В последующие дни сложным испытанием стала групповая терапия. Мужчина никогда не участвовал ни в каких психотерапевтических программах. Как можно было ожидать, что он будет сидеть в комнате, полной незнакомых людей, и откровенничать о своей личной жизни?
Под руководством известного психотерапевта Бичи Колклафа личные сеансы Майкла были более интенсивными и продуктивными, чем групповые, во время которых он почти не говорил, опасаясь, что кто-то из присутствующих может передать все сказанное им в таблоиды. Именно во время частных сеансов, по словам близкого к артисту человека, он начал наконец-то разбираться с истоками многих проблем: гневом на Джозефа. Он стоял на тонкой грани между тем, чтобы обвинить отца во всем, что когда-либо случалось в его жизни, и принятием ответственности за некоторые поступки. В прошлом Майкл никогда не признавал ошибки, всегда стараясь обвинить членов семьи, прессу и даже поклонников в действиях, причинивших ему боль.
«Во время терапии он начал понимать, что сам себе злейший враг, – говорит его помощник. – Однако все шло медленно. Джексон не хотел принимать то, что может изменить свою жизнь, если только изменит свое отношение к ней. Старые привычки умирают с трудом. Он был полон решимости зациклиться на потерянном детстве, на том, как Джозеф был груб с ним, как жестоко обошелся с ним Эван. Все враги практически слились в одного человека».
После многих часов терапии, казалось, Майкл испытал внезапный прилив ясности. «Это я, – сказал он помощнику. – Это не Джозеф. Это я. Не Эван. Я все испортил, и мне нужно начать все сначала. Я хочу еще один шанс».
«Он у вас будет, Майкл», – ответил помощник.
«Я заслужил второй шанс, – произнес артист, плача. – Вы все еще верите, что я невиновен?»
«Верю».
Несколько мгновений певец молчал. Затем, наконец, заключил: «Когда я выйду отсюда, то начну все сначала. Давайте закончим дело с Эваном. Я хочу вернуть свою жизнь». Он всегда говорил о растлении как о деле, связанном с Эваном Чандлером, потому что, по его мнению, Джорди никогда не мог стоять за гнусным заговором против него.
Вернувшись в Штаты 23 ноября, Берт Филдс совершил то, что некоторые посчитали еще одной серьезной ошибкой, когда, стоя перед судьей и аргументируя ходатайство о том, чтобы отложить рассмотрение гражданского иска до 2000 года, когда истекает срок давности по уголовному делу, он указал на то, что следственная комиссия присяжных собирается в Санта-Барбаре и что уголовное обвинение против Майкла было неизбежным. Хотя Берт утверждал, что получил информацию от Говарда Вайцмана, «неизбежный» обвинительный приговор оказался новостью для всех в лагере Джексона». Как позже объяснил юрист, причиной было то, что гражданский иск необходимо было рассмотреть в первую очередь, чтобы предотвратить использование информации, полученной по уголовному делу. Он вел себя как опытный адвокат. Однако, его стратегия привела к тому, что Джексон выглядел так, будто пытался уйти от ответственности, по крайней мере, в глазах подозрительной общественности и циничных СМИ.
Сразу же после этого Говард Вайцман попытался опровергнуть комментарии Берта Филдса. Стоя рядом с удрученным коллегой, он сказал, что Берт «неправильно выразился». В тот момент следственная комиссия присяжных не была созвана, так что обвинительное заключение вовсе не было «неизбежным». Кто знает, какие закулисные баталии велись между двумя адвокатами, но становилось очевидно: у них возникли трудности со взаимопониманием, из-за чего ситуация выглядела так, словно Майкл пытается выкрутиться.
«Я не хочу еще больше неприятностей, – сказал Джон Бранка артисту, согласно его воспоминаниям. – Но ты знаешь, что люди думают, что ты пытаешься отложить суд на шесть лет?»
«Шесть лет? О чем ты говоришь, Бранка? – попытался взять в толк Майкл. – Я не желаю откладывать суд ни на день».
Джон объяснил, что произошло в Лос-Анджелесе между двумя адвокатами. «Ни за что, Бранка, – отозвался Майкл о стратегии Берта. – Я не хочу ничего такого. Я невиновен и хочу покончить с делом». Он был зол. «Что делает Берт? Неудивительно, что все думают, что я в ужасе убегаю».
Позже в тот же день Майкл выдал неплохую фразу в телефонном разговоре с другим сотрудником: «Меня представляет корабль дураков, и мы все идем ко дну».
Вопрос об отсрочке суда над Джексоном являлся спорным. Судья отклонил ходатайство Берта Филдса, назначив дату суда на 21 марта. Затем, через несколько недель, Следственная комиссия присяжных Санта-Барбары начала заслушивать свидетелей, так что юрист не был полностью неправ. Разозлившись на Вейцмана за то, что тот выставил его в глупом свете, Берт отказался от участия в деле, позже назвав изменение событий «возмутительным». «Это был кошмар, и я хотел все прекратить как можно скорее».
В то же время Энтони Пелликано, которому надоели нападки из-за его якобы агрессивной тактики, подал в отставку.
Когда Майкл узнал о происходящем в команде, то позвонил Элизабет Тейлор и сказал ей, что его «окружают люди, не знающие, что они делают». Артист потерял всякую надежду, как вспоминала позже женщина. «Он угрожал покончить с собой, – драматично объявила актриса. – Если Джексон совершит самоубийство, его кровь будет на всех наших руках».
«Мы делаем все, что в наших силах, – ответил один из советников. – Что еще мы можем сделать?»
«Молиться, – парировала Тейлор. – На данный момент, я думаю, это все».
Вскоре было высказано предположение, что с Майклом обращаются не так, как с другими пациентами в клинике, поскольку он слишком быстро получил разрешение продолжать реабилитацию в загородном доме менеджера Элтона Джона. После чего его увидели на ферме Манор, в поместье семидесятилетнего британского банковского магната Джека Деллала, друга доктора Бичи Колклафа. Оставалась надежда, что он все еще получал пятьдесят тысяч долларов в неделю на психиатрическую помощь. Многим, включая Элизабет Тейлор, которая прошла тяжелую реабилитацию, казалось, что певец проходил что-то вроде «быстрого лечения». Конечно, потребовалось бы больше, чем несколько дней, даже нескольких месяцев, чтобы Майкл справился с давними и серьезными проблемами. Все, что могли сделать его друзья, – надеяться на то, что мужчина находится на пути к тому, чтобы хотя бы частично восстановиться.
Однако тот факт, что Майкл все еще занимался бизнесом, обескураживал. Фактически, крупнейшую сделку заключили, когда он должен был находиться на реабилитации. Джексон консультировался с Джоном Бранка насчет важнейшего контракта в истории музыки на 150 миллионов долларов с EMI[20] для управления каталогом ATV. Джон отправил соглашение по факсу Риду. После подписания 70 миллионов долларов были перечислены на банковский счет артиста. «Сделку согласовали давно, – позже объяснил адвокат, – я сделал всего пару телефонных звонков Майклу для уточнения деталей… Он был не против. Ему было приятно знать, что все идет своим чередом, что его жизнь далеко не закончена».
Действительно, несмотря на все потрясения, звезда по-прежнему зарабатывала деньги, и немалые. К тому времени альбом Dangerous был продан в количестве двадцати миллионов копий по всему миру. В Великобритании пластинка дебютировала на первом месте. Этому способствовал хитовый сингл Black and White, с сопутствующим противоречивым видеоклипом (где певец вымещает свой гнев на автомобиле, доставляет себе удовольствие собственными танцевальными движениями, а затем превращается в пантеру). Альбом стал самым быстро продаваемым альбомом номер один в Великобритании и оставался в чартах более 102 недель, дольше он продержался только в Америке. «Его прошлые гонорары были огромными, особенно за Thriller, он получал прибыль благодаря авторским правам на песни The Beatles, акциям и другим инвестициям, – отметил один советник. – У парня было много денег, миллионы». При этом Майкл все еще не желал ни цента отдавать Эвану Чандлеру, какую бы стратегию его юридическая команда с Джонни Кокраном ни рассматривала, несмотря на свое стремление урегулировать этот вопрос. Помощник, находившийся с ним в доме Деллала, вспоминал, что спросил его о возможном решении на следующее утро после того, как сделка была завершена. «Я сказал: „Майк, вы можете отказаться от 20 миллионов долларов из тех, что получили от ATV, это все, что нужно. 20 миллионов долларов – и история с Чандлером будет кончена”. Он ответил: „Ни за что. Я хочу, чтобы все уладилось, да, но с извинениями, каким-то пресс-релизом, чем угодно. Мне все равно. Я знаю только одно: не отдам никому ни одного доллара. Я не собираюсь тратить свои деньги на эту ложь. Забудь”. Его глаза пылали. Джексон настаивал, что не сделал ничего плохого, и он не готов был платить деньги, чтобы уладить дело. „Я никогда не трогал того ребенка, все. Верьте во что хотите. Посмотрим, будет ли мне это важно”. Я сказал: „Майк, я, разумеется, верю вам”. Он посмотрел на меня сердито и произнес: „Да-да, конечно. Ага”».
Майкла заставляют раздеться
10 декабря 1993 года Майкл Джексон вернулся в Соединенные Штаты Америки после выписки из реабилитационной клиники. Конечно, он не просто пересек океан на самолете коммерческой авиакомпании. Певец вернулся в Штаты на частном самолете 727, принадлежащем султану Брунея, который, как говорят, является самым богатым человеком в мире и поклонником Майкла.
Когда артист прибыл в Санта-Барбару, он выглядел здоровее, чем в последние месяцы, на нем была красная шляпа и шелковая рубашка, черные брюки и хирургическая маска. С ним также прилетели двое молодых людей, Эдди и Фрэнк Кашио из Нью-Джерси, сопровождавшие звезду во время тура. Эдди было около десяти, а Фрэнку четырнадцать лет.
Майкл подружился с семьей Кашио около десяти лет назад; отец мальчиков, Доминик, был управляющим нью-йоркского отеля Helmsley Palace. Артист попросил познакомить его с сыновьями после того, как увидел их фотографию на стене отеля, в то время они были совсем малышами.