Весь мир наблюдал за этой драмой, разыгравшейся на территории примитивного коттеджа «Пепперкорн» на холмах Шропшира. Взяв урок у Делфа, я позволил себе использовать аллитерацию, и это сработало. В поэзии оно устарело, но в прозе оно было актуальным, на данный момент. Из открывающегося влагалища жены я проник в сознание, если это можно так назвать, телекомментатора и заполнил страницу такими фразами, как «рвать небо», «рвать звезды», «сметать облака с дороги» — до тех пор, пока бэби не был рожден. Муж, у которого теперь было ружье, решил сбежать.
Он вылез из верхнего заднего окна и, вырисовываясь в свете звезд, упал на землю и сломал лодыжку. Полицейский схватил его, но перед прыжком наш Любовник схватил пистолет и выстрелил в него, но промахнулся. Муж пробрался между деревьями и поднялся на холм. (Права на экранизацию проданы.) Также светил лунный свет. Наверху была граница Уэльса. Оказавшись внутри, он был спасен. (Две страницы о валлийском национализме.) Он побежал, друид схватил его с вытянутыми руками. Это было облако. Он прыгнул через это, он оказался спортсменом. (Чтение на Третьем Радио.) Вернувшись в коттедж «Пепперкорн», любовница ухаживала за новорожденным младенцем. Чтобы поверить в душераздирающую сцену капитуляции, нужно было прочитать ее.
Блэскин был доволен. Это был такой ужасный дерьмовый роман — чушь четырнадцатилетнего подростка, — что он рассмеялся.
— Нет ничего лучше, чтобы избавить меня от крючка. Они откажутся, и я смогу отправить свой шедевр куда-нибудь еще.
— Рад быть полезным, — сказал я. — Думаю, мы приближаемся к кульминации. Мне нужно всего лишь несколько страниц, чтобы я мог закончить это утром.
— Тебе лучше, — сказал он. — А теперь уйди с дороги, пока я одеваюсь для своего звездного часа. Где твоя мать, я не знаю, но она покажется на вечеринке, горе мне.
Несмотря на то, что он не присутствовал даже в течение одной минуты моего воспитания, полагаю, страсть к шикарной одежде я перенял от него. В некоторых вопросах кровь говорит больше, чем обстоятельства, и желание, чтобы внешний мир считал меня умным, независимо от того, насколько оборванным я себя чувствовал внутри или насколько неряшливым внутри моего собственного жилища, было тем, чем я обладал так долго, как только мог помнить.
Блэскин надел черный костюм и галстук-бабочку, и я мог бы побриться, глядя на блеск его ботинок до щиколотки.
– Миссис Драдж хорошо в этом разбирается. — Он критически посмотрел на то, что я носил, и решил, что это лучшее, что я могу надеть.
Когда мы вышли из такси и пошли на вечеринку в Букмэн-Холл, он представил меня своему издателю Тони Амперсанду как своего научного сотрудника. Я этого не отрицал. Быть известным в качестве его сына обременило бы меня слишком большим грузом, с которым я бы не смог смириться. Ярко освещенный зал был наполовину полон, и я направился к столу, где было налито шампанское и разложена еда. Блэскин вручил мне сигару, которую я закурил, съев полдюжины сосисок, несколько головок цветной капусты и несколько кусочков копченого лосося.
Я стоял с бокалом на удобном месте, чтобы наблюдать за тем, кто войдет, хотя вскоре сквозь толпу стало трудно что-то увидеть. Блэскин отвел меня к Марджери Долдрам и миссис Драдж, раздраженной тем, что они вместе, и надеющейся, что я расстанусь с их парой. Миссис Драдж была высокой и ледяной, и я мог сказать, что я ей не нравился, из-за чего мне захотелось лечь с ней в постель, но, зная, что это займет слишком много времени на подготовку, и не желая сбегать от собственного отца, я не стал этого делать. Не тратьте зря время на болтовню. Я думаю, она ненавидела всех, кто был связан с Блэскином, хотя, казалось, ей не понравилось, когда Марджери резко повернулась и оставила ее одну.
Шум напоминал волны, разбивающиеся о берег Брайтона, а не Блэкпула, хотя все равно было трудно расслышать, что говорилось. Блэскин стоял у дверей, приветствуя людей из газет и журналов. Когда Марджери спросила меня, как продвигается его последний роман, я ответил, что он выйдет в следующем месяце. Она пообещала рассказать об этом Мелвину Гомери, который, возможно, проверит это. Они нападали на Блэскина, хотя, похоже, это не снизило его продажи. Она указала на светил: Колина Кэмпса из Soho Review, Викторию Пламб из Daily Retch, Питера О’Граффити из Private Lives, Кристофера Хогваша из Bookbag, Эдвина Стоу из Hampstead Review и Сьюзан Стопватч из Literary Mirror. По ее словам, они не были лучшими из лучших. Те пошли на другую вечеринку, хотя, возможно, кто-то из них еще придет позже, если не выпьет достаточно.
Рэймонд Мангл рассказал мне, что его последний роман был об иранских фанатиках, называющих себя «Братьями Кордовы», террористической группе, стремящейся вернуть Испанию в лоно ислама.
— У них проходят обучение тысячи членов. Секретные ячейки созданы в Севилье и Толедо. Министерство иностранных дел знает о них, но не возражает. На самом деле они пытаются заключить сделку, обещая предоставить им свободу действий в Испании — вплоть до Пиренеев — если они не будут претендовать на Гибралтар, когда придут к власти.
— Это фантастический роман?
— О, нет. Лет через двадцать это произойдет. Запомните мои слова.
— Не говорите Блэскину, — сказал я, — иначе он это напишет.
— Ты так думаешь?
— Он обязательно это сделает.
Встав на цыпочки, он оглядел комнату.
— Мне нравятся такие вечеринки. Я уже больше недели ничего не ем, кроме рыбы, запивая ее белым вином.
Его линия губ, не совсем прикрытая бородой, покрылась рябью от неприязни, когда я ответил на его вопрос, сказав, что читаю только Гилберта Блэскина, Сидни Блада. и Рональда Делфа. Его глаза стали более насыщенно-серыми, что сигнализировало о его отвращении.
Я рассказал девушке с длинными каштановыми волосами и заячьей губой, которая работала в рекламном агентстве «Лок и Ки», что пишу рецензии на книги для «Таймс» под псевдонимом. Она попыталась узнать мое настоящее имя, поэтому я сказал, что если она последует за мной в гардероб, я ей скажу.
— Тогда я тебе верю, — сказала она и исчезла, как рыба в воде.
— Что это за большой, напыщенно выглядящий парень, который стоит у двери и разговаривает с Блэскином? – спросила Мангл.
— Откуда мне знать?
Но это был лорд Моггерхэнгер, который дружески похлопал Блэскина по спине, а затем повернулся, чтобы похоронить бойфренда Тони Амперсанда в облаке сигарного дыма. Одна или две женщины-издатели средних лет были напуганы до бровей, и Моггерхэнгер беспокойно поерзал, когда они заговорили с ним. Я подошел достаточно близко, чтобы услышать, как кто-то из них сказал, что для нее будет честью опубликовать историю его жизни или даже роман.
— Об этом позаботились, — он толкнул того, кто подошел слишком близко, увидев, что леди Моггерхэнгер и Полли наблюдают за происходящим. — Мистер Блэскин пишет обо мне книгу, так что я надеюсь, что он позаботится о публикации.
— Как вы с ним познакомились? — спросила Панк-один.
Моггерхэнгер рассмеялся. — Где можно встретить Блэскина? Я прочитал страницу или две его книги. Или моя жена его раздобыла. Все, что я знаю, это то, что он джентльмен.
— Они существуют? — спросила Панк-один.
Панк-два была пренебрежительна.
— Что такое джентльмен?
Она хорошо потрудилась, пытаясь замаскировать свои безупречные корни из среднего класса, переняв маскарадные костюмы рабочих.
— Джентльмен — это тот, кто никогда не признает себя таковым — для начала, — сказал он ей. — Это тот, кому плевать — если вы извините за такие выражения, хотя я думаю, вы слышали и похуже — на всех и на все, но держит глаза открытыми, а рот — закрытым. Он знает, что мир принадлежит ему, но не брезгует щедростью, когда у него хорошее настроение.
— Вы говорите так, будто напишете самую замечательную книгу, — сказала Панк-один, немного заискивающе, как мне показалось.
Он хлопнул ее по спине.
— И ты будешь весьма привлекательна, если согласишься работать в одном из моих развлекательных комплексов, моя дорогая. У тебя это очень хорошо получится. Я заплачу тебе хороший гонорар. Как насчет этого?
— У нее уже есть комплекс, — сказала Панк-два.
— Клод, принеси мне выпить, — сказала леди Моггерхэнгер.
— Ничто не принесет пользы, если у тебя не будет двух штук, — сказал он. Потом он увидел меня.
— Майкл! Иди сюда, непослушный мальчик! — Он сунул мне не только палец с кольцом из кровавика, но и всю руку, которую я потряс. Давление было искренним и сердечным.
— Я рад тебя видеть, позволь мне сказать это. Ты всегда рядом со мной, ты это знаешь. Я был более чем рад узнать, что ты выпутался из этого канадского дела. Я знал, что ты это сделаешь, иначе я бы не тал тебя посылать. Но ты немного глуп, что не пришел сразу на разбор полетов, хотя я понимаю, что тебе сначала хотелось отдохнуть. После такого путешествия у любого могут возникнуть проблемы с повторным входом в атмосферу.
Панк-два указала на меня. — Кто он?
— Мой главный курьер. — Он был императором, назначавшим повышение на поле боя.
Панк-один, быстро, как вспышка, дала мне свою визитку.
— Вы хотите написать книгу?
— Нет. — Моггерхэнгер выглядел довольным моим правильным ответом. — На своей работе я подписываю Закон о государственной тайне, и это на всю жизнь.
— Однако он мог бы это сделать, — сказал он. — В нем это есть. Держу пари, если бы он это сделал, он бы выиграл приз.
— Приз Моггерхэнгера, — сказала Панк-один.
Панк-два от волнения пролила шампанское.
— Я говорю, это замечательная идея, Джейн. Что вы скажете, лорд Моггерхэнгер?
Настроение у него было хорошее, потому что это был его первый литературный вечер, как и мой.
— Это зависит от него. Если это денежный приз, забудьте об этом. Но если я смогу заплатить членством в клубе, или украденным автомобилем, или поддельными книжными жетонами, или иконой, которую один из моих парней получил из России, за пару колготок, мы сможем поговорить об этом.