— Ты думаешь, я сумасшедший? — спросил я.
— Инструкции, — прошепелявил он. — Они ждут тебя.
В комнате было не так пусто, как накануне. Моггерхэнгер стоял за своим столом, одетый в цветочный халат, доходящий до пола, и курил сигару, которая, по словам его врача, отправила бы его в гроб. Его манеры не изменились с тех пор, как я впервые его увидел. На столе лежала открытая карта, и как только Пиндарри закрыл за мной дверь, Моггерхэнгер указал на нее.
— Майкл, ты можешь ее прочитать?
— Как книгу. На школьных каникулах я гулял и катался на велосипеде со Смогом, и именно он научил меня читать карты.
— Значит, ты единственный, кто может, — сказал он, — кроме меня. Вот почему я взял тебя на работу.
Комната была ослепительно освещена множеством неоновых трубок, расположенных вровень с потолком. Двое незнакомых мне мужчин сидели за столом у стены, в наушниках и спиной ко мне, и я слышал потрескивание полицейских голосов от одного и птичье пение Морзе от другого. Моггерхэнгер оглянулся через плечо и сказал Пиндарри: «Он успеет, если отправится сейчас. Лодка прибывает в восемь часов». Из-за стола он спросил:
— Ты знаешь, где Гул?
Я собирался сказать, что не видел его много лет, когда вспомнил, что это было за место.
– На побережье Линкольншира?
— Это речной порт в Йоркшире, — сказал Пиндарри.
Полагаю, я должен был его заметить. Он не было пузатым, но был мясистым в животе, и это невозможно скрыть. Он мне понравился еще меньше, чем Коттапилли. Даже в присутствии начальника он всегда носил маленькую шляпку австрийского типа с пером набок. У него отсутствовал один зуб, и вы бы не заметили этого, если бы он не смеялся — хотя он никогда не смеялся. Он только улыбнется, а потом, как говорили, у тебя будут проблемы. Но ему нужно было много есть, и Билл Строу рассказал мне, что однажды он разделил с ним корыто с рисом и бараниной на линии трубопровода между Багдадом и Бейрутом, когда они вместе занимались контрабандой.
— Я хочу, чтобы ты собрал несколько пакетов, — сказал Моггерхэнгер. – Выходи в пять, и ты должен быть там к десяти. Мы отправляем тебя на «роллс-ройсе», так что береги себя и себя и его. Одна царапина на роллсе – две на лице, только они будут глубже. Ты будешь управлять одним из моих лучших автомобилей, а не двухцветным универсалом с люком, разбитой правой фарой и смятым крылом, который нужно убрать с дороги до наступления темноты. Если случайно ты окажешься на полицейском контрольно-пропускном пункте, не пытайся проскочить его. Просто скажи, чем занимаешься, и тебя пропустят.
Он управлял своей организацией, как глава страны в военное время, и, возможно, даже не знал, зарабатывает ли он на законном бизнесе больше денег, чем на рэкете. Он владел игорными домами, кафе и ресторанами, отелями и придорожными закусочными, стоянками для автофургонов и развлекательными галереями, секс-шопами и стриптиз-клубами, эскорт-агентствами, гаражами и фирмами по прокату автомобилей, конторами для дешевых путешествий под названием «Pole-axe Tours», а также а также кредитными и финансовыми фирмами: «Двенадцать тысяч ипотечных кредитов в день: просто платите свои деньги, и вы в безопасности на всю жизнь.» Более теневые операции включали контрабанду и размещение денег для преступных синдикатов. Если его связь с налоговой службой была прохладной, но верной, то его общение с некоторыми сотрудниками полиции было сердечным, о чем я знал по тому, как он и главный инспектор Лэнторн усадили меня на восемнадцать месяцев. Лэнторну нужно было кого-то обвинить, когда таможня разоблачила банду контрабандистов, и Моггерхэнгер выбрал меня, а не Кенни Дьюкса — или себя. Я заработал много денег, поэтому принял приговор, поскольку он был заслуженным и потому что у меня не было выбора. Но с годами я стал менее философски относиться к этому, хотя не думаю, что меня бы так сильно укусила кобра мести, если бы Билл Строу не втянул меня обратно в мейнстрим работы с Моггерхэнгером.
— Я не могу гарантировать, что гнилая маленькая А40 не въедет в меня, — сказал я. — Сейчас на дорогах полно анархистов.
Он положил руку мне на плечо. — Это всего лишь манера говорить, Майкл. Я хочу, чтобы ты остался в целости и сохранности: езжай осторожно, собери товар и отвези его в условное место в Шропшире, где будешь ждать, пока его кто-нибудь заберет. После этого возвращайся сюда, ко мне. Если хочешь узнать что-нибудь еще, спроси миссис Уипплгейт. Она мой личный секретарь и знает все.
Она стояла у шкафа с картотекой в другом конце комнаты, высокая худощавая женщина, у которой, по моему мнению, была неважная фигура. Но поскольку она казалась недоступной — в ее сером узком платье, аккуратном цветном шарфе на шее и туфлях на высоком каблуке — я хотел узнать ее единственным способом, который имел значение. Возможно, из-за ее коротких темных волос, слегка седых на висках, и маленьких черных очков в роговой оправе я предположил, что она вдова, и пришел к выводу, что она находится в раннем среднем возрасте, хотя позже я узнал, что она действительно вдова тридцати восьми лет. Казалось приятным то, что ее ноги, стройные и полные, не соответствовали ее худощавой фигуре. Я подумал, что она может быть одной из подружек Моггерхэнгера, но сказал себе, что она не из тех, кто ему нравится. Она несла с собой несколько конвертов.
— Если вы зайдете в соседнюю комнату, мистер Каллен, я дам вам инструкции.
— Прежде чем ты уйдешь, Майкл, я хочу пожелать тебе удачи, — сказал Моггерхэнгер. — Это важная работа, и если ты справишься с ней хорошо, тебя ждет премия. Я забочусь о своих ребятах, хотя и не покупаю их. Такие деньги мало кто увидит. Но с тобой я расплачусь достойно.
— Да сэр.
— Главное - верность во всем. Никакой херни. Я не учился в Оксфорде, так что ты можешь мне доверять.
Но могу ли я доверять тебе, подумал я, ты, напыщенный ублюдок-двойник. Должно быть, он уловил мою мысль и подошел: — Тогда валяй отсюда, пока тебе не воткнули нож в спину!
Чувство юмора — это очень хорошо, но только не тогда, когда оно было камуфляжем для абсолютной подлости. Он также использовал это как трюк, чтобы вселить уверенность, и как трюк, чтобы сохранить энергию и бдительность.
Я последовал за миссис Уипплгейт в ее крохотный кабинет, состоящий из письменного стола, стула и шкафа для документов, причем мое преимущество заключалось в том, что ее скромный аромат наполнял комнату, и я был ближе к ней, чем в большом кабинете босса. Она протянула мне первый большой конверт. — Здесь одна карта дороги в Гул, две — до Шропшира и еще одна — крупномасштабная, чтобы найти коттедж.
— Я вас люблю.
Она покраснела.
— Вот конверт номер два, с вашими расходами в двадцати пятифунтовых банкнотах.
— Я всегда буду любить вас.
— Ведите учет того, что вы тратите, и дадите мне список, а также все неизрасходованные деньги, когда вернетесь. Никаких письменных инструкций, за исключением двух адресов, прикрепленных к картам. Коттедж указан на крупномасштабной карте, потому что его трудно найти. Дорогу к нему ни у кого не спрашивайте.
— Я сделаю для вас все.
— После того, как доберетесь до каждого места, уничтожьте соответствующие инструкции. У лорда Моггерхэнгера много конкурентов в бизнесе, и он не любит утечки информации. И пожалуйста, не делайте отметки на картах. Их можно использовать снова.
— Когда мы можем встретиться?
— Я не понимаю, о чем вы говорите. — Она посмотрела на меня серыми глазами, и я увидел, что надежды нет, пока не заметил также, что мизинец ее левой руки дрожит. — Сейчас половина пятого, и вы должны начать движение ровно в пять часов. Почти до Донкастера есть двустороннее движение, но дальше дорога будет несколько извилистой и загроможденной…
— В вас есть что-то необыкновенно привлекательное.
— Однако к десяти часам вы должны быть на позиции, и это даст вам достаточно времени.
— Я не легкомыслен, — продолжил я. — В вас есть что-то очень интересное, и я хочу узнать вас немного лучше. Я не имею в виду ничего другого. Или я мог бы и другое — если бы узнал вас получше. А до тех пор все, что я спрашиваю, — это поужинаете ли вы со мной, когда я вернусь.
Я устал от короткой ночи, но в результате у меня обострился язык и возникла эрекция без особой причины. Она передала листок бумаги, форму, которую я должен был подписать для получения денег. Я взял конверты и коснулся ее, подходя к двери. — Или даже чашку кофе.
Она дернулась, затем приняла задумчивое выражение. — Я не уверен, понравится ли лорду Моггерхэнгеру подобная дружба своих сотрудников.
Ее наивность напугала меня, поскольку она, казалось, думала, что он вел законный бизнес и что эта заговорщическая атмосфера была лишь мерой предосторожности против торговых конкурентов. Мне было интересно, что подумает об этом банда «Зеленых Ног». Настоящая зачистка с привлечением соответствующих полицейских сил тоже засадила бы ее на десять лет. Мне хотелось плакать о ее невиновности, хотя больше всего мне хотелось увидеть, как она снимет свое шикарное платье и заберется ко мне в постель.
— С другой стороны, — сказал я, — возможно, он хотел бы, чтобы это осталось в семье. Лорд Моггерхэнгер — работодатель с отцовскими чувствами.
— Вам лучше уйти. Я тоже мало спала.
Я снова прошел мимо нее.
– Вы будете здесь на следующей неделе?
Улыбка была пределом ее возможностей.
Вернувшись в гараж, я собрал свой портфель, в котором лежало нижнее белье, запасная рубашка, сверхмощный пневматический пистолет «два-два» с банкой патронов, а также пачка сигарет и свежая газета с новостями и прогнозом погоды. Со уложенными в портфель конвертами у меня было такое ощущение, словно я отбывал по какому-то официальному делу.
Работником гаража был беззубый, седой, побитый мужчина с сильным глазгоским акцентом по имени Джордж, который когда-то работал главным инженером прибрежного парохода. Он показал мне «роллс-ройс». Приборная панель напоминала приборную панель старомодного авиалайнера, и я крикнул ему, чтобы он снял колодки. Моггерхэнгер был прав: он сильно отличался от Черной Бесс, старой развалюхи, в которой я когда-то катался дома. Я почувствовал трепет, когда выкатился вперед из широких ворот.