоенно спросил: «Миша, ты в порядке? Как дела, как настроение?» Михаил Васильевич выдержал длинную паузу и каким-то чужим голосом произнес: «Да неважно, нормально все… Я сам во всем виноват».
И медленно повесил трубку.
Фото из архива Игоря «Иши» Петровского
СМУТНЫЕ ВРЕМЕНА
«У меня нет ощущения того, что я высказался до конца. И желание, и потребность еще есть. Какой-то порох в пороховницах еще остался. Сейчас такое время, что петь можно о чем угодно. И многих это выбило из колеи… В последнее время песен пишется меньше. Я связываю это с переменами, которые вроде происходят, а вроде и не до конца. Смутное время, что и говорить»
После отъезда жены с сыном в Москву Майк безуспешно пытался наладить быт в опустевшей комнате на Боровой. Друзья настойчиво убеждали его обратиться к врачам и пройти стационарное обследование, но все было тщетно — в тот период Науменко категорически отказывался от любых конструктивных инициатив. Затем Галине Флорентьевне удалось сделать невозможное, и она привезла сына в клинику имени Мечникова. Доктора осмотрели Майка, изучили результаты анализов и неожиданно заявили: «В данном случае мы бессильны. Мы этого не лечим». Что именно они имели в виду, можно было только догадываться.
«Летом 1991 года я долго уговаривала Майка переехать к нам жить, — вспоминала позднее Люда Петровская. — Но при этом было ясно: у человека есть свобода выбора. Я возила на Боровую готовую еду и его любимые болгарские баночки с фасолью. Вообще, в принципе, Майк был не гурман. Наверное, самый яркий не гурман в моей жизни. Поэтому домашние котлетки я отвозила обратно или раздавала соседям. А баночки с фасолью он ел с удовольствием. В это время я убирала ему квартиру, потому что он ждал Наташку. И хотел показать ей, что у него все хорошо».
Из последних стихотворений Майка становится понятно, что особенно трудно ему было пережить ночные часы, время тяжких мыслей и свинцовой бессонницы. Днем он бодрился и даже пытался «делать дела». Как-то раз Саша Старцев напомнил ему, что осенью 1981 года состоялся первый официальный концерт «Зоопарка», и уже сейчас можно начинать подготовку к десятилетнему юбилею группы.
В тот период в Ленинграде стали появляться первые независимые радиостанции. На одной из них сооснователь «Аквариума» Джордж Гуницкий вел авторскую передачу и пригласил Майка на интервью для «Рокси-Аудио». Лидер «Зоопарка» был полон энтузиазма и бойко делился творческими планами.
Фото: Андрей «Вилли» Усов
«Мы хотели бы сделать один, два, четыре больших концерта и пригласить туда наши любимые группы, — не без чувства гордости сообщал Науменко. — От „Машины времени“ до „ДДТ“ — и все, что посередине. Я пока не знаю, кто сможет участвовать… Мы играли в подобных концертах у других команд. И я считаю, что, может быть, им было бы уместно поучаствовать и в нашем концерте, если это случится».
Подводя итоги десятилетия, Старцев взял у Науменко обстоятельное интервью для очередного номера «Рокси», который впоследствии не распространялся. Предполагаю, что это было одно из последних интервью Майка:
«Мой вклад в рок 80-х? Себя хвалить неловко, но.… может быть, я одним из первых стал писать очень конкретные песни тем языком, которым мы общаемся друг с другом.… В песнях люди надеялись на узнавание и сопереживание. А может, находили там то, что они знали, но не удосуживались выразить словами. Если говорить высоким стилем, то, вероятно, в этих песнях было отражено настроение времени».