Джексон засмеялся. «Давай сюда чертов торт», – сказал он, выхватив кусок из ее рук, и набросился на него.
«Молодец! – воскликнула Тейлор с восторгом. – Так держать!»
На следующий день Майкл сдался и устроил обед для Кэтрин, Джозефа и остальных членов его семьи. В основном он сидел в углу. Но не успел обед закончиться, Джермейн обратился к нему с предложением принять участие в предстоящей телевизионной программе Jackson Family. Не имея больше возможности увиливать, артист согласился.
К осени 1993 года юридические маневры продолжались, и Майкл пришел в худшее состояние, чем когда-либо, физически и эмоционально. Он был опустошен интервью с Эваном и Джорди, хотя ни один из них не был назван по имени. «Я думаю, что Майкл сейчас очень напуган, очень напуган, – сказал Джорди. – И он должен быть напуган, потому что то, что он сделал со мной, очень плохо. Джексон не звонил мне и вообще…»
Джун и Дэйв Шварц решили объединиться с Эваном против Майкла. По словам ее друзей, женщина опасалась мести со стороны бывшего мужа, если продолжит выступать против него. Она боялась, что, если Майкла признают виновным, Эван обвинит ее в ненадлежащем исполнении родительских обязанностей. Тем временем адвокат Джун Майкл Фриман уволился, сказав, что ему было «не по себе» от ее решения и у него было плохое предчувствие относительно Чандлера, которого он позже назвал «неискренним человеком».
Затем, что удивительно, адвокат самого Эвана Барри Ротман тоже подал в отставку и был заменен гражданским адвокатом Ларри Фельдманом. Итак, 14 сентября 1993 года Чандлер подал гражданский иск против певца за сексуальные домогательства к его сыну. Это была фактически страховка на случай, если уголовная система не сработает, а еще верный способ добиться того, чтобы Майкл заплатил за то, что, по словам Эвана, сделал с Джорди. Подростка в судебном процессе будет представлять адвокат Фельдман, говоривший тогда: «Майкл был влюблен в мальчика. У них сложились нежные, мягкие, заботливые, теплые, милые отношения». Ларри поверил клиенту, когда тот сказал, что отношения были сексуальными, что и послужило причиной иска.
Хотя заявление, казалось, удвоило неприятности Майкла, некоторые из его советников надеялись, что суд может помочь положить им конец. Если все удастся урегулировать деньгами, рассуждали они, то и полицейское расследование может прекратиться. Хотя начало процесса по гражданскому делу было назначено на 21 марта 1994 года, оставалась надежда на то, что сделку удастся заключить раньше. Существовало ощущение, что Эван Чандлер примет деньги от Майкла. Сотрудники Джексона уже пытались заключить с ним соглашение, хотя и безуспешно, когда он попросил двадцать миллионов долларов, прежде чем обратился к властям. Проблема была в том, что в лагере Майкла все понимали, что он никогда не заплатит Эвану ни цента. Артист по-прежнему настаивал на своей невиновности и был уверен, что любое денежное соглашение будет свидетельствовать об обратном. Он не собирался идти на уступки, он будет бороться. Однако было решено, как сказал один советник, «перейти этот мост, когда мы будем готовы».
Некоторые втайне считали, что вопрос может быть решен, если пожертвовать временем и деньгами, но в лагере Джексона не были столь оптимистичны. По словам человека, знакомого с делом, Элизабет Тейлор позвонила Майклу и сказала, что его «дела не очень-то хорошо выглядят». И попросила «принять меры». Певец хотел знать подробности и велел, чтобы она ничего не утаивала. Актриса ответила: «Весь ад вырвался на свободу».
Один из представителей звезды вспоминает: «Мисс Тейлор и я разговаривали с Майклом по громкой связи. Он плакал и спрашивал: „Что мне делать? Что я могу сделать?” Элизабет стала нетерпеливой: „Ты не должен опираться на мое мнение. Тебе нужно перестать волноваться и взять ответственность на себя”».
В августе 1994 года Майкл говорил мне: «Клянусь, я не знал, насколько все плохо. Если бы знал, возможно, все было бы по-другому». Оглядываясь назад, можно подумать, что он знал больше, чем говорил, и на самом деле просто находился в состоянии отрицания всего происходящего.
Элизабет сказала, что, по ее мнению, никто не занимался делами в Штатах так, как следует это делать, в интересах артиста. «Я думаю, им нужно надрать задницы, но никто этого не делает», – заметила она. «Вот ты и надери им задницу, Элизабет». «Меня покоробили те слова, – вспоминает советник. – Чего нам не хватало, так это Элизабет Тейлор в качестве защитника. К большой моей досаде и досаде других членов команды, она предложила проводить стратегические совещания у себя дома два или три раза в неделю, а затем отчитываться перед Майклом о том, что было сказано и кем».
В течение следующих нескольких недель актриса провела множество конференций у себя дома с участием десяти человек из команды Майкла и часто критиковала тех, кто занимался связями с общественностью, хотя и не так сильно возмущалась его юридической защитой. Некоторые сотрудники не хотели посещать саммиты Элизабет, активно протестуя: подобный контроль со стороны кинозвезды смотрится как минимум нелепо. Они окрестили ее Королевой защиты. На самом деле женщина не являлась автором определенной юридической тактики, а лишь предоставляла форум для адвокатов, публицистов и других стратегов для мозгового штурма, чтобы держать Майкла в курсе их точек зрения. Конечно, некоторые не хотели посещать встречи, опасаясь, что боссу будет отправлен негативный отчет.
Во время одного обсуждения Элизабет сказала: «Я боюсь, что он больше никогда не продаст ни одной пластинки, если мы не разберемся с творящимся безумием. Мы должны быть уверены, что у Майкла что-то останется после того, как все разрешится».
«Он просто может оказаться в тюрьме после того, как это безумие будет окончено», – пробормотал один из советников Майкла. Элизабет посмотрела вниз и сделала пометки в блокноте, затем перевела взгляд на советника.
«Я записала, чтобы не забыть передать Майклу, что вы сказали», – объяснила Тейлор.
Он опустил голову, чувствуя себя виноватым и наказанным.
Энтони Пелликано отказался присутствовать на встречах. «Вы что, издеваетесь? – воскликнул детектив, когда его спросили, почему он не приходит. – Я чертовски занят. Я работаю на Майкла. У меня нет времени на чай с кинозвездами».
Элизабет была недовольна Энтони. «Он не командный игрок, – уверяла она. – Мы не можем за ним уследить. Он все делает по-своему, и мы не знаем, о чем Пелликано думает. Мне такое не нравится. Я нервничаю».
Во время очередной домашней встречи Элизабет Сэнди Галлин (в то время менеджер Майкла) и Говард Вайцман позвонили певцу за границу, чтобы обсудить деятельность Энтони. По словам свидетеля, все разговаривали по громкой связи.
«Слушай, Майк, может быть, ему пора уходить? – предположил Говард. – Мне лично он нравится, но я больше не уверен в нем».
«Я тоже так думаю, – подтвердила Элизабет, – абсолютно согласна».
«Ну, я тоже так считаю», – признался Майкл. Его голос звучал вяло, как под наркотиками. Он сказал, что, хотя и восхищается Энтони, но все еще чувствует, что его идея представить Уэйда Робсона и Бретта Барнса на суд общественности была не очень хорошей. Энтони следовало сначала посоветоваться с ним, прежде чем втягивать молодых людей. «И меня действительно бесит, что он пытается указывать, что мне делать, – сказал Джексон, – как будто я работаю на него, а не наоборот. А еще, я думаю, он отпугивает людей, отталкивает. Нам бы пригодился Джон Бранка». Действительно, несмотря на то что Майкл его так бесцеремонно выставил, недавно певец попросил Джона вернуться в команду. Он знал, что всегда может рассчитывать на своего бывшего адвоката, и, конечно, был прав: Бранка остался предан артисту и вернулся.
После этого разговора Майкл написал подробный меморандум Говарду Вайцману, объяснив, почему считает, что они с Джоном должны стать его пресс-секретарями. Он утверждал, что доверяет им, мужчины заслуживают доверия и пользуются уважением юристов, в отличие от Энтони Пелликано, который воспринимается как бунтарь. «Если бы Энтони работал в Motown, – заметил Майкл, – то был бы тем, кого Берри держал за кулисами. То, что он делает от моего имени сейчас, – почти то же самое, что позволял себе Джозеф. Он пугает. Сейчас нам это не нужно».
Майкл делает предложение Лизе Мари
Трудно было представить, что ситуация для Майкла Джексона осенью 1993 года могла бы быть хуже. Всего за несколько месяцев он, без сомнения, пережил «стремительное и внезапное падение с высоты изящества», о котором позже напишет в откровенной песне Stranger in Moscow.
Конечно, никто не предполагал, что Джексон может пристраститься к наркотикам, делая таким образом свое будущее и благополучие еще более сомнительным. И все же, находясь в состоянии постоянной тревоги, не в силах заснуть и, по его словам, испытывая боль из-за стоматологических процедур и недавней операции на коже головы (из-за ожога, полученного во время рекламы Pepsi Cola), Майкл начал принимать больше обезболивающих, «Перкодан», «Демерол» и кодеин, а также транквилизаторы «Валиум», «Ксанакс» и «Ативан». Медикаментозная зависимость была для него неизведанной территорией. В прошлом он старался не перебарщивать с лекарствами во время восстановления после пластических операций, объясняя врачам, что хочет оставаться «свежим» для принятия разумных деловых и карьерных решений. Однако, учитывая все, что происходило в его жизни теперь, артист больше не заботился о том, чтобы быть хоть сколь-либо сосредоточенным. На самом деле, он хотел забыться, сбежать. Прошло совсем немного времени, прежде чем мужчина стал полностью зависим от наркотиков. Это произошло так быстро, что его команда в Соединенных Штатах даже не поняла, что происходило с Майклом, пока не стало слишком поздно, чтобы предпринять какие-либо меры.
Все были ошеломлены, узнав, что у Майкла возникла проблема с наркотиками. Конечно, Элизабет Тейлор понимала и сочувствовала его беде. Она тоже проходила через борьбу с зависимостью, что весьма широко рекламировалось. Лиза Мари Пресли также сочувствовала, поскольку являлась наркоманкой в ремиссии. «В подростковом возрасте я была совершенно неуправляемой, – сказала она мне, – начала принимать наркотики, когда мне исполнилось четырнадцать. Я крутилась в этом довольно долго, годами, пока, наконец, не достигла дна. Тогда я оказалась в трехдневном загуле и приняла кокаин, успокоительные, травку и алкоголь одновременно. Я проснулась и увидела, что все вокруг, мои друзья, валялись без сознания на полу. Мой кокаиновый дилер находился в комнате и тут же попытался продать мне еще что-нибудь. Я просто сказала: „Все, хватит. Убирайтесь к чертовой матери”. Не знаю, почему стала зависимой, я просто знала, что умру, если не получу помощь. Наконец, мы с мамой решили, что я поеду в Саентологический центр в Голливуде для детоксикации. Это спасло мне жизнь».