«Всему когда-нибудь приходит конец», — подумал я.
— За те несколько лет, что мы были вместе, можете себе представить, как часто у меня было плохое настроение. Это означало, что мы мало занимались любовью, потому что он считал невозможным заниматься со мной любовью, когда я была в плохом настроении. Конечно, это был именно тот момент, когда я хотела, чтобы он это сделал. Тогда я бы вышла из плохого настроения. Но когда я была в плохом настроении, он становился еще хуже, поэтому у него было еще меньше возможностей заниматься любовью. Он мог заниматься любовью только тогда, когда я была в хорошем настроении, что в данных обстоятельствах случалось нечасто, поскольку я не могла быть в хорошем настроении, потому что он всегда был в плохом настроении. А когда у меня случалось быть в хорошем настроении, несмотря ни на что, мне не всегда хотелось, чтобы он занимался любовью. Он тоже, чаще всего, не делал этого, но когда он это делал, мне приходилось ему позволять. Иногда это срабатывало, но часто — нет. Только на этом фронте были бесконечные трения.
Я задавался вопросом, не была ли эта длинная история ее методом отпугивания мужчин, которые собирались затеять с ней игру. Если бы так, я бы снял перед ней шляпу, если бы она была на мне.
— В любом случае, когда наступил великий день, я помогла ему сесть в такси и поцеловала его на прощание. Я не спрашивала, куда он уходит. Это было легко. Я не хотела. Когда дверь закрылась и его увезло такси, я пару часов была в отчаянии, но потом начала поправляться. Я была счастлива. Мне нужны были деньги, чтобы жить, поэтому через два дня я устроилась на работу машинисткой в обычный офис. Зарплата у меня была маленькая, но я справилась. Это не было настоящей проблемой. На самом деле все было чудесно. Никто не мог понять, почему я так счастлива и спокойна. Я подружилась с одной-двумя женщинами и супружеской парой на той же улице. Я пригласила их выпить. Был даже мужчина, который, как я думала, мог бы мне понравиться.
Ну, вы уже догадались. Он вернулся. Однажды я нашла его на пороге, когда вернулась с работы. Мое сердце замерло. Я хотела убить его. Как только я снова встала на ноги, это должно было произойти. Мне хотелось развернуться и уйти, чтобы никогда больше не видеть ни его, ни дома. Если бы я только могла. Но я не могла. Клянусь, это не имело к нему никакого отношения. Просто я там жила. Что бы я ни думала, он вернулся. Чем дольше он отсутствовал, тем несчастнее он становился. Прошло всего три месяца. В духовном плане мы настолько походили на сиамских близнецов, что, возможно, его постоянные страдания были связаны только с мыслью, что я становлюсь все счастливее и счастливее.
У нас тогда произошла настоящая ссора, такая, какой у нас никогда не было. Это также не прояснило ситуацию и не положило конец нашим бедам. Все не так просто. Это сделало их еще хуже. Решения не было. Я пошла за ним с молотком. Нет, я не убила его, хотя это было бы прогрессом в нашей ситуации. Так или иначе, через две недели я ушла от него и больше не вернулась. Он все еще был на работе, я полагаю. Я забрала вещи и нашла себе другую комнату. Я договорилась о переводе в другой офис той же фирмы, в Сент-Олбансе. Через пару лет, когда он завел себе другую женщину — слава богу, я была этому очень рада — развод состоялся. Я теперь управляющая офисом, и мне дали продленный отпуск, потому что мне пришлось уйти. Я была очень спокойна, и, возможно, реакция была запоздалой, но тяжелый факт развода поразил меня как бомба, не из-за чего-то связанного с ним, а из-за чего-то внутри меня. Теперь я абсолютно свободна и наконец знаю, кто я. Только я могу сказать себе, кто и что я, а не любой мужчина. Я очень хорошо живу одна. Мне даже удалось экономить, не экономя при этом на себе. У меня есть друзья, но нет ни одного друга-мужчины, которому я бы позволила стать моим любовником.
— Если вы так не любите мужчин, — сказал я, — почему вы мне все это рассказываете?
Она мгновение держала меня за руку и допила шампанское.
— Я не из тех, кто ненавидит мужчин. Просто у меня с мужчинами ничего хорошего не произошло, вот и все. В любом случае, вы писатель, и я могу с вами поговорить. Кстати, меня зовут Агнес.
— Рад познакомиться. — Я открыл вторую бутылку. — Я пишу роман под названием «Как мы живем сейчас», но застрял на середине. Вот почему мне пришлось уехать на несколько дней.
Самолет продолжал гудеть. Время от времени я просматривал фильм, который, казалось, был о бесконечной автомобильной погоне, время от времени машины превращались в огненный шар.
— Они дали мне премию на поездку, — сказала она, — и я поехала в Найтсбридж и потратила часть денег на нижнее белье.
Индикаторы ремней безопасности замигали, а воздушные ямы напугали ее. Они и меня напугали. Стратосфера потрясла Боинг, как пресловутый терьер трясет крысу. Дальше всё пошло как по бархату. Я не возражал против того, чтобы самолет развалился, но был бы признателен, если бы фюзеляж освещался во время падения.
— Нижнее белье — хорошая вещь, на которую можно потратить деньги, — сказал я. — Поддерживает прежний боевой дух. — Я положил руку ей на бедро, как мне показалось, совершенно незаметно, но она оттолкнула ее: — Это не для вас.
— Значит, это для вас, не так ли? — ответил я.
— Ох, черт, — сказала она, — поверьте мне, я больше не сяду рядом с писателем.
— То, о чем вы мне рассказали, требует больше времени, чтобы преодолеть, чем вы думаете.
Я задавался вопросом, наступит ли когда-нибудь время, когда таких страданий между мужчиной и женщиной не будет. Даже в Китае, сказал я ей, крестьянину и его жене не удалось избежать случайного удара серпом на рисовых полях, когда комиссар Красной бригады смотрел в другую сторону. Ни одна система не могла это вылечить, и я полагаю, что на самом деле она поддерживала нас, потому что иначе нам было бы смертельно скучно. Рискуя нажить врага на всю жизнь, я сказал ей и это, и она сказала: — Вы мудрее, чем кажетесь!
На экране взорвалась еще одна машина, возможно, чтобы мы привыкли к мысли о грядущем разрушении самолета. Фюзеляж так скрипел, что я задавался вопросом, выдержит ли он нагрузку в течение следующих двух тысяч миль. Она не почувствовала, как я дернулся от ее замечания. Единственное, что остановило меня от удара по ее отбивным, была мысль о том, что сексуальное нижнее белье прилипло к ее бедрам и заднице. Я не мог понять, почему она сказала мне такую дерзкую вещь, если только идея презрения к мужчинам не уязвила меня настолько глубоко, что ей было все равно.
— Если бы я управляла авиакомпанией, я бы назвала ее Pornair и всю дорогу показывала бы похабные фильмы: одни понравились бы мужчинам, а другие — женщинам.
Она взяла меня за руку, когда самолет снова накренился. Кинопоказ закончился тем, что колонна легковых и грузовых автомобилей взорвалась одна за другой, и одновременно заплакали полдюжины младенцев, как будто мы чудесным образом по дороге взяли на борт еще несколько детей. Я подумал, что у пилота на приборной панели есть рычаг, который управляет кричащими детьми.
Зажегся свет, и запах запеченного мяса намекал на то, что контейнеры с едой находятся недалеко.
— Меня вырвет, если я не поем, — сказала она.
Я был голоден и жадно пожирал свой обед, как будто не видел еды целую неделю, хотя не забывал передавать ей лакомства из моего такого же блюда.
— Я буду в отеле Grand Park в Торонто. (Удар посередине). Я, вероятно, останусь только на две ночи, поскольку я человек беспокойный. Если я там дольше, я обычно держусь недели две или пока мне не надоест. Ваша сестра будет ждать вас?
— Она меня не ждет. Я позвоню ей из аэропорта. Если бы я заранее написала, что приеду, она, возможно, возражала бы. Если она не будет рада меня видеть, я поеду в Нью-Йорк. На всякий случай я получила визу перед отъездом.
Она не должна была знать об этом, но и я сделал то же. Как только Моггерхэнгер сказал «Канада», я сказал себе «Нью-Йорк», хотя он был уверен, что у меня такой плотный график, что я не смогу воспользоваться другой визой. Я сразу же отправился на Гросвенор-сквер с фотографией и заполненными документами и на всякий случай привел себя в порядок.
— Знаете ли вы, — сказала она, когда я заказал вино к еде и наполнил ее картонный стаканчик, — мужчина никогда раньше не пытался меня напоить.
— В это трудно поверить. Я часто доводил до отчаяния свою жену, когда она была напряжена и не могла избавиться от плохого настроения. Лишь бы растопить облака. Она даже знала, что я делаю, и, простите за грубость, но траханья, которые у нас были после этого, были замечательными. Я чувствовал, как небо дотрагивается до моей задницы, пока я продолжал и продолжал. Затем она оказывалась на мне сверху, и ветер щекотал ее прекрасную задницу. Удивительно, что может сделать небольшое расслабление с помощью алкоголя. Однако я бы никогда не попытался разозлить женщину так, чтобы она не могла наслаждаться сексом. Я не скотина.
— Я знаю. Извините, но мне нужно пойти в туалет, меня тошнит.
Я толкнул старушку рядом со мной, которая подслушивала нашу непристойную болтовню, в проход. Звуки сдерживаемой рвоты Агнес по самолету было больно слышать. Возможно, встреча со мной оказалась для нее слишком волнующей. Я споткнулся о старушечий ридикюль и повел в туалет свою последнюю возлюбленную.
— Это чертовски отвратительно, — крикнул кто-то — пухлый парень в крикетной майке и шляпе со свиным пирогом.
Стюардесса, размахивая связкой ключей и прислонившись к чему-то похожему на стиральную машину, налила миниатюрную бутылочку водки в кружку с какао.
— В наши дни в самолетах летает кто угодно.
— Это не ее вина, — отрезал я. — Скоро такое случится со многими. Должно быть, нам подали плохую еду.
Моя рука, обхватившая Агнес за талию, прошла под ее пухлую грудь и отдернула ее назад. Я не могу воспользоваться женщиной в таком состоянии. Люди отодвигали подносы, их лица выражали сомнение в еде. Двадцать человек уже стояли в очереди у туалетов, но я втолкнул Агнес внутрь, как только вышла испуганная индианка, а затем встал на страже, слыша ее рвоту даже сквозь гул двигателей.