Несмотря на дождь, я выполнял эту работу достаточно долго, чтобы помыть номерные знаки, очистить лобовое стекло от дохлых комаров и отполировать фары. Я собирался вернуться внутрь, когда услышал, как чья-то машина свернула на подъездную дорогу. Лэнторн спустился по ступенькам навстречу ей. Он явно ждал, а мне было любопытно, поэтому я начал протирать боковые стекла.
Минивэн, сразу узнаваемый по гербу, остановился. Дворники остановились, и из машины вышел Эрик Алпорт.
— Где, черт возьми, ты был? — крикнул Лэнторн. – Ты должен был прийти сюда вчера вечером.
Алпорт начал подпиливать ногти. — Корабль опоздал.
— Ах ты, исчадье ада. Опять попал в какую-то пьянку в доках. Мне это ужасно надоело!
Я никогда не видел такого презрения на лице мужчины, как у Алпорта. Он бы молчал весь день, независимо от дождя или нет, если бы Лэнторн не спросил: — Так ты понял?
Он не торопился.
— Это в багажнике, ты, болтун.
Лицо Лэнторна спасло от разрыва только крик: — Однажды я тебя, черт возьми, пригвозжу, парень.
— Если ты это сделаешь, то упадет крышка твоего гроба.
Лэнторн потянул за ручки, как будто хотел их сломать.
— Где ключи?
Они летели по воздуху. Алпорт продолжил свою речь. Удивительно, что у него еще остались ногти. Должно быть, они были гордостью любого клуба, к которому он принадлежал. Лэнторн с блестящими глазами взял ключи и открыл заднюю часть «Мини». Он засунул руки в багажник и с любовью коснулся всего, что там было. — Мэтью! — крикнул он. — Каллен! Подойди и помоги.
Прежде чем добраться туда, я пару раз обошел «Роллс». Мэтью понес что-то вроде пятифунтовой коробки чая, аккуратный деревянный пакет, хорошо обшитый со всех сторон. Я взял еще один, и Лэнторн тоже, но Алпорт не соблаговолил поработать. Он спросил, есть ли какой-нибудь завтрак в этом доме беззакония, потому что он умирал с голоду. Я сказал, что, вероятно, так оно и было, после чего он вложил пилочку для ногтей в кожаный чехол, застегнул свою куртку-мешок с сахаром в стиле Мао, которая стоила на Карнаби-стрит, должно быть, фунтов пятьдесят, и вошел внутрь.
Минивэн был до самого потолка забит ящиками, которые, как я предполагал, вывезли с корабля на вилочном погрузчике. Когда содержимое этих ящиков появится на улицах Британии, все будут летать в нирване до конца века. Когда я был преступником, мы провозили контрабандой золото, которое казалось теперь настолько безобидным, что невозможно было чувствовать себя виноватым, но это золото было другого сорта и гораздо более ценное, вес за вес. Вместо того, чтобы залезть в карман правительства, босс проник в умы людей, разлагая их насквозь, что в конечном итоге приведет лишь к тому, что моггерхэнгерам всего мира станет легче получать все больше и больше власти.
Я не собирался делать карьеру в подобной профессии и подумывал о том, чтобы уведомить хозяина о моем увольнении при первой же возможности, хотя и понимал, что лучший способ сделать это — так глупо я ввязался в это по уши — это послать телеграмму об увольнении с отдаленного острова в южной части Тихого океана. Даже тогда не было бы никакой гарантии, что длинная рука Моггерхэнгера или Лэнторна не достанет меня. Когда бы я вышел из своей хижины с пальмовой настойкой, чтобы выкурить раннюю утреннюю сигару, гигантский кокос упал бы с дерева и раздавил меня. Единственный способ освободиться от такой работы — это развалить всю организацию, и, по крайней мере, в этом отношении я знал, что Мэтью Коппис был прав.
Глава 16
Вернувшись в Лондон, я зашел к Блэскину и, к своему изумлению, обнаружил, что он играет в шахматы с Биллом Строу.
— Я забыл, что ты умеешь играть в шахматы, — сказал я Биллу.
Блэскин налил нам всем по бокалу вина.
— Он чертовски хороший игрок. Вчера он дважды меня побил.
Билл ухмыльнулся.
— Я научился, когда был в тюрьме.
— У него настоящий, настоящий дар, — сказал Бласкин. — И я в отчаянии, поэтому это отвлекает меня от всего.
— Я думал, ты никогда не впадаешь в депрессию.
Блэскин сделал ход.
— Не обижайтесь. Мои обязательства многочисленны и обременительны. Через три месяца мне нужно показать Моггерхэнгеру первый набросок его биографии. Я также пообещал передать историю Сидни Блада в Pulp Books через месяц.
Я подавился вином.
— Вы автор Сидни Блад?
Беспокойная ухмылка обнажила его длинные желтые зубы.
— Какой ты идиот. Наверное, двадцать писателей время от времени штампуют «Криминальную книгу» Сидни Блада. Гонорары уходят за мои членские подписки в одном клубе. Во-вторых, это своего рода вызов. И потом, мне нравится отбарабанить все это насилие и непристойность. Более того, в продолжение моих горестных обязательств я также пообещал своему обычному издателю через две недели новый роман, который он сможет выпустить осенью, и помимо того, что я хочу отдать его издателю, который обещал мне в два раза больше денег, сегодня утром я порвал первую страницу, потому что она была бесполезна, так что мне нечего никому дать. Еще до завтра мне нужно написать лекцию о будущем современного романа. Так много работы, что я и пальцем пошевелить не могу.
Билл, как обычно, рассмеялся и сделал еще один ход на шахматной доске.
— Вы поднимаетесь по ручью, в лодке дыра, нет весла, а в ближайшем будущем вас ждет трехсотфутовый водопад.
Блэскин схватился за голову, которая никогда не должна была быть без шляпы. Он явно чувствовал себя нехорошо. С тех пор, как стало известно, что он мой отец, мне было трудно думать о нем как о таковом. Когда мне было двадцать пять лет, когда стало известно об этом, отец мне был больше не нужен. Возможно, если бы ему и моей матери удалось жить нормальной жизнью, когда они наконец поженились, наша связь была бы более убедительной, но последнее, что мы знали, это то, что она поехала на автобусе, чтобы присоединиться к лесбийской коммуне в Турции. По крайней мере, так говорил Блэскин, и если так, то кто мог ее винить за то, как он обращался с ней после первых недель их воссоединения. Но и она не дала ему много покоя.
Блэскин больше всего напоминал сумасшедшего дядюшку, то есть он был более симпатичным, чем если бы он был моим отцом, потому что, хотя отец мог бы оттолкнуть меня, когда у меня были проблемы с полицией, Блэскин великодушно поддержал меня и оказал некоторую помощь.
— Если вы меня послушаете, — сказал я, — ваши беды, во всяком случае, нынешние, позади. Я изложу все, что знаю о Моггерхэнгере, на магнитофон, так что вам останется только напечатать это. Это даст вам хорошую возможность показать ему длинный нос, и он может отвязаться от Билла.
— Он уже получил от меня толстую пачку кое чего напечатанного, — сказал Билл.
— Тогда это хорошо. А что касается романа Сидни Блада, то это можешь написать даже и ты, Билли. Прочитаешь парочку, и вы скоро соорудишь подобное. Машинистка может исправить твои грамматические ошибки.
Билл налил всем еще.
— Я уже прочитал все это. Эти книжонки есть в каждом киоске аэропортов, через которые я проходил, а также в пиратских изданиях по всей Индии. Я готов попробовать написать и лучше. Этим отплачу майору Блэскину за его чудесное гостеприимство.
Гилберт сплел пальцы вместе и улыбнулся. — Исполняющий обязанности майора, пожалуйста.
Я встал. – Итак, Гилберт сможет продолжить свою лекцию, текст которой можно закончить сегодня вечером.
— Ты имеешь в виду, что мне нужно немедленно приступить к работе? — завопил он.
Это была вся благодарность и признательность, которую я получил за свою изобретательность.
— Я прочитал в «Гардиан» на прошлой неделе, что лучшее лекарство от тяжелой менопаузы — это работа. В любом случае, если вы не хотите отдавать свой новый роман нынешнему издателю — роман, который вы еще не написали, могу добавить, — почему бы вам не написать за неделю дерьмовый роман и не дать им тот, от которого можно отказаться? Тогда вы свободны и сможете написать что-то подходящее для своего нового издателя.
— Работать, работать, работать! — кричал он. — Неужели это никогда не закончится? Теперь вы просите меня написать мусорный роман, от которого мой нынешний издатель откажется, и поэтому даете мне возможность обратиться к другому издателю с настоящим беспрепятственным подлинным 22-каратным Блэскином. Я правильно понимаю, что вы имеете в виду, что я должен написать два романа вместо одного?
— Да, — сказал я.
— Налей мне еще выпить.
Билл повиновался. — Тебе лучше придумать что-нибудь получше, Майкл. Разве ты не видишь, что майор Блэскин расстроен?
— Я скажу вам, что мы будем делать, — сказал я, — и это окончательное решение. Я напишу дерьмовый роман, Билл напишет «Кровь Сидни», а вы сможете приступить к написанию подходящего романа для вашего нового издателя — как только напишете лекцию. Все, что мне нужно, это дерьмовое название для дерьмового романа.
Блэскин был очень доволен моими предложениями. — Назови это ПАДУФ.
— Тогда я хочу что-нибудь поесть.
Доброе сердце и чувство юмора были фатальны для выживания. Я обещал слишком много. Не знаю, кем нужно быть, чтобы завалить двести страниц мусором. Я не знал, с чего начать, но был слишком горд — и глуп — чтобы спросить совета у Блэскина, для которого такая работа была так же легка, как вдох и выдох. Я мог бы написать историю о Сидни Бладе лучше, но подсунул ее Биллу, который уже делал пометки на обратной стороне упаковки с тортом: — Приятно снова чем-то заняться, Майкл. Ты победитель. Никогда не теряешься в поисках решения.
Внутренне я стонал, но наружно усмехнулся и сказал, что рад помочь. Я надиктовал о своих приключениях с Моггерхэнгером на магнитофон, а Блэскин вложил запись в мягкий конверт для своей секретарши Дженни Поташ. У него уже была пачка материала от Билла, но я не сказал ему (и он не видел, как Билл оторвался от пакета с тортом и подмигнул своим волчьим веком ), что Билл был самым большим лжецом в мире.
Я положил запасную пишущую машинку и коробку бумаги «Кроксли Скрипт» на кухонный стол и сделал пару фальс