«На свадьбе я познакомился с Макаревичем, — вспоминал Саша Теребенин. — Тогда местные халдеи совершенно прибалдели от того, что в их «центровой» кабак ввалилось полсотни хиппарей с длинными волосами, в джинсах и с заплатками. И весь вечер ребята из «Аквариума», «Машины времени», а также Майк и Юра Ильченко играли на гитарах и пели. Было весело, расходиться не хотелось, и ночью мы поехали к главному питерскому хиппарю Гене Зайцеву. Он ужасно испугался, увидев, как я забиваю косяк: «В моем доме?! Да никогда!» Меня это сильно поразило, потому что я искренне считал, что все музыканты курят траву».
Позднее Теребенин отдалился от Майка, увлекшись тяжелыми наркотиками. Примерно тогда же некоторые музыканты из коллективов «Мифы» и «Большой Железный Колокол» угодили в тюрьму за употребление марихуаны и более серьезных препаратов. К счастью, в те годы наркотики в Ленинграде еще были не слишком распространены, зато рок-н-ролльная жизнь бурлила все шире и осмысленнее.
Первым сигналом перемен стали акции, посвященные музыкантам The Beatles. Самый ранний из таких концертов случился в кафе «Кристалл» 9 октября 1976 года — в день рождения Джона Леннона.
«Праздники The Beatles обычно проводились у меня дома, поскольку мы нигде не могли арендовать зал, — объяснял Коля Васин. — Но потом кто-то сказал, что в буфете кафе «Кристалл» по вечерам крутят «битлов». Я поехал, договорился с директором — как обычно, столько-то рублей сверху, — и дело было сделано».
В том эпохальном концерте участвовали группы «Аквариум», «Машина времени», «Союз любителей музыки рок», фолк-певица Ольга Першина и Юрий Степанов из «Мифов». По воспоминаниям музыкантов, Гребенщиков с друзьями пели Don’t Let Me Down, лидер «Союза любителей музыки рок» Володя Козлов блестяще исполнил Imagine, а Андрей Макаревич продемонстрировал свой новый хит «День рождения».
Неизвестно, был ли Майк на концерте в кафе «Кристалл». Но буквально через несколько недель оказался на Ржевке — в знаменитой квартире устроителя этого сейшна и главного ленинградского битломана Коли Васина.
«Извольте рухнуть в клевость!» — приветствовал хозяин и пригласил Майка ознакомиться со сборником Юры Ильченко «Дождь», записанным у Коли дома. Потом — концертник The Beatles at the Hollywood Bowl. А на десерт Васин похвастался сольным альбомом Джона Леннона с автографом, полученным по почте прямо из Нью-Йорка — назло всем предрассудкам и законам «железного занавеса».
В ответ Науменко робко предложил «послушать его занудство».
«Майк приехал ко мне с очень маленькой катушкой, не помню, какие на ней были композиции, — рассказывал Васин. — В колонках забренчала акустическая гитара, сквозь нее пробивался невнятный голос. Когда песня закончилась, я поставил магнитофон на паузу. Майк, немножко испуганный этой паузой, смотрел на меня выжидающе: «Ну как?» — c надеждой спросил он. И я ему по-честному заявил: «Мне не очень нравится твой голос». А Миша благородно ответил: «Мне он тоже не очень нравится». Этот момент я хорошо запомнил. Понял сразу, что это мой человек. Он не такой ранимый, как Боб, например, или Макаревич. Простой мужик и честный».
25 февраля следующего, 1977 года, Майк уже выступал на концерте, организованном Васиным ко дню рождения Джорджа Харрисона. Сменив на сцене музыкантов «Аквариума» в белых одеждах, Науменко предложил весьма неожиданное прочтение знаменитых «битловских» песен.
«Я прекрасно помню в исполнении Майка композицию Drive My Car, — улыбается Марат Айрапетян. — Науменко изменил ее до неузнаваемости и неожиданно ухитрился спеть в заунывном стиле city gospel. И получилось просто чудесно».
После этого концерта Майк сблизился с Колей Васиным. Часто заезжал к нему на Ржевку, и они вместе отправлялись гулять по близлежащим окрестностям.
«Мы ездили в Приютино, дворянскую усадьбу, находившуюся в трех километрах от Ржевки, в сторону Всеволожска, — вспоминал Васин в одном из интервью. — Там бывал Пушкин, собирались питерские художники-аристократы. Мы с Майком приезжали, садились к воде, расстилали скатерть-самобранку. Выпьем по две рюмки — и в воду. Поплаваем — и снова к столу. Заканчивали, как правило, под вечер, когда уже на маршрутке в город не вернешься, и ловили попутные машины. Так мы просто дружили и стяжали Дух Святой».
В этот беззаботный период Майк начал активно приятельствовать с упомянутым уже звукорежиссером «Аквариума» Маратом Айрапетяном. Как-то раз Науменко пригласил его домой, написав свой адрес на ноге Марата зеленым фломастером. Произошло это прямо в вагоне метро, в разгар рабочего дня.
Айрапетяну было интересно общаться с эрудитом Науменко. Майк обрушивал на приятеля водопады информации, почерпнутой со страниц свежих англоязычных рок-изданий. Марат парировал размышлениями о романах Кастанеды и Толкина, которые ухитрялся доставать в оригинальных изданиях. Науменко тогда часто погружался в лирику Леонарда Коэна, Марка Болана и Боба Дилана, уходил в резонансное «юбилейное» интервью Джона Леннона еженедельнику New Musical Express, укрывался прозой Ричарда Баха и Джека Керуака.
«Майк полюбил Керуака, которого мы читали в оригинале, — рассказывала позднее Татьяна Апраксина. — Он был для Майка первым автором, открывшим приемлемый для него способ отношений с материей веры и религии (второй — Ричард Бах). Игры Керуака с дзенской терминологией были, по мнению Майка, способом еще раз показать, что верить можно только в саму жизнь. Такую, какая она есть. В ее реальность, за или сверх которой ничего не существует. И глупо предполагать обратное. Всякие религиозные умонастроения Науменко считал жульничеством и дурным тоном — и немедленно прерывал любого, кто пытался с ним об этом говорить».
Наконец-то Марат с Майком перешли от нескончаемых разговоров и возлияний к направленным действиям. Воспользовавшись дачным отсутствием родителей, друзья превратили семейную квартиру в экспериментальную звуковую лабораторию. Поперек комнаты натянули бельевую веревку и приспособили к ней два микрофона: для голоса и для гитары. Здесь же, на обеденном столе, громоздились микшерный пульт и катушечный магнитофон «Маяк-203».
«До сих пор у меня перед глазами стоит картинка, как Майк заунывным голосом поет Baby, You Can Drive My Car, — вспоминает Айрапетян. — Ранние песни у него были совершенно нестандартные — под акустическую гитару, с незамысловатой мелодией и чудовищными текстами. Иными словами, какой-то сырой бард-рок. Скорее всего, эти записи никуда не попали, просто Мише очень хотелось чувствовать себя “музыкантом”».
А вдруг на этих ранних бобинах записано то, что затем составит неочевидную славу русского рока?! Или — почему нет?! — Марату с Майком удалось именно тогда записать вещь с названием «Седьмая глава»: «И утром я встану первый, приготовлю кофе и торт / Поставлю T. Rex, и тебя разбудит бодрый мажорный аккорд / И выпив свой кофе, ты куда-то уйдешь, махнув мне на прощанье рукой / А я отмою с паркета кровь и обрету свой душевный покой».
Параллельно попыткам записывать песни Науменко обрастал проектами, в которых ему приходилось выступать в роли сессионного музыканта. К примеру, несколько месяцев он играл в «Союзе любителей музыки рок» на танцах в Уткиной Заводи — до тех пор, пока у него, по официальной версии, не украли бас-гитару.
«В семидесятых у меня было множество рок-групп, но все они оказались неинтересными, — признавался Майк в одном из интервью. — Мы играли всякое фуфло и западные дела. Первая приличная группа — это «Союз любителей музыки рок». Но с дисциплиной там было очень строго. Начальник Володя Козлов никому ничего не разрешал делать своего. А играл он исключительно то, что было нужно ему. Поэтому вскоре я оттуда ушел».
Тогда же Науменко сошелся с рок-фотографом Андреем «Вилли» Усовым — случилось это довольно стихийно.
«Майка я впервые услышал в Михайловском замке, — вспоминал Вилли. — Очень часто летом мы отправлялись на ступени замка со стороны Летнего сада и бросали там тарелки фрисби, а параллельно распивали грузинское вино — стоило оно тогда какие-то копейки. И как-то раз там появился Майк со своей раздолбанной гитарой. Он тогда был худеньким, скромненьким, в пиджачке и с галстуком».
Вскоре Науменко принял участие в музыкальном проекте Усова с аполитичным названием «Ассоциация скорбящих по летнему отдыху». Летом этот же проект назывался: «Ассоциация скорбящих по зимнему отдыху». За два года — 77-й и 78-й — Усов и Майк сыграли несколько концертов с джазовым барабанщиком-виртуозом Женей Губерманом. Майк пилил на электрогитаре, Губерман отвечал за упругий ритм, а Вилли пел — представьте себе, если можете, в таком исполнении Mother’s Little Helper из репертуара The Rolling Stones.
Именно здесь начались поиски имиджа — как полагается, с подражания. Майк подкрашивал глаза, как Дэвид Боуи, и выходил на дощатые сцены советских домов культуры в женской блузке с бархатным ошейником и приколотой к нему сверкающей брошью.
«Однажды Майк рассказал мне, что Дженис Джоплин выпивает за концерт бутылку виски, — вспоминал Саша Самородницкий. — Смотрю, как-то раз Науменко выходит на сцену и так небрежно ставит на рояль пустую бутылку. Слово «шоу» я впервые услышал именно от Майка, который просветил меня о том, что Марк Болан «делает шоу» и объяснил, чем именно «шоу» отличается от концерта. Время от времени он дарил мне какие-то фотографии и пленки. Майк мечтал о шоу, но для этого, разумеется, у него не было ни денег, ни возможностей. Но я теперь понимал, откуда стали появляться эта подкраска глаз, бутылки и настройки гитары перед концертом».
Несмотря на первые удачные опыты, живых выступлений у Майка было по-прежнему немного. А концертных записей или студийных альбомов и вовсе не было.
«Несколько раз я пытался сделать сольник, — объяснял Науменко. — Записываться дома на магнитофон — несерьезно, получается очень плохо. А договориться о записи на студии оказалось чрезвычайно сложно».
Майк отрепетировал несколько песен, которые не спешил никому показывать. Отчасти — стеснялся, отчасти — потому что находилось множество других тем для общения. Из новых композиций он больше других гордился стебным номером «Трах в твоих глазах», который позже превратился в «(С)трах в твоих глазах». Похожая метаморфоза случилась и с песней «Если ты хочешь», где дерзкая строчка «ты можешь