Нейробиология понятия «мы»Защищая друг друга
Дениз вошла в мой офис походкой, в которой читались чувство защищенности и уверенность в себе. За ней, шаркая и медля, тенью проследовал муж Питер. По его опущенному взгляду было видно, что он подавлен. Они пожаловали ко мне на первый сеанс терапии для супружеских пар. Дениз сидела на стуле прямо, а Питер ссутулился на диване и сразу подобрал большую подушку, положив ее на колени в качестве щита. Не нужно быть психиатром, чтобы понять: у них имелись проблемы.
«Он размазня, – заявила Дениз. – А еще меня тошнит от того, что ему нужна постоянная поддержка!»
Питеру как будто не хватало дыхания, когда он говорил, но это не помешало ему сделать выпад: «Наш брак – фикция. Я женился на женщине-нарциссе. Чем я вообще думал?»
Вы, вероятно, решили, и не без основания, что при той явной враждебности, которые Питер и Дениз стали демонстрировать прямо с порога, их отношения уже не подлежали «ремонту». Но под маской гнева и разочарования я почувствовал грусть, одиночество и даже некий порыв, способный побудить их изменить сложившуюся ситуацию.
Дениз и Питер поженились десять лет назад, им обоим было около сорока лет, и они оба строили карьеру. Дениз работала архитектором, а Питер преподавал в ведущей музыкальной консерватории и периодически выступал с концертами. В их браке родилось двое детей, которых, по их словам, они любили, но из-за них беспрестанно ругались.
Дениз и Питер уже пробовали психологические консультации для пар, но обнаружили, что их попытки «открыть линии коммуникации» ни к чему не привели. Тогда Дениз заявила, что следующую встречу они назначат уже со своими адвокатами, чтобы начать бракоразводный процесс. Тем не менее ради детей они хотели еще раз попробовать наладить отношения, и один друг предложил им связаться со мной.
Дениз продолжала озвучивать жалобы на мужа. Ей казалось, что поначалу у них все шло хорошо, но с годами она поняла, что Питер очень не уверен в себе и слишком требователен. Она была так настойчива и так убеждена в своей правоте, что у меня в голове прямо-таки замигала неоновая вывеска: «Он болен и нуждается в помощи». Дениз всегда знала, что Питер эмоционален, но до появления детей не понимала, что на самом деле он слаб. Он не мог или не хотел давать отпор двухлетней дочери, вившей из него веревки; он терпел детские вспышки раздражения, на которые у Дениз не было времени. Она жаловалась, что ее муж не лучше их пятилетнего сына. «Он воркует, договаривается и наставляет, а мальчик его просто игнорирует и даже не принимает за настоящего взрослого! Он должен просто велеть детям замолчать и делать то, что сказано! – заключила она. – Я потеряла к нему последнее уважение. Как можно быть таким мягкотелым и внушаемым?»
Питер связывал свои опасения с чувством изолированности в паре: «Дениз слишком независимая и решительная. Она не дает спуску ни детям, ни мне. Она никогда не относилась ко мне с теплотой и ведет себя как бездушная начальница». Питер добавил, что чувствует себя одиноким и брошенным женой, а ему хотелось бы ощущать больше теплоты и заботы. Говоря это, он не смотрел ни на меня, ни на Дениз. Он выглядел отчаявшимся и беспомощным.
Жизнь без гармонии
Наш мозг – это социальный орган, и отношения с другими не роскошь, а необходимость для выживания вида. И Дениз, и Питер находились в состоянии глубокого дистресса. Их отношения были далеки от благополучных.
Каких результатов стоило ожидать от терапии? Мог ли кто-то из них – сам по себе или в паре – измениться настолько, чтобы вернуть отношениям утраченную гармонию? Иногда лучшее, что в силах сделать психотерапевт, – показать двум людям, насколько они не подходят друг другу, помочь им разойтись и двигаться дальше. Дениз и Питер больше не ощущали, что их чувствует партнер, если у них вообще когда-то возникало такое мнение. Осознание того, что ты живешь с человеком, знающим тебя, желающим соединиться с тобой и действующим в твоих интересах, – эта важнейшая составляющая отношений у них отсутствовала.
Прежде чем составить план терапии, я попросил Дениз и Питера прийти по отдельности. Я убедился, что они оба искренне надеялись спасти брак. Они не изменяли друг другу, не предавали друг друга, у них отсутствовали скрытые замыслы или убеждения, что брак обречен и ничего нельзя наладить. На совместных сеансах у них периодически проявлялись вспышки взаимного презрения и мстительности, способные обречь терапию на провал. Однако по отдельности я наблюдал у них неподдельное стремление исправить ситуацию; они пришли ко мне не просто ради детей.
Питер казался менее покорным и меньше критиковал жену. Он говорил об уважении к сильным сторонам Дениз и о том, как когда-то они были хорошей командой. Дениз поначалу выглядела более замкнутой, но постепенно смягчалась. Если на первой встрече она только и сыпала упреками, то потом она пожелала узнать, как можно улучшить положение. Я немало удивился, и у меня появилась надежда. Даже если бы они решили расстаться, я по крайней мере помог бы им сделать это мирно, чтобы дальше они воспитывали детей с минимальной враждебностью друг к другу.
Итак, я согласился работать с ними, и мы договорились о шести сессиях, после которых собирались обсудить, чего нам удалось добиться, и вместе решить, что делать дальше. Я подумал, что стоит воспользоваться их положительными намерениями, высказанными Дениз и Питером наедине со мной, чтобы помочь им уйти от оборонительной и реактивной модели поведения к проявлению открытости и некоторой уязвимости в отношениях.
Как это ни парадоксально, именно те черты, которые нам нравятся в человеке вначале, впоследствии с большой вероятностью станут выводить нас из себя. На следующей совместной консультации я спросил о начале их отношений. Питер ответил, что его привлекли в Дениз независимость, сила и твердые убеждения, и данные качества хорошо дополняли то, чего ему не хватало. Дениз понравились внешность Питера, его чувствительность и то, как он ее высказывал. Она не знала точно, почему ей приглянулись такие черты, просто «так получилось». Мне показалось, что Питера ее слова удивили и даже обнадежили, но Дениз тут же повторила, что сейчас он кажется ей слишком эмоциональным и чрезвычайно неуверенным в себе. Она заявила это так категорично, что всякая открытость тут же исчезла с лица Питера.
Но что-то изменилось на пути от романтики первых свиданий к браку. Они оба много работали, и их отношения отошли на второй план. Время шло, родились дети, супруги раздражались друг на друга часто и на удивление сильно.
Так, Питер описал их типичный конфликт: приходя домой, он хотел быть ближе к Дениз, обсудить с ней, как прошел его день, или всего лишь обняться. Но она всегда или занималась с детьми, или «просто отстранялась», удаляясь в свой кабинет, чтобы побыть в одиночестве. От этого Питер тянулся к ней еще сильнее. «Терпеть не могу, когда она так от меня отгораживается», – признался Питер. (В тот момент лицо Дениз ничего не выражало.) Но если он протестовал, Дениз кричала на него и упрекала в излишней требовательности. Он добавил, что уже сомневается в своих чувствах. Имел ли он право на близость с женой или с кем бы то ни было?
Со временем данная модель поведения, когда Питер приближался, а Дениз отдалялась, эволюционировала в набор маневров, еще больше отстранивших их друг от друга. Они не могли назвать определенное событие, послужившее началом их бед, но, по словам Питера, их отношения стали казаться мертвыми еще до рождения дочки Кэрри. И если Питер чувствовал, что чахнет, то Дениз сначала говорила, что они переживут конфликты, если он оставит ее в покое. За последний год их интимная жизнь сошла на нет, и Дениз утверждала, что для нее это было нормально. «А мне ненормально», – огрызнулся Питер. Я также выяснил, что Дениз как-то посоветовала Питеру одному встретиться с психологом, что он и сделал, но в результате ничего не изменилось. Хотя каждый из них, пожалуй, нуждался в индивидуальной работе, в их случае именно «мы»-составляющая требовала экстренной помощи.
В модели взаимодействия Дениз и Питера обнаруживались не просто проблемы общения, которые они пытались решить на психологических консультациях. На самом деле их общение было адекватным, по крайней мере на поверхности. Оба они довольно ясно выражали мысли и даже слушали друг друга. В их браке не хватало доброты и сострадания. Дениз и Питер говорили друг о друге преимущественно как о совокупности раздражающих и обидных поступков. Они не проявляли особого уважения к сознанию своего партнера и не слишком интересовались его внутренним миром. Отсутствие инсайта и эмпатии удерживало их от поиска точек соприкосновения, необходимых для устранения их противоречий.
Ощущение безопасности рядом с другим человеком: восприимчивость и реактивность
Подход к терапии пар, основанный на майндсайте, отличается от других стратегий внимательным наблюдением за потоком энергии и информации: как он регулируется сознанием, формируется мозгом и разделяется нами с партнером. Пришло время познакомить Дениз и Питера с треугольником благополучия и с понятием интеграции. Демонстрируя им «подручную» модель мозга, я специально подчеркнул два различных состояния, встречающихся у них обоих, чтобы они поняли основное отличие открытого и восприимчивого состояния от закрытого и реактивного.
Чтобы помочь им ощутить эту разницу напрямую, я предложил простое упражнение. Я предупредил, что повторю одно и то же слово несколько раз, и попросил их понаблюдать, что они почувствуют в теле. Первым было слово «нет»: я сказал его твердо и немного резко семь раз, делая примерно двухсекундные паузы. Затем, после небольшого перерыва, я семь раз произнес «да»: отчетливо, но более мягко. Дениз показалось, что слово «нет» звучало подавляюще и разозлило ее. Питер почувствовал отторжение и зажатость, как будто его отругали. И наоборот, слово «да» успокоило его и наполнило ощущением безмятежности. Дениз обрадовалась, когда я начал говорить «да», но у нее осталось раздражение от предыдущего «нет». «Мне понадобилось какое-то время, чтобы расслабиться и снова почувствовать себя нормально», – поделилась она.
Теперь Дениз и Питер ощутили на себе разницу между реактивным и рецептивным состоянием. И я попытался объяснить, что, когда наша нервная система находится в реактивном состоянии – по сути это «бей – беги – замри», – связь с другим человеком невозможна. Задействовав «подручную» модель мозга, я указал на свою ладонь и объяснил, что ствол реагирует быстро и автоматически, если мы чувствуем угрозу, физическую или эмоциональную. Сосредоточившись только на самозащите, что бы мы ни делали, мы не способны открыться достаточно, чтобы правильно услышать и воспринять слова партнера. Психическое состояние может превратить даже нейтральные комментарии в осуждающие, искажая услышанное в соответствии с нашими страхами.
С другой стороны, когда мы пребываем в восприимчивом состоянии, в стволе мозга активируется другая система. Реакция Питера и Дениз на мое «да» позволила предположить происходящее в таком случае: мышцы лица и голосовые связки расслабляются, давление и сердцебиение приходят в норму, и мы становимся более открыты к тому, что хочет выразить собеседник. Восприимчивое состояние включает систему социальной вовлеченности, связывающую нас друг с другом.
Если говорить вкратце, то восприимчивость – это состояние, в котором мы ощущаем себя в безопасности и понимаем, что нас видят; реактивность – это реакция выживания «бей – беги – замри».
Закончив упражнение, я предложил Дениз и Питеру попытаться отмечать состояние, возникающее у них во время беседы. Если кто-то из них находился в реактивном состоянии или чувствовал его приближение, им нужно было остановиться и попросить паузу, и второму партнеру следовало согласиться. Пока они могли успокаиваться сколь угодно долго, при условии, что оба вернутся к переговорам, когда будут готовы.
Через несколько сессий Дениз и Питер начали узнавать эти ощущения в реальном времени. Поначалу паузу делал я, поднимая руку, когда чувствовал, что один из них погружается в реактивное состояние. Но вскоре Дениз и Питер сами научились определять реактивные ощущения, приходящие на смену восприимчивости, и прерываться по мере необходимости. Их немного удивило, как сложно просить паузу, когда говорит другой, и еще сложнее согласиться на нее, когда говорят они. В какой-то момент Питер отметил, что Дениз сигнализирует о паузе так, будто требует заткнуться (Дениз нахмурилась). Но потом он продолжил и сказал, что так она просила остановиться и себя. После этой реплики напряженное лицо Дениз немного расслабилось, и ее взгляд смягчился, как будто она только что открыла нечто для себя важное. Потом она с легкой улыбкой заверила Питера, что если ей захочется заткнуть его, то она так ему и сообщит. Словесная перепалка с долей юмора была хорошим знаком. Питер мог научиться распознавать и корректировать свое восприятие, а Дениз – признать, что ему это удалось, и посмотреть на собственное поведение со стороны. Я заметил короткий момент единения и совместной работы.
На одной из следующих встреч Питер сказал Дениз, что она опять демонстрирует свой нарциссизм. Он произнес это спокойно, но было несложно уловить в его словах злобу и желание обидеть. Раньше Дениз ответила бы оскорблением, использовав неуверенность мужа в качестве легкой мишени, но теперь она подняла руку. «Я чувствую, что закипаю; нам надо остановиться», – пояснила она. Они оба замолчали и сосредоточились на дыхании. Жалко, что у меня в кабинете отсутствовала камера, чтобы показать вам происходящее. После паузы Питер признался, что вспылил от страха. Дениз правильно интерпретировала его намерение, и у нее получилось простить его нападку. То, что раньше вбило бы еще один гвоздь в крышку гроба их отношений, теперь давало им возможность восстановить доверие друг к другу.
Фокусируясь на сознании
Дениз и Питер так много лет провели в реактивности, что им нужно было как следует потренировать способность возвращаться в осознанное состояние. Чтобы отучить их от пагубной модели поведения и приучить к новой, я потратил третью встречу на знакомство с колесом осознанности и наблюдением за дыханием. При помощи «подручной» модели мозга я объяснил, как концентрация внимания помогает развивать медиальную префронтальную кору и как это продвинет терапию.
Питер в молодости немного занимался йогой, и он сразу почувствовал, что такие практики его успокаивают. Однако для Дениз сосредоточенность на настоящем оказалась в новинку, и она находила упражнения запутанными и бесполезными. Я призывал ее просто отмечать данную странность и не ждать ничего конкретного. Надо отдать ей должное, Дениз действительно продолжала заниматься дома, но прошло немало времени, прежде чем она открылась ясности и спокойствию.
Вы, конечно, уже знаете, что цель упражнений на интеграцию осознанности не просто успокоить Дениз и Питера. Мне хотелось дать им инструмент для поиска глубинного восприимчивого состояния, скрытого под их индивидуальными адаптациями и реактивными защитными механизмами. Например, Джонатану укрепление нейронных путей префронтальной коры позволило «нажимать на паузу», не давая перепадам настроения захлестнуть себя, и стабилизировать неустойчивое сознание. Я рассчитывал, что укрепление связей медиальной префронтальной коры предоставит Дениз и Питеру возможность смотреть дальше своих реакций и таким образом заново найти друг друга.
Еще я надеялся, что это поможет им найти себя.
Осмыслить прошлое и освободить настоящее
Четвертую и пятую сессии я посвятил вопросам для определения типа привязанности, и мне хотелось, чтобы Дениз и Питер выслушали истории друг друга. Я напрямую спросил, готовы ли они принять неизбежно связанную с такой работой уязвимость. Они пообещали – на словах и при помощи невербальных сигналов, которые я четко чувствовал, – что будут уважать открывающийся внутренний мир другого. Эта договоренность и общая доброжелательность, проявляемая ими на индивидуальных встречах, позволили мне думать, что беседа пойдет на пользу.
Вот что мы выяснили. У Питера оказался преимущественно тревожный нарратив, из чего следовал вывод, что его все еще беспокоят нерешенные проблемы из детства. Нарратив Дениз характеризовался отрицанием привязанности и минимальной потребности в других – как в детстве, так и сейчас.
Питер был младшим из четырех детей, а у его мамы начались хронические проблемы со спиной из-за автомобильной аварии, в которую она попала вскоре после его рождения. Она перенесла несколько операций, лежала в больнице, долго восстанавливалась дома, пока отец Питера работал охранником на двух работах и иногда даже по ночам, чтобы как-то прокормить семью. Мэгги, сестра Питера, старше его на двенадцать лет, опекала его, но, будучи подростком, увлеклась наркотиками. (Она начала с маминых обезболивающих и перешла на барбитураты[48] и алкоголь.) Мэгги оставляла Питера одного с двумя другими сестрами, которые были на пять и семь лет старше него. По его словам, они заботились о себе сами.
«Я пытался найти подход к маме, – вспоминал Питер, – и иногда она меня принимала. На какое-то время мы даже сблизились. Она много времени проводила с Мэгги: она любила ее сильнее всех. Но большую часть времени мама не выходила из своей комнаты. Она никогда особо не баловала нас вниманием, и я до сих пор одинок», – заключил Питер с горечью. Смешение прошедшего и настоящего времени не только говорило о его тревожности, но и наводило на мысль о том, как он видел Дениз.
Все детство Питера его отец выкуривал по две пачки сигарет в день для снятия стресса и умер от инфаркта, когда Питеру исполнилось четырнадцать. Его мама вроде бы оправилась после этого и начала работать замещающим учителем, но Питеру так и не удалось восстановить близость с ней. Она казалась ему грустной и депрессивной женщиной, оставшейся одинокой до конца жизни. (Она умерла десять лет назад, незадолго до свадьбы Питера и Дениз.) Питер всегда чувствовал ответственность за ее грусть, особенно когда сестры разъехались. Он нашел утешение в музыке. Его хвалили за талант, и он давал выход своей творческой энергии. В какой-то момент он получил стипендию на учебу в консерватории на другом конце страны.
Когда Питер уезжал учиться, он твердо решил оставаться финансово независимым. Он потерял связь с сестрами и являлся к маме с «дежурными визитами» пару раз в год. Учился он хорошо и через какое-то время обнаружил в себе страсть к джазу. Он поступил в одну из самых престижных магистратур по музыковедению. Что до его личной жизни, то он постоянно вступал в отношения со слишком требовательными женщинами, с которыми он никогда не чувствовал себя расслабленно. Ему казалось, что он не сделает их счастливыми. Он был уверен, что они его бросят, и одновременно боялся, что не сделают этого. Из-за бурных эмоций Питер выглядел угрюмым, раздражительным, нестабильным и довольно часто выходил из себя. Начала страдать и карьера джазового пианиста{28}. «У меня не получалось настроиться на нужное для импровизации состояние, и я даже подумывал о том, чтобы играть только классические произведения, которые я читал с листа». Будучи на последнем курсе магистратуры, Питер встретил Дениз на вечеринке у друзей и почувствовал себя с ней спокойно. Она никогда не требовала от него многого, и в их отношениях он чувствовал себя комфортно и оставался собой. Его джазовая карьера пошла вверх, и в первые несколько лет после свадьбы они, казалось, шли по правильному пути.
История Дениз сильно отличалась. Ее родители не болели, и никаких семейных проблем ее память не зафиксировала. Однако Дениз сказала, что вообще не помнит подробностей своего детства: оно во всех отношениях было обычным и нормальным. Вы уже знаете, что такие туманные формулировки характерны для отрицающих нарративов. Когда я прямо спросил Дениз о ее отношениях с родителями – что происходило, когда она расстраивалась или когда она разлучалась с ними, – Дениз ответила: «Моя мама хорошо обо мне заботилась. Она всегда опрятно одевалась и хорошо готовила. Меня ничего не огорчало. Мой отец был таким же. Он работал инженером, а мама – секретарем. У нас дома всегда царил порядок. Не то чтобы так всегда должно быть. Мы сами это выбрали». Обратите внимание, что я интересовался отношениями, но реплики Дениз касались их участников: весьма типично для людей, у которых в детстве сложился избегающий тип привязанности, а во взрослой жизни – отрицающий нарратив.
Затем мы начали обсуждать утраты. «Да, – сказала Дениз. – Наша семья проходила через это. У моего брата диагностировали лейкемию, когда мне было семь. Ему тогда только исполнилось два года, и я не помню почти ничего, кроме того, что мы не поднимали данную тему после его смерти. Мои родители просто жили дальше. Мне кажется, не так уж много и поменялось. Нас опять было трое». Дениз довольно спокойно заметила, что иногда удивляется, почему никто никогда не говорил о смерти ее брата. Я сделал еще несколько попыток исследовать эмоциональную реакцию ее семьи на потерю, но Дениз уводила разговор в другую сторону.
Несмотря на убежденность Дениз в том, что отношения не важны, я надеялся, что ее базовая потребность в связи с другими людьми не пострадала. Я полагал, что она сильнее почувствует эту потребность, если осторожно к ней приблизиться. Напомню: исследования доказали, что у людей с отрицающим нарративом в подкорковых лимбических структурах и стволе мозга важность отношений все еще ощущается. Просто расположенные выше участки коры, где формируется сознание, отключают осознанность, чтобы пережить трудные времена. Для решения проблемы мне стоило ориентироваться на более глубокие каналы мозга и помочь Дениз интегрировать их в ее жизнь.
В конце интервью я вернулся к ее брату и предположил, что она не считала себя в достаточной безопасности, чтобы проявлять чувства в семье, где все было так упорядоченно и опрятно и где люди не позволяли себе реагировать на смерть ребенка. Дениз посмотрела на меня широко открытыми глазами. Теперь ее взгляд очень отличался от уверенного взора, с которым она впервые вошла в мой офис. Но она ничего не сказала… пока. Мое сознание отметило, что у нее внутри что-то сдвинулось – и это что-то нужно было уважать, не пытаться исследовать напрямую на данном уязвимом этапе раскрытия ее внутреннего мира.
И Дениз, и Питер сделали все возможное, чтобы пережить трудное детство, и их адаптации оставили в каждом из них пробел в развитии, который волшебным образом заполнил партнер. Мы все стремимся – осознанно или нет – к тому, чего мы не получили в прошлом, и к тому, чего нам недостает в настоящем. Дениз могла бы использовать способность Питера контактировать с собственными чувствами, его спонтанность и умение налаживать связь с внутренним миром. Питеру, в свою очередь, помогло бы умение Дениз дистанцироваться от собственных эмоций и потребностей и немного отдаляться от проблемных ситуаций. Но вместо того чтобы работать вместе и учиться друг у друга, они замкнулись каждый в своей крайности, как это часто происходит с парами в состоянии дистресса. Так они оказались на противоположных полюсах.
Решение измениться
Представьте себе, как сознание Дениз повлияло на ее мозг, что она выжила в «эмоциональной пустыне». В качестве реакции на избегающий тип привязанности к обоим родителям (это самое вероятное объяснение ее отрицающего нарратива) она «отключила» нейронные пути мозга, нуждающиеся в близости и связи: социальное, эмоциональное и соматическое правое полушарие. Именно так Дениз превратилась в «бездушную карьеристку»: она оказалась отделена от своих внутренних чувств и телесных ощущений. Как и другой мой пациент, Стюарт, она искала убежища в логическом, линейном, языковом и буквальном режиме левого полушария. Как и Энн, не имеющая связи со своим телом, Дениз казалась оторванной от подкоркового мира. Даже в работе ей больше нравилось проектировать офисные и промышленные здания, чем дома и общественные места вроде библиотек, школ или музеев.
Теперь вопрос стоял так: захочет ли Дениз продолжать безэмоциональное существование? Мне казалось, что я в силах помочь ей, и начал издалека, опираясь на научные обоснования и привлекая ее развитую зрительную память. Используя подробную пластиковую модель мозга, я показал Дениз полушария, мозолистое тело, соединяющее их, и объяснил, когда данная связь отключается. Еще я дал Дениз почитать свою книгу для родителей, в которой описывал эти адаптации мозга. Как только синаптическая реальность прояснилась в ее сознании, я напомнил Дениз о нейропластичности и о том, что на протяжении жизни она изменяется. Поскольку мозг реагирует на концентрацию внимания и намеренно созданные впечатления, у нас имелись основания надеяться, что неиспользуемые нейронные соединения все еще можно развить посредством стимуляции.
Я сформулировал такие мысли как некое приглашение и как возможность внутреннего роста, а не как обязательное условие для удовлетворения потребностей Питера. Это было очень важно. Если у одних тип привязанности заставляет их слишком быстро подчиняться ожиданиям окружающих, то другие полностью отрицают любые подобные намеки со стороны близких. Такие условия искажают нашу мотивацию к личной трансформации. Приглашение к сотрудничеству эффективнее ультиматумов в духе «меняйся – или пеняй на себя». Я сказал Дениз, что она может принять решение не меняться. Выбор за ней. Я попросил ее подумать в течение следующей недели, прежде чем остановиться на чем-то.
Питеру я порекомендовал поразмышлять над тем, как поток эмоций, заполняющий его время от времени, связан с его детскими воспоминаниями. Ситуации, когда его игнорировали, являлись мощным импульсом. Иногда в общении с детьми Питер резко переключался с уговоров на крик. Если Дениз вдруг заканчивала дискуссию, не соглашаясь с чем-то, Питер потом долго обижался на нее. А если она запиралась в кабинете, он периодически выходил из себя и сильно стучал в дверь, чтобы она его впустила. В музыкальной школе, где Питер преподавал, он порой взрывался от досады, если с ним не обсудили изменения в расписании уроков. (По словам Питера, директор его ни во что не ставил.) Такие бурные реакции наводили на мысль, что префронтальная кора Питера была чувствительна к отключениям, и процессы правого полушария могли подавлять уравновешивающие попытки левого. У Питера имелась склонность к внутреннему хаосу, а у Дениз – к внутренней скованности. Они оказались на разных берегах реки интеграции.
Если, как и Дениз, вы провели детство в «эмоциональной пустыне», то установление связи с другими не станет подпитывать вас, а, наоборот, способно привести даже к эмоциональным нарушениям. Ваше пространство терпимости применительно к взаимопониманию и уж тем более к близости окажется довольно ограниченным. Одна из возможных стратегий в такой ситуации – отключение каналов, напоминающих о том, чего не хватает в жизни.
У Питера в детстве имелся надежный, но почти недоступный отец, а мать и сестра вели себя непоследовательно. Это сформировало резонансные каналы Питера отличными от каналов Дениз. Поддержка членов семьи была непостоянной, а увлечение сестры наркотиками и мама на обезболивающих наверняка приводили к сильным и непредсказуемым последствиям на Питера. Из-за депрессии у мамы Питера притупились эмоции. Доказано, что депрессивное состояние матери существенно влияет на развивающийся мозг ребенка: для него это сродни непрекращающемуся эксперименту «Каменное лицо». В раннем детстве Питеру приходилось усиливать каналы привязанности, чтобы установить хоть какую-то связь, и его границы терпимости из-за ее отсутствия сужались. Так, при любом намеке на отторжение он замыкался в своем горе или закипал от злости.
Я специально объяснил Дениз и Питеру, что, хотя текущее психическое состояние отчасти определяется сложным прошлым, нынешние отчаяние и одиночество Питера представляют собой реакцию на реальный и постоянный опыт взаимодействия с Дениз. Его сформировавшиеся в детстве реакции подпитывали порочный круг, в который они с Дениз попали. Поэтому-то ее и раздражала постоянная потребность Питера в поддержке, и она отталкивала его еще дальше в изоляцию и безнадежность. Нам стоило сосредоточиться на работе с настоящим, а прошлое бы пришло «за компанию», и тогда мы бы подробнее исследовали и его.
Следующий вопрос звучал так: удастся ли Питеру успокоить свою тревожность в достаточной степени, чтобы укрепить свою связь с Дениз. Я не мог допустить, чтобы цикл тревоги и отчуждения разрывал кто-то один. Каким-то образом нужно было изменить бинарную разобщенную систему, которую представляли собой Питер и Дениз.
Питер выбрал такую стратегию: если он хотел продолжать жить с Дениз, ему стоило эффективнее регулировать внутренний дистресс, чтобы весь спектр реакций Дениз не выводил его из равновесия. Что касается Дениз, то она должна была работать над упрочнением связи: сначала с собственным телом и эмоциями, а затем – с внутренним миром супруга. Она также училась расширять пространство терпимости, чтобы воспринимать сигналы от Питера и чтобы его потребности не заставляли ее автоматически замыкаться в себе. Я описал данные задачи как два основных «направления роста», на которых мы собирались сосредоточиться в первую очередь в рамках продолжительной терапии.
После недели размышлений и Питер, и Дениз решили продолжить нашу совместную работу после изначально намеченных шести недель.
Кривые зеркала
Я проснулся накануне нашей следующей встречи, и у меня в голове крутилась одна из любимых песен – Carolina in My Mind[49] Джеймса Тейлора, но с несколько измененными словами:
Моим сознанием управляют зеркальные нейроны.
Неужели ты не можешь просто почувствовать намерение?
Неужели ты не можешь просто почувствовать эмоции?
Как это знакомо: подкрадываться сзади,
Потому что моим сознанием управляют зеркальные нейроны.
Между нами – множество людей.
Может быть, мы сейчас на темной стороне дороги,
И кажется, что так будет вечно.
Тебе нужно меня простить,
Потому что моим сознанием управляют зеркальные нейроны.
Я не собирался делиться с Дениз и Питером моими музыкальными озарениями, но эти слова подсказали мне направление движения.
Я уже упоминал, что зеркальные нейроны похожи на антенны, улавливающие информацию о намерениях и чувствах окружающих, создающие эмоциональный резонанс и заставляющие копировать поведение других (см. главу 3, раздел «Мозг: инструкция пользователя»). Мы имитируем людей автоматически, спонтанно, без какого-либо осознанного усилия с нашей стороны. И мне кажется, что «множество людей», из-за которых мы оказываемся на «темной стороне дороги», – это неблагоприятное воздействие наших ранних отношений, затеняющее или искажающее внутренние «зеркала».
Система зеркальных нейронов «учится» на том, что соединяет наше внутреннее состояние и наблюдаемое нами у другого человека. Объяснив это Дениз и Питеру, я попросил подумать, как их индивидуальный опыт повлиял на реактивное состояние, часто испытываемое ими по отношению друг к другу. Я поделился своим удивлением при личной беседе с каждым из них относительно того, что они не только воспринимали мои слова, но и открыто признавали положительные качества партнера. Но все рушилось, когда они оставались вдвоем. «Может, нам стоит жить по отдельности», – съязвила Дениз. Она широко улыбнулась в первый раз за время наших консультаций.
Факт, что она сказала «нам», являлся хорошим знаком. Я заметил, что она редко говорила «мы» о себе и Питере, и любопытствовал, мыслит ли она вообще в таких терминах. Избегающий тип привязанности снижает важность связи с другими и блокирует передачу сигналов из правого полушария. А ведь это те самые сигналы, которые использует система зеркальных нейронов, чтобы симулировать другого человека внутри нас и создать нейронную карту взаимосвязанного ощущения «я». Так мы обладаем собственным «я» и одновременно оказываемся частью «мы». У Дениз такая способность была слабо развита.
А как обстояло дело с зеркальными нейронами у Питера? Он появился на свет с готовностью взаимодействовать с людьми и связывать увиденное у них с тем, что он делал и чувствовал сам. Но что если «другие» только иногда желали взаимодействовать и реагировали понятно, а чаще всего их не оказывалось рядом или они и вовсе вторгались во внутренний мир Питера, озадачивая его своим поведением. Такая ненадежность отразилась на том, как Питер видел других людей и собственное сознание, и даже повлияла на самопознание. Проще говоря, его внутреннее «я» оставалось в постоянной растерянности.
Судя по тревожному нарративу, в детстве у Питера сформировалась амбивалентная привязанность, поэтому впоследствии его система привязанности пребывала в непрерывном возбуждении. Тревоги бесконечно ввергали Питера в реактивное состояние. Здесь ли находятся взрослые, к которым я привязан, чтобы успокоить и защитить меня? Могу ли я рассчитывать, что они будут видеть меня и оберегать? На основании такого опыта мозг Питера оказался предрасположен к тому, чтобы особенно проблемно реагировать на депрессию матери и скрытую грусть из-за смерти отца. Питер понимал, что нельзя было ничего исправить, и весь этот опыт стал частью его имплицитных воспоминаний.
Согласно исследованиям, мозг людей с амбивалентной привязанностью более чувствителен к негативным впечатлениям: миндалевидное тело в лимбической системе быстрее реагирует на озлобленные лица{29}. Чувствительность Питера к враждебности жены прекрасно иллюстрировала данную особенность. Также ученые выявили, что у людей с избегающей привязанностью каналы социального вознаграждения на самом деле менее восприимчивы, например, к улыбающимся лицам. Это помогает понять, почему Дениз так противостояла даже положительным попыткам Питера установить связь. Если бы Дениз и Питер убедились, что их отличия отчасти обусловлены разной чувствительностью мозга, они бы перестали постоянно винить во всем друг друга.
На сцене появляется тело
Я знал, что Питеру и Дениз необходимо было какое-то время, чтобы «переварить» эти идеи, но мне хотелось создать четкую концепцию дальнейшей работы. Они нуждались друг в друге, чтобы поддерживать свой внутренний рост и развивать отношения. Кроме того, чтобы действительно понять партнера, им стоило открыться подкорковым ощущениям – из лимбической доли, ствола и всего тела, – так как именно они создают и выявляют резонанс. Прежде чем у Питера и Дениз снова могло появиться ощущение «мы», мне нужно было помочь каждому из них установить связь с собственным телом, и для этого я научил их «сканированию».
На следующей сессии меня очень тронуло, как Дениз и Питер выполняли данную практику – вместе, с должным вниманием. Когда они закончили, в комнате установилось спокойствие, которое я чувствовал, но не мог описать. Их лица выглядели добрее, голос у Дениз стал более расслабленным, а у Питера исчезло тревожное выражение. Уже после первого упражнения у них появилась некая открытость, которую, казалось, они оба ощутили. Я не стал указывать на это, но все мы вздохнули с облегчением.
На других сеансах мы проводили короткое «сканирование» в начале или обращались к нему, когда Питер и Дениз становились излишне реактивны и нуждались в паузе. Возможность вернуться во внутренний мир тела позволяла им обоим чувствовать себя в безопасности.
Дифференциация и единение
Гармоничные пары, образно выражаясь, умеют заниматься любовью на уровне сознания, и в процессе рождается то самое «мы» – прекрасное и пронзительное ощущение единения. Такая близость действительно уникальна, но путь к ней непрост, не говоря уже о том, как тяжело сохранить это хрупкое чувство. Чтобы слиться в едином «мы», партнерам необходимо иметь два отдельных «я».
В рамках нашей работы Дениз нужно было расширить ядро сознания и тем самым научиться осознавать – аккуратно и неторопливо – телесные ощущения и эмоциональные лимбические состояния, ранее не регистрируемые ее осознанным вниманием. Я научил ее простому приему для оценки ощущений, чувств, образов и мыслей. Руководствуясь данным списком, я попросил Дениз подумать, как она обычно реагирует на повседневные события. Как правило, Дениз осознанно относилась к собственным мыслям – ей было комфортно в царстве логики левого полушария. Но Дениз предстояло исследовать совершенно новый мир: ощущения, образы и чувства правого полушария, а также сильные стремления, подавляемые с самого детства. «Просеивание» ощущений, чувств, образов и мыслей являлось постепенным и безопасным способом начать исследование.
Питеру я поставил другие задачи: расширить границы терпимости к одиночеству. По мере того как он начал лучше чувствовать свое тело, он мог использовать зарождающуюся способность левого полушария давать эмоции имя, чтобы укротить ее. Когда во время сессии Дениз нужна была пауза, Питер стал замечать, как у него учащается сердцебиение, стискиваются зубы и сжимаются кулаки. Потом он пытался называть такие явления: злость, раздражение или отчаяние. Он обнаружил, что если на секунду остановиться, то поток чувств возникает и сам же исчезает в пространстве сознания. Он убедился, что чувство – еще не событие.
Теперь Питер научился пользоваться способностью левого полушария идентифицировать и описывать, чтобы приближаться, а не отворачиваться. Он по-прежнему сохранял всю силу правого полушария – внутренние ощущения и карту тела, – но его внутренний мир больше не характеризовался хаотичностью.
Когда у Дениз и Питера стало получаться проводить интеграцию внутри себя, я увидел, что теперь они готовы сосредоточиться на отношениях. Мне хотелось помочь им ощутить сознание партнера и делиться воспоминаниями и нарративами. Тогда они, как настоящая пара, переосмыслили бы свой индивидуальный опыт и поняли, как их совместная жизнь отчасти обусловливалась адаптациями, благодаря которым они пережили непростое детство. Сейчас Дениз и Питер могли вместе обнаружить мир, скрывающийся за словом «мы».
Я задал им трудную задачу: научиться ощущать и уважать происходящее в сознании другого и делать это с интересом, пониманием и искренностью. Им нужно было стать одновременно и единомышленниками, и «переводчиками» второй половины.
Дениз посредством системы зеркальных нейронов пыталась считывать невербальные сигналы Питера и позволять собственному телу принимать свои чувства к мужу. В самом начале работы Дениз бы наверняка отмела саму идею такого подхода. Но к настоящему моменту она не только сохраняла восприимчивость, но и действительно заняла сторону Питера.
Когда они пришли в следующий раз, Питер рассказал такую историю. За пару дней до этого он узнал, что нового учителя повысили до руководителя фортепианного отделения в консерватории. При этом Питер проработал там гораздо дольше и тоже хотел получить эту должность, а получалось, что его руководителем станет новичок. Раньше Дениз неоднократно высказывала мнение по поводу мягкотелости Питера, не позволяющей ему получать то, что он заслуживал.
Однако сейчас Дениз поняла, что быть единомышленником Питера означало не только признавать его музыкальный талант или защищать его право на повышение. Она открыто приняла его разочарование. Когда Питер пришел домой, Дениз спросила, как он себя чувствует, и поинтересовалась, как он воспринял эту новость. «Знаете, – заметил Питер, – раньше она бы просто назвала меня тряпкой и сказала, как мне нужно было поступить. Я не мог поверить, что она просто меня выслушала. Удивительно!»
Я решил, что Дениз зацепится за «тряпку» и обидится, но она только улыбнулась и ответила мужу: «Я почувствовала, что ты расстроен, как только ты вошел. А потом ты рассказал мне про того типа, и я поняла, что тебе было тяжело. Я подумала про Мэгги, которой твоя мама уделяла больше внимания. Твой руководитель поступил так же». Вместо того чтобы усугублять перенесенное Питером унижение, Дениз настроилась на его внутренний мир и встала на его сторону.
Питера сразил тот факт, что Дениз на самом деле видела мужа и отстаивала его право на личные чувства. Он, в свою очередь, сознательно проявлял уважение к тому, что Дениз требовалась определенная дистанция, особенно в моменты стресса. Это было новым для Питера: держать в уме потребности Дениз и не выражать свое раздражение, если она не отвечала взаимностью на его желание получить эмоциональную близость. Он учился пересиливать эмоции – выдавливать тот самый ГАМК-гель из медиальной префронтальной коры на встревоженное миндалевидное тело, чтобы сгладить его активность. Питер и Дениз усердно старались перепрограммировать адаптационные механизмы и идти друг другу навстречу.
Я надеялся, что благодаря таким добрым намерениям у обоих возникнет ощущение безопасности, и их состояние перманентной тревоги превратится в связанность и открытость. Казалось, что в мозге каждого медиальная префронтальная кора, замыкающая резонансные каналы, разучивала новые механизмы работы. Важно не принимать привычные реакции – свои или партнера – слишком близко к сердцу. Проще говоря, реактивность мешает ясно видеть. Дениз и Питеру пришлось отучаться от автоматических реакций, прежде чем перейти к более рецептивному состоянию.
Когда Дениз начала ценить усилия Питера и его новую способность не мешать ей, она сделала большой шаг вперед для того, чтобы сохранить отношения. Она стала замечать внутренние ощущения: ком в горле, тяжесть в груди, пустоту в животе. Она училась существовать с ними, не пытаясь отгородиться. Иногда Дениз понимала их значение, но чаще всего она просто находилась рядом с ними. Теперь она могла полагаться на свое тело в том, что важно: «Даже если моя голова говорит, что ничего не происходит, я чувствую внутренний звоночек, который сообщает мне правду».
Мы продолжали работу, и постепенно Дениз открылась своей потребности в близости с Питером. Отправной точкой послужил ее живой интерес к внутреннему миру – своему и Питера. Мы обсудили, что в детстве другие никогда не поддерживали ее в том, что она чувствовала. В этом они с Питером были похожи. Для обоих супругов это стало эмоциональной травмой, последствия которой ощущались до сих пор. Дениз припомнила одиночество и страх, которые испытала после смерти брата, и странную тишину, наполнившую их дом. Однако никаких драматичных откровений мы не услышали – люди с избегающим типом привязанности не имеют ярких автобиографических воспоминаний. Тем не менее Дениз, будучи мамой, удалось мобилизовать воображение и испытать сострадание к той маленькой девочке, которой она когда-то являлась. Она не заплакала, но в тот момент пространство между нами заполнилось ее ранимостью.
Находясь в одной комнате с Дениз в тот день, я наблюдал, как перед ней открывается новая жизнь. У нее внутри появилась положительная энергия, эмоции, которых она раньше не испытывала, какое-то великодушие к себе, к Питеру и к детям.
Колесо осознанности для двоих
В течение следующих нескольких месяцев Дениз и Питер прогрессировали с переменным успехом. Поначалу они оба сомневались в возможности изменений, но теперь они видели плоды своих трудов. На каждой встрече часть времени мы посвящали исследованию возникших в течение недели проблем: разногласий по поводу воспитания детей, недопонимания при планировании досуга или событий, провоцировавших привычные реакции отстраненности у Дениз и потребности в общении у Питера. Мы постоянно обращались к зарождающемуся общему нарративу, соединяющему настоящее со смыслами прошлого. Так текущие вопросы превращались в возможности для дальнейшего роста.
Однажды Дениз захотелось обсудить, как ей пришлось допоздна задержаться в офисе, чтобы закончить важный проект. Она объяснила Питеру, в чем дело, но он забыл и разозлился, когда она не появилась к ужину. Он, очень раздраженный, позвонил ей в офис. Но в тот день они решили сосредоточиться на том, что чувствовал другой, а не на своих обидах.
«Я глазам своим не поверил, когда Дениз вернулась домой, – сказал Питер, глядя на нее с восхищением. – Она поднялась наверх, удивилась, что я уже уложил детей, и попросила сесть и поговорить. Я выразил надежду, что мы сможем выслушать друг друга, как мы делаем у вас». «Честно говоря, – продолжила Дениз, – я правда изумилась, что дети не бегали по дому, и действительно была благодарна за то, что мне не пришлось заниматься еще и ими». (Питер работал над установлением четких границ в общении с детьми, которых ему не хватало в собственном детстве. Поначалу он чувствовал себя виноватым и недостаточно любящим по отношению к детям. И только недавно он научился говорить им «нет», не доходя до точки кипения.)
Дениз добавила: «Питер сказал, что с нетерпением ждал меня, чтобы поужинать. Накануне у него прошел большой концерт, и он хотел обсудить прекрасные отзывы. Когда я не появилась, он почувствовал отторжение. Раньше я бы посоветовала ему заткнуться, но я чувствовала его грусть и слушала его. На самом деле я правда забыла и не оценила, насколько важным являлось для Питера выступление. Я сделала ошибку и призналась в этом».
Я наблюдал, как открытость Дениз отразилась на Питере, который произнес: «Не так уж и важно, кто виноват. Сейчас мы уже не цепляемся к каждому слову и не придумываем оскорбление побольнее». Дениз потянулась к Питеру и взяла его за руку. «Я понимал, почему Дениз было обидно, что я забыл про ее важный проект. Но я испытал облегчение уже от того, что мы говорили, и я не выходил из себя, а она не уходила в себя. Я действительно понимаю, что у меня очень “тонкокожий” мозг, но я не позволю ему взять надо мной верх».
Так у Питера и Дениз появилось общее «мы». Они научились принимать внутренний мир друг друга и стали более открытыми и заинтересованными. Дениз как-то заметила, что теперь у нее получается настроиться на волну детей, а не просто реагировать на их поступки. «Это огромная разница», – сказала она. Питер просто улыбнулся и кивнул.
В конце той сессии Питер помог Дениз надеть пальто, и я заметил, как Дениз положила руку ему на плечо, прощаясь со мной. «Они» пошли домой, к той жизни, которую строили вместе.
В этом и заключается суть майндсайта: как можно чаще заглядывая в себя и изучая свой внутренний мир, мы сможем четче увидеть состояние другого. Чем лучше мы узнаем себя, тем восприимчивее будем друг к другу. И по мере того как ощущение «мы» вплетается в зеркальные нейроны нашего мозга, наше самоощущение озаряется светом от союза с партнером. За счет внутренней осознанности и эмпатии, самосовершенствования и единения, дифференциации и связи мы создаем гармонию в резонирующих каналах нашего «социального» мозга.