комец, на которого всем наплевать, другой эдакий публичный человек, у любого зачешутся руки его пристрелить, едва завидит, — да, все это дает немалый простор воображению. Странно, но Майлза, кажется, не шибко интересует убийца. Его беспокоит только этот заплесневелый клад, который кто угодно мог закопать где угодно. Просто не понимаю, как он собирается во всем разобраться.
— Резонно предположить, что появление трупа и исчезновение клада взаимосвязаны.
— Ну да, наверно. Подозрительно только, если они не взаимосвязаны. Или все-таки связаны? Слушайте, если произошло убийство, то убийца либо Летеби, который на виду, либо Хендерсон, местонахождение которого неизвестно, либо третий, мистер Икс, который есть чистая догадка. Вы говорите, это не Летеби. Но напрягите чуточку свое богатое воображение. Если все-таки он — для чего?
— Исхожу из того, что вы сейчас отождествляете несчастную жертву эксперимента с Хендерсоном. Зачем Летеби убивать Хендерсона? Ну, когда речь идет о дележе, один лучше, чем два. Хотя тут возникает вопрос, как они договорились с сэром Чарлзом. Если последний поставил условием пятьдесят на пятьдесят, то вторые пятьдесят доставались компаньонам или выжившему компаньону. Но если он сказал: Летеби, вам я даю двадцать пять процентов, а вам, Хендерсон, еще двадцать пять — тогда вторые двадцать пять процентов отходят наследникам и душеприказчикам Хендерсона, и мотив для убийства исчезает напрочь.
— Черт подери, а это в самом деле неплохо бы выяснить. Я скажу Майлзу. Но предположим, Летеби все-таки получает вторую четверть, если убивает компаньона. Вы полагаете, это убедительный мотив?
— Если честно, нет. По оценке мистера Бридона, общая сумма от продажи клада не достигнет большого количества того, что на языке, имеющем довольно узкое распространение, называется, если не ошибаюсь, тити-мити. Представления не имею, откуда взялся этот поэтичный образ. Немногие, полагаю, станут подвергать себя риску очутиться на виселице и уж точно подставляться под косые взгляды окружающих, если им не гарантировано миленькое вознаграждение.
— Но ведь это такой же аргумент против того, что Хендерсон убил совершеннейшего незнакомца.
— Мне думается, не такой уж веский. Хендерсон из тех, кто, будучи однажды оправдан присяжными, может легко укрыться от взоров общества и посмеиваться над его суждениями. Но трудно понять, какая была необходимость исторгать из рядов человеческого сообщества совершеннейшего незнакомца. Предположим, он стоял между Хендерсоном и сокровищами, но ведь можно было найти куда более гуманный способ от него избавиться. Если, конечно, — впрочем, вам уже наверняка приходило это в голову, — если Хендерсон не собирался просто раствориться и убил незнакомца так, чтобы тело приняли за его собственное. Но тогда почему он не сразу умыкнул клад, пока его компаньон без чувств валялся в постели? В свидетели того, что он так не поступил, можете взять мои собственные глаза. Или он вернулся за сокровищами, когда на острове было полно пожарных, землевладельцев и на диво мускулистых охотников? Верится с трудом.
— Да, загвоздка. Потому что то же самое можно сказать, если незнакомец, Икс, убил Хендерсона. Он бы сразу усвистел вместе с кладом, пока можно было спокойно уйти, а не оставлял бы его там, чтобы предоставить вам возможность порыться в сундуке.
— Именно. И еще одно возражение против того, что Летеби убил Хендерсона. Естественно было бы сначала убить или хоть оглушить жертву, а уж затем оставить в гараже без сознания, чтобы она сгорела. Но в таком случае, зачем запирать дверь, подчеркивая, что это дело рук убийцы? Почему не оставить ее открытой, как при несчастном случае?
— А может, он хотел помешать Майлзу, ну, или первому, кто придет, раньше времени проникнуть в гараж?
— Но там есть окно. Ведь существовала возможность бросить или просунуть в гараж ключ, и мы пришли бы к выводу, что Хендерсон заперся сам и был слишком пьян, чтобы выбраться.
— Значит, вы думаете, что это просто совпадение — пожар и исчезновение сокровищ в одну ночь? — подытожила Анджела, с крайне недовольным видом подперев подбородок кулаками.
— Ничуть, — отозвался мистер Палтни. — Я просто предположил, что убийство, если это было убийство, едва ли совершили только из-за клада. Но разбушевавшийся пожар предоставил спонтанную возможность прикарманить сокровища. Кто-нибудь из учтивых спасателей, как, насколько я понимаю, полагает и сам Летеби, мог поддаться искушению и прихватить его с собой. Или Летеби решил укрепить свое финансовое положение, спрятав где-нибудь сокровища и заявив, что Хендерсон, который уже ничего не может сказать в свою защиту, с ними удрал — ну, чтобы получить страховку.
— Что ж, кажется, мы так ни в чем и не разобрались. Интересно, а что там поделывает Майлз? Обычно он не врет, хотя иногда опасно близок ко лжи.
Пока Анджела беседовала с учителем, на острове кое-что произошло. Впоследствии, рассказывая об этом жене и мистеру Палтни, Майлз Бридон избрал стиль остросюжетного романа, подробно излагая события и предоставляя им догадываться, о ком идет речь. Поскольку, как он выразился, в такую темную ночь нельзя с уверенностью сказать, кто есть кто. Мы не станем приносить читателю наши извинения за то, что передадим рассказ сыщика в первозданном виде, так как ему (читателю), возможно, к этому моменту разгадать загадку намного проще, чем Анджеле.
Дом на острове Эрран стоял в своего рода выемке у подножия холмика, точнее, пупырышка, по окружности укутанного густыми кустами рододендрона, а наверху поросшего пихтами. На острове почти не было ровных участков, так что северная часть дома поднималась, так сказать, на один этаж выше южной; «лишний» этаж занимал подвал, который практически не использовался. Связывая стеклянную дверь главной гостиной — «французское окно» — с внешним миром, к ней вели каменные ступени футов десяти высотой, даже довольно изящные. У этой двери часов в девять в темный вечер пятницы вырос силуэт человека; свет падал сзади, так что его было не узнать. Человек постоял некоторое время, глядя во мрак беспечным взглядом того, кто бесцельно проводит время, а не силится что-то рассмотреть.
Через несколько минут, не увидев никого в доме, незнакомец вышел из тусклого туманного света, которым незашторенное окно прорезало окружающую тьму. Он обернулся, словно пытаясь убедиться, что в гостиной горит лампа, и бесшумно двинулся по узкой тропке, которая вела вниз к северной оконечности острова. Если у него и был с собой фонарь, он его не зажигал и с трудом прокладывал себе дорогу по ненадежной земле, поскольку даже не тропа ему указывала направление, а просто примятая трава. Незнакомцу то впивался в ногу длинный ус ежевики, то его обхватывал орляк, который ломался, когда он пытался выпутаться, то тихое чавканье предупреждало о том, что он ступил на заболоченную почву. Кругом стояла такая тишина, что звуки шагов можно было услышать в нескольких ярдах; их заглушал лишь неумолчный гул воды на порогах, ослабляемый высотой и расстоянием. Незнакомец имел такой вид, будто боялся, что за ним наблюдают, — время от времени останавливался, выжидал, словно проверяя, не вызвали ли его передвижения ответных действий в подлеске.
Дойдя до подножия склона, человек продолжил путь к мысу. Вдруг раздался резкий звук металла о скалу, как будто незнакомец что-то уронил. Только здесь включив электрический фонарь, он поднес его близко к земле, сузив круг света до предела. В вереске расплылось пятно голого камня, и он что-то бросил на землю. Упавший предмет откатился и после недолгих поисков обнаружился почти у самой тропинки. Это была золотая монета. Человек несколько мгновений постоял не разгибаясь, как будто не мог решить, поднимать ее или нет. Затем медленно распрямился и продолжил путь, оставив монету.
Через какое-то время усилившийся шум указал ему, что он подошел к краю скалы, к стремнине. Было так темно, что человек поцарапался о стоявшую тут скамейку. Он опять включил фонарь и направил луч на выступ скалы, явно отыскивая ступени, ведущие к воде. Высветив их, он немного постоял, пошарил руками в темноте и уронил еще одну монету. Проверив, куда она упала, незнакомец очень осторожно начал спускаться по ступеням. При свете дня спуск был безопасен, но в темноте приходилось идти медленно, неуверенно; несколько раз, прежде чем двинуться дальше, незнакомец воспользовался фонарем. Наконец он остановился на неровном плато прямо напротив маленького островка с тремя пихтами, что угнездился посреди бурного потока. Третья монета выпала из его руки, и опять послышался звук металла о камень.
Незнакомец подошел к самой воде, где до островка было ближе всего, и бросил туда золотую монету. Она блеснула в свете фонаря, который он держал перед собой; и хотя кромка островка за бурлящей водой была освещена слабо, выступ ярдах в пятнадцати можно было различить и таким образом убедиться, что монета долетела. Теперь, двигаясь более легко и уверенно, так как всем нам проще карабкаться наверх, нежели спускаться вниз, незнакомец снова поднялся по ступеням на вершину скалы и пошел по тропинке непринужденным шагом человека, ступившего на путь домой. Он, однако, пошел не той тропой, которая вела обратно к дому, а левее, вдоль восточной скалы, мимо того места, где два дня назад был найден клад.
— Ужасно скучная история, особенно в твоем изложении, — был комментарий Анджелы. — Что-то вроде сказки Оле Лукойе? Ведь смешно думать, что ты при этом присутствовал, поскольку, как послушный мальчик, обещал мне не переходить мост. Но почему ты торчал там так долго? Пока тебя не было, мы с мистером Палтни почти решили загадку.
— Если помнишь, я обещал, что моя нога не ступит на мост. По счастью, ограждение в неплохом состоянии, и всякий, кого в школе гоняли в спортзал…
— Майлз! Ты просто непереносим! Мистер Палтни, призываю вас в свидетели, какая омерзительная разновидность вранья. И этот человек называет себя моим мужем!
— Должен признаться, вследствие длительного знакомства с обычаями, принятыми у молодежи, и в результате довольно любопытной аберрации мои нравственные убеждения несколько пострадали, — ответил мистер Палтни. — Как оказалось, я способен закрыть глаза на нравственную низость обмана, если он сопровождается достаточной степенью художественной изобретательности. Находчивость мистера Бридона, не говоря уже о физической ловкости, если он в самом деле на руках перебрался по перилам, полагаю, трудно переоценить. Несомненно, он прибегнул к уловке…