Но проблема была в деньгах. Это всегда так. Именно это в первую очередь привело меня в замешательство, и теперь придется из этого выбираться. У меня было несколько швейцарских франков монетами в одном кармане и эквивалент десяти шиллингов в другом — очень полезно для парня, находящегося в бегах, но для таких, как я, это не особо полезно. Мне пришлось думать быстро. Я шел так быстро, что минут за двадцать (мои часы не взяли) добрался до станции Саутхолл. Светились яркие огни дорожного освещения, и я крался вперед, словно разыскиваемый всеми полицейскими силами или бандами преступников в мире. Я действительно сошел с ума от счастья, что сбежал. Я знал, что если бы они искали меня, то ожидали бы увидеть чересчур самоуверенного, высокого и худощавого парня, идущего так, как будто он владеет миром — босиком или нет. Поэтому я поднял воротник своего сшитого на заказ костюма за сто гиней, застегнул все три пуговицы, снял галстук, обмотал его вокруг талии и побрел в тени, как пьяница, которого только что напоил какой-то другой алкаш-благодетель с острова Ил Пай. А что касается ближайшего вокзала, то не думаю, что я пошёл бы туда в своём тогдашнем физическом состоянии. Если бы они свернули с кольцевой развязки в Ганнерсбери и посмотрели на карту, это было бы первое место, на которое они бы обратили внимание. Они могли тактически мыслить, как и я, если им не помешали. Надеюсь, эта история поможет тебе чему-то научиться, Майкл. Это немного предостерегает от неправильных действий во многих отношениях.
Я кивнул ему.
— Ну, слава богу, этот район больше походил на Бомбей, чем на Блайти, потому что я нашел магазин «Индийское ассорти», где, как я знал, можно было немного заняться торговлей, и вошел в него из холода и темноты. У них было на продажу все: от дешевых наручных часов и русских радиоприемников до отдела подержанной одежды за занавеской. Парень, который им управлял, был высоким, очень красивым и носил тюрбан. На полу играла пара детей, а его жена сидела у кассы.
'"Что я могу сделать для вас?" спросил он меня.
«У меня проблемы», — сказал я ему. В такие моменты нужно прямо сказать об этом. У меня есть инстинкт, Майкл. Я всегда могу найти лицо, которое мне поможет. Я знал, что он не будет паниковать и не сдаст меня после того, как предложит мне чашку крепкого чая со всем количеством сахара, которое я хочу, как среднестатистический англичанин — или кто-нибудь еще, если уж на то пошло. Я выложил свои дело проблемы ему. «Меня ограбили, и вот таким оставили. Я только что вышел из самолета после двух лет пребывания в Штатах, и эти белые головорезы подставили меня под дуло пистолета, затолкали в машину, забрали все, что у меня было, и бросили на автостраду. Вы можете помочь мне?"
«Отвали», — сказал он. «Уйди из моего магазина, свинья из Национального фронта, или я вызову полицию, и даже если они меня избьют, сожгут мой магазин, избьют моих детей и разграбят все оставшиеся запасы, они все равно что-нибудь на тебя повесят за отвлечение их от чая в участке». Эти добрые самаритяне всегда начинают так, но после получасовой беседы и нескольких чашек жидкого крема для обуви я продал ему свой костюм за сто гиней, купил другой костюм и за фунт пару туфель, купленных им с распродажи за два шиллинга, дал ему фунт за пользование бритвой в его туалете, затем отдал мои иностранные монеты его детям в обмен на старую кепку и мы расстались с ним лучшими друзьями. Я никогда его не забуду. Он спас мне жизнь, и, более того, Майкл — прости меня, если в этот момент я начинаю сентиментальничать — он тоже это знал. Этот ублюдок-грабитель был солью земли. Ах, Майкл, я люблю людей! Они никогда вас не подведут — большинство из них.
— Если ты засунешь все свои банальности себе в задницу, — сказал я, — ты вырастешь в дуб. Продолжай врать.
Он почесал нос.
— После этого было уже легко. Я не сел на поезд до Уэльса или Котсуолда — если поезда там еще ходят. И при этом я не уехал автостопом так далеко от Лондона, как мог. Не достался вам хитрый старый Билл, как сказал им тот злобный психолог, когда они разбудили его на следующее утро. Я добрался до Лондона незамеченным и отправился в свою квартиру, чтобы взять деньги, которые я спрятал на случай непредвиденных обстоятельств, и чемодан вещей, которые помогут мне продержаться. Затем я снял небольшую комнатушку в Сомерс-Тауне, решив, что лучше оказаться в эпицентре бури, чем на периферии, где в любую минуту может разразиться неожиданный ураган. Это вредно для нервов, а я не люблю, когда что-то действует мне на нервы, особенно когда в этом нет необходимости. Мы называли это непрямым подходом, Майкл, помнишь? Сегодня это известно как латеральное мышление. Когда я был ребенком, это было просто здравым смыслом. Итак, я написал тебе и разместил объявление в «Таймс », и вот мы здесь. И это моя история. Теперь ты видишь, в каком дьявольском треугольном положении я нахожусь.
Глава 3
Я не поверил ни единому его слову. Единственный факт, который я узнал из всей этой чепухи, это то, что доктор Андерсон, психолог, получал зарплату и от Моггерхэнгера и от банды «Зеленых Ног». Это звучало вполне правдоподобно, потому что он был братом бывшего мужа моей жены Бриджит, отца Смога, и оба Андерсона были одинаково коварными злодеями. Нынешний Андерсон явно продавал информацию от одной банды другой.
Меня это не удивило, но, правда это или нет, Билл, казалось, почувствовал облегчение от того, что эта история вылетела из его груди и что он нашел кого-то, кто может это выслушать, и для кого эта информация будет так же смертельна, как и для него самого. Для меня он был чумой и всегда был носителем падения и смерти. Все, что пошло не так в моей жизни, произошло из-за него, но почему же я отозвался на его вызов в Лондон? Он был братом, дядей и другом детства в одном лице и был со мной до конца моей прошлой жизни. Справедливости ради стоит отметить, что многое из того хорошего, что произошло, произошло также благодаря ему.
— Я думаю, — сказал я, увидев вопрос на его губах, – тебе лучше быть таковым, каков ты есть. Я понял, что у тебя проблемы. Теперь я верю тебе, но почему ты никогда не научишься?
— Учиться? — Он чуть не вскочил со стула. — Учиться? — повторил он, как будто это было новое слово, звучание которого ему нравилось. — Майкл, я постоянно учусь. Каждую минуту своей жизни я учусь. Ночью я ложусь спать с вопросом: «Чему я сегодня научился?» И я просыпаюсь утром с вопросом: «Чему я могу научиться?» Но печальный факт заключается в том, что мне понадобится шесть жизней, чтобы узнать достаточно, чтобы принести себе пользу. Я мог бы выучить все, чему только можно научиться, и все равно получить удар под пятое ребро из-за того маленького факта, который я упустил.
— Но почему не я, а кто-то вроде меня ни в малейшей степени не может тебе помочь? Логика для меня абсолютно непостижима.
Он осушил чашку с чаем в третий раз.
— Ты можешь в это не верить, но причина в том, что у меня больше никого нет. Я имею в виду, что больше я никому не могу доверять.
Я чуть не заплакал от жалости.
— Я уже десять лет ни с кем не общаюсь, живу домашней, хотя и далеко не мирной жизнью на своем вокзале, поэтому ничем помочь не могу.
Он схватил меня за руки.
— Ты можешь, ты можешь, Майкл.
— Все, что я делал, это мылся, играл с детьми, время от времени делал ремонт в зале ожидания, билетной кассе и квартире начальника станции и посадил немного растений в саду. Я не в форме, я дряблый, как тюленёнок.
Он надулся, зная, что я в хорошей форме, вроде летающей щуки.
— Если я что-то и помню о тебе, так это твою быстроту мышления и поразительную универсальность твоих идей. У меня кровь стынет в жилах от некоторых вещей, которые ты в свое время задумал. Это лучше, чем вообще не бежать или безвольно разлиться по тротуару. Давай, Майкл, надень эту мысленную корону, и дай мне хороший совет.
— Ты знаешь, как мне польстить. Но дай мне минутку.
— Две, если хочешь.
Он выглядел так, как будто его тревоги закончились, хотя я мог бы сказать ему, что, вернув меня в его жизнь, они вот-вот начнутся. У меня не было настроения давать утешительные советы сразу после того, как он дал понять, что меня тоже ждут опасные времена.
— Учитывая серьезность твоего положения, я считаю, что единственная игра, в которую мы можем играть, — это дипломатия. Я предлагаю тебе сесть в такси, поехать прямо к резиденции лорда Моггерхэнгера и сдаться. Это твой единственный шанс выжить.
По тому, как он встал, можно было подумать, что вот-вот заиграют национальный гимн. Я никогда не видел его более бледным.
— Так вот что Моггерхэнгер велел тебе сказать? Теперь я вижу все это. Как только я сбежал из-под угона, он сразу же напал на тебя, зная, что рано или поздно я с тобой свяжусь. Он предложил тебе хорошую большую плату — половину сразу, половину при доставке — за то, чтобы ты встретился со мной, выслушал мои горести, а затем посоветовал мне «ехать прямо к резиденции лорда Моггерхэнгера и сдаться». Майкл, я думал о тебе лучше, и не стану пытаться проделать такую штуку. Полагаю, это место окружено, не так ли?
Он выглянул в окно, затем сел.
— А может и нет. Это того не стоит, особенно когда ты можешь отвезти меня туда, как своего пуделя из Мэйхема в такси. Но это не сработает. Они меня никогда не поймают. — Он постучал по карману. — Я принес сюда небольшую вещь, которая поможет мне.
Он посмотрел на меня и снова встал. Он действовал, но догадываться, в чем заключалась его игра, было еще слишком рано.
— Я не такой дурак, чтобы не знать, что в конце концов мне придется рассчитывать только на себя.
Я изо всех сил старался выглядеть презрительным, но не двинулся с места, что, возможно, и убедило его.
— Послушай, если все, что ты мне сказал, правда, то ты в ловушке. — Я еще хорошо разбирался в актерском мастерстве. — Это только вопрос времени, когда тебя поймают, хотя никто тебя не убьет, потому что они хотят вернуть деньги. Это то, чего они все хотят. И они не будут против, чтобы прошло шесть месяцев. Они терпеливы. Они убьют тебя только после того, как заберут деньги в свои руки. Теперь, если две банды хотят схватить тебя (а оно так и есть, судя по тому, что ты мне рассказал), то тебе придется натравить их друг на друга даже сильнее, чем сейчас. Я думаю, что из двух банд именно с Моггерхэнгером придется иметь дело, потому что мы с тобой знаем его очень давно. Я не вижу другой возможности.