В последний раз я видел Майкла лицом к лицу в день вынесения приговора в Санта-Марии, когда поздравил его с победой, но он, казалось, не понимал, что происходит. Затравленный взгляд его глаз в тот день беспокоил меня в течение многих месяцев после суда. Я разговаривал с ним по телефону всего два раза за прошедшие четыре года, оба разговора были очень короткими, для журнальных статей о карьерных планах, которые не осуществились. Когда я послал ему копию моей книги с биографией Элизабет Тейлор, он позвонил, чтобы сказать, что ему понравилось. Джексон говорил хорошо, но как кто-то мог знать наверняка, что с ним? Через десять минут после того, как он повесил трубку, я получил еще один телефонный звонок, на этот раз от одной из его помощниц. «Не смейте использовать комплимент Майкла в качестве одобрения книги», – сказала она мне. Это меня разозлило. «Пожалуйста, я был рядом долгое время. Мне виднее». Она вздохнула в трубку. «Мы все рядом уже долгое время», – произнесла она теперь измученно. «Может быть, даже слишком долго?» – согласился я. «Да… может быть».
Я был на CBS News, готовясь записывать отрывок о семье Майкла, когда огласили завещание. Я стоял среди коллег и просматривал текст, но тут упоминание о Дайане Росс привлекло мое внимание. Джексон выразил пожелание, чтобы она – а не Дебби Роу – заботилась о его детях в случае, если Кэтрин будет не в состоянии. Это показалось мне абсолютно уместным.
Майкл жил с Дайаной в течение короткого времени, когда впервые оказался в Лос-Анджелес в возрасте одиннадцати лет. Он боготворил ее, и женщина его обожала; несмотря на то что у нее была напряженная жизнь, певица собиралась покинуть группу The Supremes и начать сольную карьеру. Затем она родила пятерых детей, ни один из которых никогда не был замешан в каком-либо публичном скандале. Она и Майкл не были близки в последнее время, но только потому, что артист не был близок со многими людьми в последние четыре года своей жизни. Он отдал ей дань, доверив своих детей. «Ты станешь великой, великой звездой, – сказала Дайана однажды за завтраком, когда ему было одиннадцать, а затем с материнской уверенностью добавила: – А теперь доедай свои хлопья».
Было похоже, что предсказание Дайаны стало для парня счастливым пропуском, потому что, безусловно, никогда не было большей звезды, чем Майкл Джексон. Будь то прекрасные мелодии, гармония его голоса или стаккатоподобные танцевальные движения, достигшие предпоследнего крещендо в лунной походке, бросающей вызов гравитации, певец обладал уникальной способностью вдохновлять, давать надежду, объединять. Там, где другие пытались – и часто тщетно – использовать таланты и навыки таким образом, чтобы восславить бога и присущую его природе доброту, Майкл Джексон смог объединить миллионы людей независимо от расы, вероисповедания, религии, возраста, пола, сексуальности или национальности идеями о служении и самопожертвовании, мире и любви, надежде и переменах и свободе самовыражения. Через такие песни, как Heal the World, We Are the World или Man in the Mirror, он привлек внимание всего мира к бедственному положению страдающих людей. Во многих отношениях он дал голос безголосым, лицо – безликим и надежду тем, у кого ее никогда не было. Если маленький афроамериканский мальчик из Гэри смог попасть на ранчо Неверленд Вэлли площадью 2 600 акров (10 кв. км) в Санта-Барбаре, то любой человек может добиться того же. При упорном труде и решимости, возможно, мы все сможем достичь своей мечты. Майкл Джексон именно так и поступил, верно?
Man in the Mirror
Я не могу представить себе мир без Майкла Джексона.
На протяжении последних сорока лет мы все были свидетелями героического взлета и трагического падения Майкла. Мы ликовали, когда он творил историю пластинка за пластинкой, альбом за альбомом. Мы с благоговением наблюдали, как он ломал барьеры и превращал невозможное в реальность. Мы оценили его культовое чувство стиля – белые перчатки с блестками, белые носки, черные кожаные туфли, красную кожаную куртку и черную шляпу – и мечтали повторить лунную походку с идеальной точностью. Мы в шоке наблюдали, как он снова и снова менял свой имидж. Мы были возмущены обвинениями в растлении детей, не зная, кому или чему верить. И мы с грустью наблюдали, как самое продолжительное в мире реалити-шоу достигло своего трагического и сюрреалистического завершения 25 июня 2009 года.
После его смерти я вернулся в Неверленд, чтобы провести экскурсию по поместью в рамках репортажа о смерти звезды для CBS News. Впервые я ступил на территорию поместья еще до того, как Майкл купил его. Это случилось весной 1983 года. Пресс-атташе Боб Джонс пригласил несколько представителей прессы в долину Санта-Инес, чтобы посмотреть, как Джексон и Пол Маккартни снимали видеоклип на песню Say, Say, Say. Что-то случилось – мы так и не узнали что, – и Майкл не появился на съемках. Тогда Пол пригласил журналистов в дом, который снимал в то время на ранчо Сикамор – позже ставшем Неверлендом. Как только приехали репортеры, Пол куда-то делся. Однако он позаботился о том, чтобы нас хорошо накормили, а затем отправил в путь. Меня не пригласили в дом, но, гуляя по просторной территории – акр за акром, – я понял, что это особое место. Когда я узнал шесть лет спустя, что Майкл купил поместье, то подумал, что он определенно растет.
Стоя в пустом главном особняке после его смерти, я вспомнил четыре или пять случаев – мероприятия для освещения благотворительных акций, в которых участвовал певец, – когда я был приглашен в Неверленд за все семнадцать лет жизни артиста там, с 1988 по 2005 год. Безусловно, это были самые поворотные и сбивающие с толку годы его жизни. Дом и прилегающая территория всегда переполняли смех и музыка, даже если временами поместье казалось несколько жутким и нереальным. В прошлом мне был разрешен доступ только в гостиную и столовую, один раз, насколько я помню, на кухню. Кажется, я был в библиотеке однажды с адвокатом Джоном Бранка. Но теперь, в этот странный день я мог свободно исследовать Неверленд. Всегда есть что-то очень грустное в заброшенных домах, и дом Майкла не стал исключением. Видеть его пустым было странно. Даже певец никогда не видел его таким (он купил его уже с мебелью, а затем сам добавил много всего). Он был бы поражен, увидев это место совершенно безжизненным. Как же Джексону повезло жить здесь, подумал я. Перебраться из картонного домишки в Гэри, штат Индиана, где я также, кстати, бывал, в роскошное поместье, без сомнения, было незабываемым опытом. Я помню, как он указал на площадку для барбекю возле кухни и сказал мне: «Здесь весь Хейвенхерст поместится», имея в виду поместье, которое он с семьей купил в начале 1970-х годов и перестроил в 1980-х годах, после того как выкупил у отца. «Можно было бы вписать его прямо сюда». Вот это да! Но каково было Майклу, задавался я вопросом, ходить посреди ночи по выложенным кирпичом коридорам главного дома, боясь, что почти двадцать лет жизни он проведет в тюремной камере? Вот что должно было быть оборотной стороной жизни в Неверленде в последние годы. Как он смог пережить страх, мучения? А потом я подумал: «Боже мой! Если бы он попал в тюрьму, может быть, он был бы жив!» Но, опять же, что за жизнь тогда была бы у Майкла Джексона? Нет, решил я, для него лучше быть мертвым, чем сидеть в тюрьме. В этом, боюсь, нет сомнений.
Когда я вошел в спальню артиста, мне показалось, что его дух все еще здесь. Я посмотрел на камин и представил, как он горит теплым светом. Подумал о картине «Тайная вечеря», которая когда-то висела над его кроватью, с Майклом на месте Христа. Возможно, это было самое нелепое и даже богохульное произведение искусства, о котором я когда-либо слышал. Но вдруг мне показалось, что оно имело смысл. Распятый обстоятельствами жизни, бедный Майкл Джексон как будто не имел никаких шансов.
Я думал о нем, лежащем ночью в одиночестве, тщетно пытающемся заснуть. Вот он встает, бродит по коридорам, снова ложится в постель. Окруженный пузырьками с таблетками и кто знает чем еще, принимает что угодно, чтобы спастись от бессонницы и тревоги. От бесконечной ленты мыслей. Я вошел в ванную и подошел к раковине. Посмотрел на плитку на стойке – на каждой из них были королевские гербы разных европейских семей. Я стоял, глядя в то самое зеркало, в которое Майкл смотрелся день за днем, задаваясь теми же вопросами, что многие из нас задавали себе в то или иное время жизни: почему я так выгляжу? Почему я так себя чувствую? Что я могу сделать сейчас, какое действие поможет мне, если не полюбить себя по-настоящему, то хотя бы достичь душевного покоя? И я посмотрел в свои глаза. Я изучал отражение человека, потратившего столько лет, пытаясь постичь путь другого человека, плутая в поисках ниточек-подсказок, чтобы получить ответ на простой вопрос: почему? По мере того как я это делал, я начинал осознавать, что, как всегда бывает с самыми легендарными знаменитостями, хотя их дары и талант зачастую беспрецедентны, они ничем не отличаются от обычных людей. Они не более и не менее уникальны, необычны и трудны для понимания, чем кто-либо другой. Я начал ощущать единство с личностью Майкла Джексона, со всей его сложностью, промахами и изяществом. Никогда не думал, что такое возможно. Особенно если речь идет о ком-то настолько волшебном и в то же время таком мистифицирующем до безумия. Наши жизни были такими разными. Но наконец, мне кажется, я понял правду о Майкле – правду, которую, в конце концов, гораздо легче понять, чем самого человека, блиставшего на сцене и ставшего кумиром для целого поколения. Как и большинство из нас, он был человеком и делал все, что мог, с теми картами, которые ему выпали, иногда добиваясь великолепных результатов, иногда переживая трагические провалы, преувеличенные в тысячу раз из-за его поразительного успеха и уязвимого юного возраста, когда он впервые его достиг. Действительно, глядя на свое отражение в зеркале Майкла Джексона, я испытывал сочувствие, жалость… и такую большую любовь к нему. Но сильнее всего я ощущал неизмеримую печаль за него и за то, какой должна была быть его жизнь – могла бы быть, – если бы только…