Фотограф Андрей «Вилли» Усов стал одним из первых, кто получил тоненькие машинописные листки с русским текстом Ричарда Баха. Он долго листал разноцветные страницы и не мог осознать, что его приятель перевел это сам — от начала и до конца.
«Помню, как держал я эту книжечку в руках, и какое-то недоверие все-таки оставалось, — поведал мне спустя много лет Усов. — Меня буквально раздирали вопросы: как человек смог это сделать? Да нам жить-то некогда было! А Майк еще успевал это переводить. Да слава его учителям, которые настолько глубоко дали ему этот язык!»
Помимо «Иллюзий» Науменко с большим интересом переводил музыкальную литературу — вроде The Rolling Stone Illustrated Record Book, взятую напрокат у хиппанов из Вильнюса. И когда Алла Соловей застала Майка за этим упоительным занятием, он простодушно ей пояснил: «Естественно, после перевода у меня получится вовсе и не illustrated, зато тут есть полная дискография и множество интересных фактов».
Заметив такой энциклопедический подход к рок-музыке, Игорь Свердлов по прозвищу «Птеро Д’Актиль» пригласил Науменко в гости — посидеть за чашкой портвейна и оценить коллекцию «фирменного» винила.
«Майк очень любил классический рок-н-ролл, — говорила Алла Соловей. — Обнаружив его в моей домашней фонотеке, он просто завис, прослушивая пластинки два дня подряд и попросту не выходя из квартиры».
Затем у них случилось несколько вылазок в кино (довольно удачных) и поездок на рыбалку (неудачных). Однажды, блуждая по лесам, они обнаружили озеро, которое на поверку оказалось болотом, а заодно — военной базой комаров истинно мексиканских размеров. Тогда-то Майк и осознал, что Птеро Д’Актиль, возможно, и был ленинградским Филом Спектором, но уж точно — не Дерсу Узалой.
В итоге «городской ребенок» Миша Науменко вернулся домой искусанным с головы до пят, так и не отведав обещанной ухи. Позднее этот опыт экстремального туризма был увековечен в словах его лирического героя из песни «Сидя на белой полосе»: «мне больше по нраву урбанистический вид». Это заявление стало относиться и к самому музыканту — Майк часто цитировал друзьям фрагмент из «Иллюзий»: «Вспомните, откуда вы идете и почему вы создали эту ситуацию, в которую поместили самого себя в первом лице?»
Как-то вечером, в процессе плавного перехода с болгарского красного вина на кубинский ром, Науменко напел под гитару несколько новых песен.
После чего возбудившийся Игорь Свердлов с энтузиазмом воскликнул: «Это надо писать! Это надо писать! Прямо сегодня, прямо у нас в студии!»
Количество выпитого в ту ночь было столь велико, что осталось непонятным, как на следующее утро приятели не позабыли об этой идее. Время летело центробежно, и впервые Майк не пожалел, что оформился «радистом». Даже в самых дерзких мечтах он не мог предположить, что у себя на службе он вскоре сможет записать настоящий альбом. Не на лужайке возле Невы, не в подпольной студии где-то в Прибалтике, а в государственном учреждении, находившемся в самом центре Ленинграда.
К началу лета в активе у Науменко было уже три десятка композиций. С нетипичной для себя тщательностью он продумал четкий график действий. Еще за год до этого Майк разместил роскошное в своей дерзости объявление в журнале «Рокси». Там, в частности, говорилось:
«Молодой, нищий, безработный музыкант задался намерением собрать новую группу, которая по предварительным проектам будет играть рок-н-ролльные стандарты и свои композиции (в стиле, возможно, близком Лу Риду, Боуи и т. п.). Требуются: барабанщик, лидер-гитарист, басист, аппарат, инструменты, помещение, безумные идеи, невероятная энергия».
Как говорится, конец цитаты.
В ожидании достойных предложений Майк решил не тянуть время и перенести весь музыкальный материал на пленку. Это было необходимо для репетиций будущей рок-группы. И только тогда он принял предложение от Игоря Свердлова — в первую очередь, для фиксации концертной программы. Дело было в июне 1980 года.
«Сама запись в студии театра кукол состоялась только благодаря главному режиссеру, подлинному мастеру Виктору Борисовичу Сударушкину, рано ушедшему из жизни, — вспоминала Алла Соловей. — Сударушкин способен был понять, почувствовать, что в стенах его театра происходит некое священнодействие... Может быть, не совсем ему близкое и понятное, но необходимое и для музыкантов, и для нас, звукорежиссеров. Каждый раз Сударушкин давал мне письменное разрешение на экспериментальную запись».
«Сударушкин был демократом, — утверждал Игорь Свердлов, осуществлявший запись вместе с Аллой Соловей. — Как-то во время сессии Виктор Борисович внезапно вошел к нам в студию. На пульте стояли стаканы с портвейном. И он запросто опрокинул один вместе с нами, как ни в чем не бывало».
В профессиональной студии Театра кукол Майк работал не один. Он не хотел повторять упрощенную формулу альбома «Все братья — сестры», спонтанно записывая песни в акустике. Чтобы создать некое подобие рок-звука, Науменко пригласил гитариста Вячеслава Зорина из группы «Капитальный ремонт», с которым играл на танцах в Вологодской области прошлым летом.
«Майк начинал запись немного робко, но затем, увидев реакцию операторов и первых слушателей, успокоился и разошелся вовсю, — рассказывал Зорин. — Альбом “Сладкая N и другие” был записан буквально за несколько суток. После первой сессии, когда мы вышли на улицу, Майк произнес торжественным голосом: “Сегодняшний день прожит не зря”».
На следующую пробу Науменко позвал Гребенщикова, который, в свою очередь, привлек в студию друзей: Фана с перкуссией, а также новичка «Аквариума» — «мистического авангардиста» Александра «Фагота» Александрова.
«Репертуар был нам более-менее понятен, поскольку в квартире на Каменном острове Майк исполнял многие из этих песен, — философствовал Фагот спустя сорок лет. — Со стороны запись в Театре кукол выглядела почти как семейная история».
После завершения сессии в альбом вошли шестнадцать электрических ритм-энд-блюзов и баллад — в том числе «Сладкая N», «Пригородный блюз», Blues de Moscou, а также новая композиция «Седьмое небо», по поводу которой Майк признался, что это была одна из самых мрачных его песен: «Седьмое небо — это так высоко, колени дрожат, и кружится голова / И если ты первой не столкнешь меня вниз, рано или поздно я столкну тебя».
«После первых сессий стало очевидно, что передо мной не просто талантливый музыкант, — рассуждала позднее Алла Соловей. — Это было как порыв ветра в душную ночь. Нечто такое, чего все уже давно ждали... Никогда больше в жизни я не испытывала подобного наслаждения от творчества, сидя за пультом звукозаписи, как тогда. В стенах Театра кукол собрался весь, как выяснилось впоследствии, цвет русского рока и выделывал на своих инструментах такое, что кружилась голова. У наших музыкантов были разные вкусы, но это не мешало им находить общий язык. В студии царила Любовь, и еще не было места корыстолюбию и ненависти».
Отдадим должное стальным нервам Аллы, ухитрявшейся работать в недолгих паузах между движением транспорта по улице Некрасова. Дело в том, что поблизости проезжали трамваи, и студийное оборудование в эти моменты сильно резонировало. Но боги внимательно следили за процессом сверху, и огромное желание музыкантов добиться результата оказалось сильнее стихийных бедствий.
Кроме основной программы, в студии оказались зафиксированы еще шестнадцать композиций, которые были опубликованы лишь спустя полтора десятка лет на компакт-диске «Сладкая N и другие». Среди этих треков есть немало раритетов, начиная от песен «Капитального ремонта» и заканчивая нетленками Майка времен альбома «Все братья — сестры» («Ода ванной комнате», «Женщина» и «Седьмая глава»), который ему казался теперь «сборником подготовительных упражнений».
«Запись получилась хотя и сносной по качеству, но на удивление занудной, — скромничал Майк в интервью московскому журналу «Зеркало». — Но при этом многим она нравится. Впрочем, там есть, как мне кажется, хорошие песни».
Так, например, новую композицию «Утро вдвоем» он анонсировал следующим образом: «Эта песня посвящается всем мужчинам, присутствующим здесь. Я думаю, что у каждого из нас случалась ситуация, когда мы утром просыпались с бодуна, неизвестно где, неизвестно с кем... Песня как раз об этом».
Следствием душевных пожаров Майка стало драйвовое и честное музицирование. Обратите внимание: напряжение на альбоме достигается «не по правилам» — без вибраций вожделенной рок-группы и раскатов барабанов, которых там не было физически — как, впрочем, и барабанщика. Зато рядом были его верные друзья — как за пультом, так и «с той стороны зеркального стекла».
«Я очень люблю Славу Зорина — как музыканта, — откровенничал позднее Майк в интервью «Рокси». — И на этом альбоме он сделал то, что нам хотелось. Еще в записи принимал участие Гребенщиков, которого я тоже очень люблю. Он играет на губной гармошке, правда, очень мало, но то, что надо. Во многих вещах он мне сделал звук и помог советом и делом».
«Это был большой зал и довольно просторная комната, — припоминал детали этой сессии Борис Гребенщиков. — За стеклом — магнитофон и спокойная, совершенно не нервная обстановка. Поскольку мы не знали, что с этим может быть связано что-то плохое, то и никаких нервов тогда не было. Наоборот, ощущение полного счастья от того, что все-таки можно записываться».
Внимательно переслушав в августе 1980 года всю запись, Майк неожиданно понял, что из этих треков может получиться симпатичный альбом. А для его выпуска первым делом нужна новая фотосессия. Не теряя времени, Науменко направился на Васильевский остров, домой к Андрею «Вилли» Усову.
«Для альбома «Сладкая N и другие» Миша позировал на фоне разных стен на улице Репина, — рассказывал Усов. — Мне по случаю достался американский клетчатый пиджак, в котором можно было появляться только на сцене. Его-то мы и использовали. На альбом пошла только одна фотография, снятая в колодце под моим окном. А кирпичная стена, на фоне которой проходила съемка, жива до сих пор».