Обвинение утверждало, что Майкл и Гэвин созванивались двадцать раз, все началось, когда певец позвонил в больницу во время прохождения подростком лечения от онкологического заболевания, а затем последовало первое приглашение на ранчо Неверленд. В первую ночь, по словам мальчика, артист предложил ему и брату Стару переночевать в своей комнате. Он велел, чтобы ребята отпросились у родителей, те так и сделали, и было решено, что все будут спать в спальне Джексона. В ту ночь они якобы вместе смотрели порно в интернете. «Я думал, что он был самым крутым парнем в мире, моим лучшим другом, – сказал Гэвин. – Понимаете, о чем я? Что я имею в виду? Он мне действительно нравился».
Но потом ни с того ни с сего Джексон изменил номер телефона и бросил мальчиков. По мне, это очень похоже на Майкла. Он может быть очень капризным. Возможно, мужчина чувствовал, что Гэвин являлся просто фанатом, и дал ему столько, сколько собирался дать. Тем не менее, судя по выражению лица и поведению подростка на свидетельском месте, казалось, что мальчик чувствует себя преданным, а может быть, даже оскорбленным. Фактически, Гэвин давал показания о том времени, когда он был в Неверленде и ему говорили, что Майкла там нет. А потом парень встретил его. «Я почувствовал, что мое сердце разбилось», – вспоминал он, задыхаясь от эмоций.
Однажды, согласно показаниям, раздался неожиданный телефонный звонок с предложением Гэвину и Стару принять участие в съемках документального фильма Мартина Башира «Living with Michael Jackson». Затем, после того как лента вышла в эфир и стала сенсацией из-за неправильных высказываний артиста, мальчика и его семью попросили принять участие в опровергающем спецвыпуске. Дети и их мать, Джанет, встретились с Майклом во Флориде, и именно тогда Джексон якобы дал ему вино в банке из-под диетической колы, назвав «соком Иисуса».
Сексуальный контакт между певцом и Гэвином, как утверждается, произошел в Неверленде между 20 февраля и 12 марта 2003 года (опять же после выхода в эфир документального фильма Башира). Люди Джексона якобы держали Арвизо под строгим наблюдением и фактически похитили их. (Том Месеро замечательно использовал данный аргумент во время перекрестного допроса брата Гэвина Стара: «Сколько раз ваша семья сбегала из Неверленда, а затем возвращалась обратно, чтобы сбежать снова?»)
Кульминацией показаний Арвизо станет видеозапись допроса Гэвина, сделанная полицией Санта-Барбары, продемонстрированная присяжным в последние дни процесса. Подросток снова описал пять случаев, когда, по его словам, Майкл заставлял его пить алкоголь, а затем издевался над ним. Артист говорил мальчикам, что ему надо мастурбировать, потому что «иначе сойдет с ума», заявил подросток. «Он сказал, что хочет показать мне, как мастурбировать. Я ответил: „Нет”. Он настаивал, что сделает это для меня. Схватил меня за интимную зону, засунул руку в мои штаны… и начал мастурбировать. Я просил не делать так, но он продолжал».
Что-то в истории меня смущало. Может быть обвинение в заговоре, а именно утверждение, что кучка людей из окружения Майкла удерживала Арвизо в Неверленде против их воли по приказу хозяина. Это казалось мне нелепым. Я размышлял: если окружной прокурор состряпал обвинение, что еще в деле может быть выдумкой? Если я не мог поверить в обвинение в заговоре, могу ли поверить в спаивание несовершеннолетних и сексуальные домогательства? Кроме того, так называемое «опровергающее видео» вызывало беспокойство. В нем Гэвин и его семья восхваляли Майкла Джексона сверх всякой меры и настаивали на том, что тот не способен сделать ничего неподобающего с ребенком, и что любой, кто думает так после просмотра документального фильма Башира, сильно ошибается. И они были непреклонны. Однако обвинение утверждало, что существовал сценарий, и Арвизо были вынуждены сказать то, что сказали.
Как бы там ни было, я уверен, что окружной прокурор Том Снеддон ненавидел саму мысль, что ему придется показывать это видео присяжным. В конце концов, дело против Джексона выглядело крайне подозрительным. Тот факт, что у прокурора был спецвыпуск Джексона, а он продолжал преследования, заставлял меня усомниться в его мотивах. На самом деле я начал думать, что он имел зуб на Майкла, возможно, потому что так и не смог привлечь певца к ответственности за происшествие с Джорди Чандлером десятью годами ранее. По моему мнению, как только он увидел видео, где Арвизо пели дифирамбы, Снеддон должен был просто сказать: «Дело закрыто. Эти люди, вероятно, лжецы. И даже если я не уверен, что они лжецы, такая возможность есть, что является причиной прекратить разрушать жизнь другого человека».
Худшим днем, однако, был тот, который мы, представители прессы, между собой называли Днем порно. День – и, возможно, не один, я уже не помню, потому что пытался забыть поскорее, – когда обвинение показало на огромном экране порнографические изображения из журналов, найденных в Неверленде. Это было ужасно. Я помню, как сидел и смотрел на мать Майкла, Кэтрин, набожную последовательницу «Свидетелей Иеговы», вынужденную смотреть непристойные кадры. Я помню только ее неподвижный затылок. (В какой-то момент, как мне кажется, она вообще не появилась на одном из заседаний.) Нам представили не гей-порно и не детское порно. Так зачем показывать его? Обвинение предположило, что Майкл использовал порно для натуралов, чтобы возбудить молодых гетеросексуальных детей, а затем заняться с ними сексом. Для меня такой аргумент не имел смысла. И зачем показывать так много? Один журнал, может быть? Два? Но целые стопки? По правде говоря, я даже не был уверен, что они принадлежат Джексону. В моем сознании все выглядело как попытка уничтожить артиста и его семью.
В конце дня Рэнди посмотрел на меня, когда покидал зал суда, поднял большой палец вверх и широко улыбнулся, что показалось странным в данных обстоятельствах. Но я ответил на его жест. Тем вечером я вернулся домой и думал о моменте с Рэнди. Он о чем-то мне напомнил. А потом я понял, что почти тридцать лет назад парень попал в автомобильную аварию. На пресс-конференции в больнице восемнадцатилетний Рэнди Джексон появился в инвалидном кресле, обе его ноги были в гипсе. Медики сказали, что молодой человек больше никогда не будет ходить. Я помню, как мне стало тошно. Какая трагедия. А Рэнди посмотрел на меня, стоящего среди других представителей прессы, поднял большой палец вверх и широко улыбнулся. Конечно, он не только научился снова ходить, Майкл сказал, что брат даже танцевал и продолжал счастливо жить. Говорите что хотите о Джексонах, но надежда в этой семье всегда жива – и, возможно, не без оснований.
Я никогда не забуду еще один эпизод. Майкл прошел мимо меня, улыбнулся и кивнул в знак признания. Я улыбнулся в ответ. До сих пор помню, что от него пахло старой затхлой одеждой. Как будто артист был восковой фигурой в музее, которая пробыла там слишком долго и нуждалась в заботе и внимании. Позже один из репортеров подошел ко мне и сказал: «Вы ставите под угрозу свою объективность тем, что улыбаетесь обвиняемому. Люди подумают, что вы на его стороне». Я пожал плечами и пробормотал, уходя: «Ну и что?» Решил, что уже поздновато беспокоиться об объективности, особенно после Дня порно.
«Не припомню, чтобы кто-то лизал голову»
У меня так много воспоминаний о печально известном суде. Иногда они накатывают на меня волнами, когда я меньше всего этого жду, особенно теперь, после смерти Майкла.
Например, я помню день, когда мать Гэвина Джанет Арвизо давала показания. Ее слова 13 апреля 2005 года были настолько абсурдными, такими неправдоподобными, особенно утверждения, что Джексон собирался похитить ее детей и увезти их на воздушном шаре. Многие из представителей прессы начали чувствовать, что нас обманули. В конце концов, мы провели месяцы на судебных слушаниях в Санта-Марии по поводу так и не обнародованных улик. Мы понятия не имели, что у окружного прокурора есть на Джексона, просто знали, что все должно быть очень плохо. Но показания, предоставленные им, оказались слабыми и непоследовательными, а когда в город приехала Джанет Арвизо со своей диковатой манерой поведения, многим стало ясно, что дело не такое уж тривиальное. Может ли быть, что Майкла подставила семья, намеревавшаяся нажиться на нем, или окружной прокурор, решивший наконец-то прижать его к ногтю? После показаний Джанет репортер CNN подошел ко мне и сказал: «Знаешь что, приятель? Я чувствую себя таким… таким… использованным». Как будто ему что-то пообещали, а потом предали. Мой друг по имени Майкл Лоулер, ярый поклонник Джексона, следивший за процессом так внимательно, что знал улики даже лучше, чем я, прилетел из Нью-Йорка, чтобы присутствовать на суде. Я помог ему попасть в зал во время показаний Джанет. Он испытывал такое отвращение к ней, что не мог не пробормотать что-то уничижительное под нос. Это услышали официальные лица, и его немедленно выпроводили. «В следующий раз, когда вы захотите помочь кому-нибудь попасть сюда, – сказал мне позже помощник шерифа, – предупредите, чтобы человек держал рот на замке, даже если свидетели будут абсолютно невменяемыми».
Я также хорошо помню двадцать девятый день, когда Боб Джонс давал показания.
Я знал его с десятилетнего возраста, мы с ним имели более чем тридцатилетнюю историю отношений. Он был потрясающим человеком. Как главный публицист Motown, а позже человек, отвечавший за пиар-кампании Майкла, Боб являлся тем, чье одобрение я должен был получить, чтобы добраться до Дайаны Росс, The Supremes, The Temptations, The Jackson 5 и других звезд лейбла и взять интервью. Он никогда не был прост, мог быть невероятно запугивающим и агрессивным. Но в душе был очень мягким. Я не могу сосчитать, сколько одолжений мы оказали друг другу, в основном когда я писал о каком-нибудь малоизвестном исполнителе Motown, до которого не было дела ни одному слушателю, в обмен на интервью с настоящей легендой, такой как Стиви Уандер или Смоки Робинсон.
Когда Боб Джонс покинул Motown, чтобы работать на Майкла Джексона, то сделал доступ к звезде для нас, журналистов, крайне трудным, как мы и ожидали. Он знал Майкла с восьмилетнего возраста, поэтому, конечно, защищал его. Однако когда в Неверленде проходили встречи с прессой или другие мероприятия, мы все вместе садились в автобус и отправлялись туда, чтобы освещать событие. Я помню, как однажды он сказал мне: «Если я увижу, что ты сделал хотя бы одну фотографию на территории, то брошу тебя в озеро своими руками». И он говорил серьезно.